обыденной точки зрения, они предстанут бессмысленной путаницей. А если смотреть на них с точки зрения праведного Пути, во всем обнаружится незыблемый порядок. К чему беспокоиться о различиях? К чему что-то выбирать да выгадывать?
88
Когда в душе царит безмятежность, даже кутаясь в рогожу, вбираешь в себя дух гармонии Неба и Земли.
Когда в сердце царит довольство, даже питаясь отрубями, знаешь подлинный вкус жизни.
89
Обремененность вещами и свобода от вещей коренятся в нашем сердце. Для прозревшего правду даже лавка мясника и придорожная харчевня – все равно что царство Чистой Земли[233]. Не изведавший прозрения, даже окружая себя цитрами и журавлями, цветами и травами, не вырвет демонов из своего сердца.
Одно изречение гласит: «Для того, кто прозрел истину, мир пыли – все равно что мир воистину сущего. Тот, кто не прозрел истину, даже уйдя в монахи, ничем не отличается от самого пошлого мирянина». Верьте этим словам.
90
Если отрешишься от всех забот, в убогой келье словно появятся расписные потолки с плывущими облаками и протянутся жемчужные занавеси, точно струи дождя.
Если после третьей чары постигнешь смысл этой жизни, то только и будешь знать, что перебирать струны, осязая лунный свет, да пением свирели вторить шепоту ветра.
91
Когда постигаешь безмолвие всех голосов, донесшийся до слуха щебет птицы рождает в душе ощущение недостижимой глубины.
Когда мыслями пребываешь в пустыне, попавшийся на глаза свежий стебель заставляет поверить в беспредельную силу жизни.
Нельзя не видеть: природа, данная нам небесами, не выносит оцепенения; нечаянная встреча более всего взбадривает дух.
92
Почтенный Бо говорил: «Лучше вольно доверяться созидательной силе Небес, чем уповать на собственное разумение»[234]. Почтенный Чао[235] говорил: «Лучше держаться постоянства пустоты, чем связывать свои тело и разум».
Тот, кто распущен, скатится к сумасбродству. Тот, кто пытается сдержать себя, закоснеет.
Только тот, кто умеет воспитывать и тело, и дух, может по своей воле быть в меру стесненным и в меру свободным.
93
В снежную ночь при ясной луне сердце становится чистым. С весенним ветром под теплым солнцем в душе воцаряется мир.
Жизнь природы и человеческий дух слиты неразделимо.
94
В словесности преуспеваешь благодаря безыскусности. В служении правде делаешь успехи благодаря безыскусности. В слове «безыскусность» заключен глубочайший смысл.
«В деревне Персикового источника лаяли собаки, и среди тутовых деревьев кричали петухи»[236]. Что может быть прелестнее этой картины? А когда мы доходим до изощренных фраз вроде «лунный свет в замерзшем пруду» или «вороны приютились на засохшем дереве», мы словно наталкиваемся на безжизненную пустоту.
95
Когда вещи служат нам, мы равнодушны к приобретениям, не огорчаемся из-за потерь и всегда свободны душой.
Когда мы сами служим вещам, мы гневаемся из-за неурядиц, любим, когда нам угождают, и связаны путами с ног до головы.
96
Если понять, что высшая истина пуста, все явления окажутся пустыми. Отвергать явления и держаться за «истинно-сущее» – все равно что отворачиваться от тени и признавать телесную форму.
Когда сознание пусто, внешний мир тоже пуст. Отвергать мир, но признавать образы, существующие в сознании, – все равно что собирать падаль и отгонять мух.
97
Отшельник в горах чист душой и все делает в свое удовольствие. Поэтому за вином он без усилия весел, в шахматной партии без борьбы побеждает. Он исполнит чарующую мелодию на флейте без знания музыкальных ладов и исторгнет из цитры трогательный аккорд, не зная порядка струн. Не уславливаясь о встрече заранее, он радушно встретит и проводит гостя.
Стараясь соблюсти в его обществе правила хорошего тона, чувствуешь себя погрязшим в мирской суете.
98
Если обратиться мыслью к тому, что есть до рождения, о чем мы можем думать? Если устремиться мыслью к тому, что есть после смерти, что мы сможем себе представить?
В таком случае наши мысли рассеются, а наш дух станет пуст. Тогда мы сможем вознестись над вещами и пребывать в том, что предшествует всем образам.
99
Заболеть и лишь после этого счесть здоровье сокровищем, окунуться в хлопоты и лишь после этого счесть покой счастьем, – все это не назовешь проницательностью.
Жить в счастье и знать, что оно корень несчастья, любить жизнь и знать, что в ней причина смерти, – вот дальновидное мнение.
100
Актеры покрывают лица пудрой и раскрашивают их красками, изображая красавцев и уродов. Но когда представление окончено и сцена пустеет, где пребывать красоте и уродству?
Игроки в шахматы стремятся к победе, разменивая одну за другой свои фигуры. Но когда все фигуры разменены, где будут победитель и побежденный?
101
Очарование цветов, раскачиваемых ветром, и чистота снегов, озаряемых луной, понятны только тем, кто отрешен от мирской суеты.
Прелесть свежей листвы и обнаженных ветвей над ручьем, красоту молодых побегов из старых стволов бамбука среди камней могут оценить лишь те, кому неведома суетность.
102
Если с простым крестьянином заговорить о курятине и непроцеженном вине, он радостно подхватит разговор. Если его спросить об изысканных яствах, он ничего не поймет.
Если спросить его о халате, подбитом ватой, и грубой поддевке, он с готовностью ответит.
А спросишь об одеянии вельможи – он о том не ведает. Его натура целостна, поэтому желания его не идут далеко. Вот что самое возвышенное в человеческой жизни.
103
Сердце не есть то, чем оно является нам[237]. Что же в нем созерцать? Будда говорил, что тот, кто занимается созерцанием своего сердца, воздвигает себе лишние преграды.
Все вещи, по сути, одна вещь. Зачем же доказывать их равенство? Чжуан-цзы говорил, что тот, кто рассуждает о равенстве вещей, разбивает их единство[238].
104
Заслышав громкие звуки музыки и разгульные песни, бегу от них прочь, прикрываясь рукавом. Завидую прозревшему человеку, которому нипочем страсти мира.
На исходе суток в полночный час брожу без устали в темноте, сокрушаясь о том, что род людской ввергнут в океан страданий.
105
Когда в душе нет твердости, отвернись от красок и звуков мира, дабы мирские соблазны не смущали сердце. Так можно прозреть свою подлинную природу.
Когда в душе появится стойкость, окунись в скверну мира, дабы сердце знало мирские соблазны и не смущалось ими. Так можно прийти к духовному совершенству.
106
Тот, кто привержен молчанию и не выносит шума, избегает людей и стремится к покою.
Он не понимает, что желание не быть с людьми создает обманчивую идею подлинности своего «я», а стремление к покою лишь рождает душевное волнение. Разве дано ему постичь мир подлинного, где «другие» и «я»
