стать - треснешь.
«Что?» - вопрос риторический, подходит ко всему. И в качестве просьбы уточнить, правильно ли она поняла последнюю фразу. И в качестве удивления. Потому что пальцы исчезли из промежности и появились на бёдрах, приподнимая Лере зад для проникновения.
- Ни звука, Лера, - напомнил Граф.
Он навис над ней, почти раздавил сверху, устраиваясь удобнее.
- Закинь руки вверх, - приказал он тоном, которому не получалось противиться.
Одну руку он просунул Лере под спину, прижимая к себе, ладонью второй накрыл ее макушку, зарылся пальцами в волосы. С глухим стоном Граф вцепился в губы и ринулся в неё похотью, в которой было что-то от летящего в ночи паровоза. Опалил огнём. И стал дуть. Только в ухо, успокаивая ощущения, которые Лера не могла назвать на сто процентов неприятными. Ее распирало в разные стороны. От смешанных чувств, прежде всего.
- Не шевелись, прошу, иначе я кончу. А я не планировал так. Расслабься. Не сжимай… блять, - он сглотнул, - ты такая узкая. Я точно туда попал?
«Что?» - Лера даже про боль забыла, она растворилась, уступив место пульсации, которая нетерпеливо нарастала, сливаясь с чужим ритмом.
Вот оно, оказывается, как это работает. Это когда двое замирают один в другом в атомной реакции и решают молча, кто умрет первым от взрыва. В итоге, погибают оба.
Графа затрясло. При таком взрывоопасном темпераменте это он ещё долго терпел, чтобы не рвануть. Железная выдержка у парня. Ведь она каждый раз опасно искрила рядом с ним.
Но он, вдруг, вышел. А боль вернулась.
Она плохо соображала, что происходит. Вихрь сменяемых друг друга эмоций лишал способности к анализу данных. Губы, руки, зубы беспорядочно причиняли нежность, отвлекая Леру от их главной цели.
- Теперь можешь стонать и даже кричать, - бурно выдохнул Граф, ошпарив саднящие лепестки внизу и нырнул языком в сорванный цветок.
- Ох…
«Он сумасшедший! Маньяк! Кровопийца!» - негодуя, смущалась пуританская личность.
«Дааа…» - соглашалась томно женщина. «Сумасшедший!»
Под его языком Лера оцепенела, но не надолго. Возобладав над нейронами, попробовала отползти назад. Тщетно. Граф предусмотрительно сжал в лапах ее бедра, вонзив кончики жёстких пальцев в скользкую от пота кожу.
- Расслабься! Давай, девочка…
Она сдалась. Невозможно было сопротивляться ни ему, ни себе. Стыд уже не бил по вискам. Или бил, но все рецепторы выше пояса отказали. Если и правда все мужчины либо «комбайнеры», либо «виолончелисты», то Граф - дирижёр. Одним движением там он заставлял все Лерино тело звучать оркестром. А она даже не подозревала, что знает ноты. Он порхал над ней, кружил, едва касаясь сердцевины цветка, чередуя невесомые ласки с дерзкими атаками, вынуждая ее то замирать в сладком предчувствии, то биться в истерике. И каждый раз на самой грани менял тактику.
- Глеб… пожалуйста… - взмолилась Лера, опустила связанные руки на короткий ёжик и нетерпеливо задвигала бёдрами. - Пожалуйста!
Финальный аккорд разорвался над Лерой ее же криком и рассыпался искрами в нервных окончаниях.
Всё не так, как она допускала даже в самых смелых своих мыслях. Всё не так. Одним единственным движением Граф проник глубже, чем собиралась пускать его Лера. И если дверь она действительно забыла запереть, то женщину свою открыла добровольно.
Она обмякла, остывая под крупными бусинами влажной неги, слабеющим телом впитывая жаркие волны напряжения Графа. Страх начинал набирать новые обороты, ибо было подозрение, что эта внутренняя буря может выйти из-под его контроля. Поэтому, наверное, он больше не трогал руками, только вжался губами в губы, со свистящим напором выдохнул в неё металлический привкус. И только когда он оторвался от неё, до Леры дошло, что это ее собственная кровь.
- Жду награды за свою выдержку, Лера, - в голосе прозвучала не просьба, а откровенное требование с отсрочкой. - Не сегодня. Но ты мне должна. Много. Долго. Жестко. Поэтому, отдыхай. Набирайся сил.
Граф ещё раз поцеловал, но уже легко, как пером скользнул по губам, развязал руки.
- Спокойной ночи, - шепнул он.
И исчез, оставив Леру в шоке гадать, случилось это все на самом деле или это был сонный паралич, который часто случается с экзальтированными старыми девами.
И только остро-сладкое томление Эммануэль не оставляла никаких сомнений - она запомнит эту ночь в мельчайших деталях. На всю жизнь. А лучше - запишет.
Только поспит сначала немного…
Глава 23
Глава 23
Эту колыбельную она не забудет никогда. Даже если на старости лет Новодворскую размотает Альцгеймер, и она начнёт путать гласные с согласными, а тёплое с мягким - эта ночь будет последним и единственным ее ясным воспоминанием до самого конца.
Да, такое нарочно не придумаешь. Интересно, какого балла по шкале боли достойно рождение ее женщины? Лере казалось, что роды прошли легко и без особых физических и психологических травм. Только новорожденная была явно сконфужена. Оглушена чувством, максимально сложным для перевода на язык логики. Как можно назвать одним словом конгломерат стыда, потрясения, грусти, ранимости, волнения, возмущения, эйфории, блаженства, предвкушения? И это ещё далеко не весь список. У Леры была пара вариантов подходящих существительных, но не имеющих ничего общего с литературным языком.
Граф перевернул ее представление о первом сексе. Она наслушалась всех этих сортирных баек от коллег по секции лёгкой атлетики и соседок по общаге и ничего, кроме боли и равнодушных ерзаний тяжёлого потного мужика не ждала. А Граф… вскрыл тихонечко в ней дверцу, смазал ржавые петли. И ушёл. И теперь в засаде будет ждать, пока Лера сама не осмелится выйти за порог. Потому что скоро до жути станет интересно, как это… когда он внутри и двигается в ней. И почему все сладко стонут при этом с такими лицами, как будто они друг друга нежно убивают.
Все не так. Все не так, как в паре десятков тех самопальных романчиков про юных дев, попавших по собственной инициативе в плен к одному маргинальному бруталу. В которого они, конечно же, всем отрядом мгновенно влюбляются после первого же грубого принуждения к близости.
Смешно…
Было бы. Если бы для Леры все ограничилось знакомством с незамысловатыми сюжетами влажных фантазий, уставших от бытовухи домохозяек!
Графу же явно
