Место оказалось возле иллюминатора. Серафима сразу стала смотреть в окно, и когда самолет тронулся с места и начал выруливать на взлетную полосу, ей показалось, что она едет в машине. Ее соседкой оказалась высокая статная дама с пучком на макушке, которая долго вздыхала и возилась, прежде чем ей удалось пристегнуться ремнем. Справившись с этим делом, она стала копаться в огромной сумке. Достала флакончик спрея от насморка и по очереди оросила каждую ноздрю.
– Чтобы уши не закладывало, – объяснила она взглянувшей на нее Серафиме. – Хотите?
– Нет, спасибо, у меня еще никогда ничего не закладывало.
Это было правдой, потому что на самолете она летела первый раз в жизни.
Соседка все никак не могла успокоиться. Она шуршала обертками леденцов, потом набросала в рот целую горсть. Когда самолет разогнался и взлетел, леденцы все еще стучали о ее зубы. «Ух ты!» – про себя ахнула Серафима, почувствовав, как ее вжало в кресло. Кто-то огромный и невидимый сжал все ее внутренности, а потом мягко отпустил. Вероятно, это был сам Господь Бог. Конечно, он. Кто еще мог позволить металлической штуковине с неподвижными холодными крыльями взлететь так высоко?
Серафиме все было так интересно, что она не заметила, как пролетело время. Наконец внизу появились горы – складчатые, как шкура шарпея. По радио начали говорить что-то неразборчивое. Как Серафима ни вслушивалась, понять ничего не смогла. И это несмотря на «английский в совершенстве». Вероятно, у того, кто сидел перед микрофоном, дела с английским обстояли гораздо хуже, чем у нее. Неожиданно из слипшегося текста выскочило одно знакомое слово – Подгорица. Судя по всему, они приближались к пункту назначения. В поле зрения Серафимы попал лоскут моря, и самолет начал заходить на посадку.
Сердце ее громко стучало, когда она шагнула из здания аэропорта навстречу неизвестности. Непонятно, почему оно так стучало. Волноваться и предвкушать встречу с Куракиным было еще рано. Вероятно, это происходило от удивления: вот только что она была в опоенной смогом Москве, а сейчас оказалась в незнакомом краю, где небо было щедро залито синим, и по нему катилось чужое солнце – ласковое и ленивое.
Шофер такси, согласившийся везти ее в Будву, оказался здоровым белозубым детиной с карими глазами. По-русски он говорил плохо, по-английски еще хуже, поэтому Серафима просто махнула на него рукой. Она успела разжиться путеводителем и наивно решила, что разговаривать с шофером необязательно – достаточно того, что она отдала ему бумажку с написанным на ней адресом и названием отеля.
Языковой барьер встал между ними в тот момент, когда они после относительно спокойного кружения по равнине, окаймленной пирамидальными тополями, выехали на прямую трассу. Дорога оказалась узкой, по одной полосе в каждую сторону. Нагнав два грузовика, тащившиеся друг за другом, водитель внезапно совершил рывок, выехал на встречную полосу, вдавил в пол педаль газа и понесся прямо навстречу автобусу с оскаленным радиатором. Серафима разинула рот, но крик застрял в горле – ее парализовал ужас. Они мчались по встречке, а прямо на них, грозя смести с дороги, ехал автобус. За несколько секунд до столкновения их автомобиль вильнул вправо и ловко встроился в общий поток.
– Ты что, мать твою, охренел?! – закричала Серафима, перед внутренним взором которой пронеслась вся ее жизнь.
Нет, даже не вся! Вся пронестись не успела – какие-то обрывки жизни, которая только что могла бесславно закончиться. Водитель что-то спросил, удивленно посмотрев на нее. После чего нажал на газ и проделал свой дьявольский маневр еще раз! Обогнав большую машину, ехавшую, по его мнению, недостаточно быстро, он едва не устроил лобовое столкновение с фурой.
– Прекрати сейчас же! – взвизгнула Серафима и стукнула шофера по голове путеводителем. Он уклонился и захохотал, быстро заговорив по-сербски.
Надо сказать, что этот тип был крупным и красивым, как певец югославской эстрады, выступление которого Серафима очень любила смотреть на музыкальном ретро-сборнике.
– Дерьмо! Мерде! Шит! – продолжала бушевать она, изо всех сил моргая, чтобы вытаращенные глаза вернулись обратно в глазницы. – Поезжай же ты, как человек.
Гораздо позже Серафима узнала, что все местные ездят именно так, и шофер просто не понимал, почему она на него орет.
Пока она вопила, автомобиль въехал прямо внутрь горы – в огромную пасть тоннеля, который тянулся так долго, что становилось не по себе. Только что пришедшая в себя Серафима снова сжалась от страха, когда тоннель закончился и они очутились на дороге, вьющейся вдоль побережья. С одной стороны была отвесная скала, с другой – ничем не огороженный обрыв. Далеко внизу лежало безмятежное море. Если что – кувыркаться до него по косогору пришлось бы несколько километров. Но зато красота была такая, что захватывало дух. Душа распахнулась ей навстречу, как парашют – с громким хлопком. Горы, море, солнце и сотни ярко-оранжевых черепичных крыш внизу, на побережье, на какое-то время лишили Серафиму дара речи.
Шофер тем временем по своей привычке вдавил в пол педаль газа и помчался по опасной дороге на скорости, больше подходящей гоночному автомобилю. Серафима решила, что он болен бешенством. Она сжалась в комок, подобрала колени к груди и стала тихо выть.
Шофер снова захохотал и, наконец, сбавил скорость. Вероятно, до него наконец-то дошло, что она боится за свою жизнь. На особо опасном участке он минут пять тащился за трактором, настраивая музыкальную волну на своем приемнике, потом что-то громко сказал и снова выскочил на встречку – прямо перед крутым поворотом. Серафима зажмурилась. Надежду на благополучный исход мероприятия внушало лишь то, что, невзирая на смертоубийственную езду, сам шофер был до сих пор жив. И даже невероятно весел!
Сглатывая кислую слюну, заполнившую рот, Серафима открыла путеводитель, который должен был отвлечь ее от дороги. После кратких сведений о посольстве, медицинской страховке и транспорте внутри страны шли «Заповеди истинного черногорца». Первая из них гласила: «Человек рождается уставшим и живет, чтобы отдыхать». Следующая звучала еще более привлекательно: «Все болезни от работы, не умри молодым».
«Ну, и чего с него взять? – подумала Серафима, покосившись на водителя, который вел машину медленнее, чем раньше, но все равно весьма рискованно. – Он просто пытается поскорее разделаться с работой, чтобы завалиться спать». Серафима продолжала колебаться между восторгом и ужасом. Бешеная езда мешала ей наслаждаться пейзажем. Особенно противным было то, что от вылета в открытый космос их отделяли только пучки травы, окаймлявшие обочину.
