— Знаете ли, вы, сударь, сколько здесь собак?
— Нет, Мишель, — ответил я.
— Сударь, их здесь тринадцать.
— Это нехорошее число, Мишель, и надо следить за тем, чтобы они не садились за стол все вместе: одна из них обязательно умрет первой.
— Но дело не в этом, сударь.
— А в чем же?
— Эти ребята могут в день съедать по целому быку вместе с рогами.
— Думаете, Мишель, они и рога съедят? По-моему, нет.
— Если вы так к этому относитесь, мне нечего сказать.
— Вы ошибаетесь, Мишель; говорите, и я буду относиться к этому в точности так, как вам захочется.
— Так вот, если вы предоставите мне действовать, я просто возьму хлыст и завтра же утром выгоню всех из дома.
— Мишель, давайте будем соблюдать приличия; в конце концов, все эти собаки, оставаясь здесь, оказывают честь дому; устройте сегодня для них парадный обед, предупредите о том, что этот обед — прощальный, и после десерта гоните их за ворота.
— Как же вы хотите, чтобы я выгнал их за ворота, если нет ворот?
— Мишель, — продолжал я, — надо терпеть некоторые тяготы, обусловленные средой, общественным положением и характером, который мы имели несчастье получить свыше; раз собаки попали в дом. Господь с ними, пусть остаются! Не думаю, чтобы животные когда-нибудь разорили меня, Мишель, только следите, в их же интересах, за тем, чтобы собак перестало быть тринадцать, друг мой.
— Сударь, я прогоню одну, чтобы их стало двенадцать.
— Нет, Мишель, напротив, приведите еще одну, чтобы их стало четырнадцать.
Мишель вздохнул:
— Была бы это хотя бы свора.
Но это и была свора, удивительная свора — в нее входили: волкодав, пудель, барбе, грифон, кривоногий бассет, нечистых кровей терьер, такой же кинг-чарлз и даже турецкая собака, у которой на всем теле не было шерсти, только султан на голове и кисточка на хвосте.
Так вот, все они жили вместе в полнейшем согласии; фаланстер или моравские братья могли бы поучиться у них братским отношениям. Конечно, во время еды случалась небольшая грызня; были любовные ссоры, в которых, как всегда, слабейший оказывался побежденным; но должен сказать, что стоило мне появиться в саду, как воцарялась самая трогательная гармония. Не было среди собак ни одной — как бы лениво она ни грелась на солнце, как бы удобно ни лежала на травке, как бы нежно ни беседовала с соседкой, — которая не прервала бы свой отдых, свой послеобеденный сон, свою беседу, чтобы кинуться ко мне, умильно глядя на меня и виляя хвостом. Каждый на свой лад старался выразить мне свою благодарность: одни дружески проскальзывали у меня между ног, другие вставали на задние лапки и, как говорится, служили, наконец, остальные прыгали через трость, которую я перед ними протягивал, — прыгали то в честь русского императора, то в честь испанской королевы, но с каким-то классическим упорством отказывались прыгать в честь бедного прусского короля, монарха самого скромного из всех и самого популярного если не среди своего народа, то среди собак всех наций мира.
Мы завербовали маленькую испанскую ищейку, назвав ее Лизеттой, и число собак достигло четырнадцати.
И в конце концов все эти четырнадцать собак обходились мне всего в пятьдесят или шестьдесят франков в месяц. Один-единственный обед, устроенный для моих пяти или шести собратьев, обошелся бы мне в три раза дороже, и к тому же вполне вероятно, что они похвалили бы мое вино, но несомненно, выйдя из моего дома, обругали бы мои книги.
Из всей этой своры Причард выбрал себе приятеля, а Мишель — любимца: это был кривоногий, приземистый бассет, передвигающийся почти ползком; двигаясь самым быстрым ходом, он проходил льё в полтора часа, но, по словам Мишеля, у него была лучшая глотка во всем департаменте Сена-и-Уаза.
В самом деле, у Портюго — так звали пса — был лучший бас из всех, какие только можно услышать, преследуя кролика, зайца или косулю; иногда, когда я работал ночью, этот великолепный голос раздавался где-то поблизости, и сам святой Губерт порадовался бы ему в своей могиле. Чем занимался Портюго в такой час и почему бодрствовал, когда вся свора спала? Однажды утром эта тайна мне была открыта.
— Сударь, — сказал Мишель, — не хотите ли съесть на завтрак славное фрикасе из кролика?
— А что, Ватрен прислал кроликов? — спросил я.
— Как бы не так, я уже больше года не видел Ватрена.
— Тогда что же?
— Вам, сударь, нет надобности знать, откуда возьмется кролик, если только фрикасе окажется вкусным.
— Берегитесь, Мишель! — сказал я ему. — Вас поймают, друг мой.
— Да что вы, сударь, я не прикасался к ружью после закрытия охоты.
Я понял, что в этот день Мишель решил больше ничего не говорить мне; но я знал Мишеля и был уверен, что рано или поздно язык у него развяжется.
— Да, Мишель, — ответил я, — я охотно съем сегодня утром фрикасе.
— Вы хотите сами его приготовить или пусть готовит Огюстина?
— Пусть Огюстина сделает его, Мишель: у меня сегодня много работы.
Завтрак вместо Поля подавал сам Мишель, пожелавший насладиться зрелищем моего удовольствия.
Настал черед фрикасе из кролика: я обсосал все косточки.
— Значит, вам нравится? — спросил Мишель.
— Замечательно! — ответил я.
— Так вот, если вам угодно, вы можете есть такое каждое утро.
— Каждое утро, Мишель? Мне кажется, вы слишком много обещаете, друг мой.
— Я знаю, что говорю.
— Что ж, Мишель, посмотрим. Фрикасе — вкусная вещь; но существует одна сказка — она называется «Паштет из угрей», — мораль которой: не следует злоупотреблять ничем, даже и фрикасе из кроликов. Впрочем, прежде чем потреблять кроликов в таких количествах, я хотел бы знать, откуда они берутся.
— Сегодня ночью, если вы пожелаете пойти со мной, вы это узнаете.
— Я же говорил, что вы браконьер, Мишель!
— О сударь, я невинен, как новорожденный младенец, и, как я сказал, если вам угодно пойти со мной этой ночью…
— Далеко отсюда, Мишель?
— Всего сто шагов, сударь.
— Когда?
— Как только вы услышите лай Портюго.
— Хорошо, Мишель, договорились: если вы увидите свет в моей комнате, когда Портюго залает, я к вашим услугам.
Я почти забыл о своем обещании и работал как обычно, когда великолепной лунной ночью, около одиннадцати часов, ко мне вошел Мишель.
— Но, мне кажется, Портюго еще не лаял? — спросил я.
— Нет, — ответил Мишель. — Но я подумал, что, если вы станете дожидаться этого, то пропустите самое любопытное.
— Что же я пропустил бы, Мишель?
— Вы пропустили бы военный совет.
— Какой военный совет?
