class="p1">Ночью внезапно появились всадники в бараньих шапках и диковинных плащах с широкими плечами называвшихся бурками и стремительно атаковали нас. Они были вооружены фитильными ружьями, из которых стреляли на скаку, и, причём на удивление метко. Однако атака успеха не имела. Караульные вовремя подняли тревогу, сумерки разорвала оглушительная трескотня ружейных залпов, сопровождаемая отборной матерщиной, навстречу которой неслись резкие ругательства на незнакомом мне языке.
Бой кончился так же внезапно, как и начался. Всадники исчезли, оставив на земле нескольких убитых.
Построившись в колонну, мы снова двинулись в путь. Время от времени гремели одиночные выстрелы. Кто-нибудь из наших падал мёртвым или раненым. Попытки поймать стрелков всегда оканчивались неудачей. Те уходили одним им известными тропами.
Следующую ночь мы провели в деревне Пюрмара. Она была известна гробницей магометанского святого, которого звали Сеид Ибрагим. Внутри неё на стене я прочитал и перевёл надпись сделанную большими черными буквами на персидском языке:
Бог — мой во всём оплот:
От всех Он бед спасет.
Казаки перевернули в гробнице всё вверх дном, сорвали со стен ковры и осквернили стены своими испражнениями.
Город Шемаха, представший перед нами на третий день похода, лежал среди гор и был разделён на две части, северную и южную. Северную часть окружала крепостная стена с башнями, но плохенькая, без рвов. В южной части от укреплений остались одни развалины. Там был большой рынок, два огромных караван-сарая и дома купцов, приехавших сюда за шёлком со всех сторон света.
Наш авангард внезапно натолкнулся на персидские караулы. Персы были конные и, прежде чем казаки успели как следует прицелиться, дали такого стрекача, что их не смогла догнать ни одна пуля.
Спустившись в долину, мы стали лагерем у южной части города. Штурмовать сходу не решились. Марш по горам вымотал всех сверх всякой меры, да и солнце должно было вот-вот сесть.
Как только стемнело, Галаня отрядил в Шемаху лазутчиков во главе с черкесом — слугой Данилы Долгова, которого звали Гасан и у которого, как оказалось, был отрезан язык. На стенах северной части города зажглись многочисленные костры. Мелькали тени людей. Доносился какой-то шум. Было видно, что там идёт спешная подготовка к обороне. Зато в южной части было тихо. Ни огонька ни движения. Там как будто всё вымерло.
После полуночи вернулись лазутчики и подтвердили то, о чём мы и сами уже начали подозревать. Защитники оставили южную часть города и ушли за стены. Теперь там бродили только тощие и злые бездомные собаки, недоумевавшие куда это подевались добросердечные женщины, кормившие их вкусными косточками и противные мальчишки, швырявшие в них камнями.
В домах осталось немало имущества. Уходили, очевидно, в спешке и уносили с собой только самое ценное. В северную часть города лазутчикам проникнуть не удалось. Все ворота закрыли и завалили с той стороны землёй и камнями.
Утром в Шемахе заорали петухи. Спавшие вповалку на земле казаки повскакивали, наскоро перекусили, глотнули для бодрости по чарке водки и, построившись в боевую колонну, двинулись к городу. Войдя в южную часть, рассыпались по лабиринту узких улочек. Сначала шли с опаской, каждое мгновение ожидая нападения. Но, видя, что вокруг пусто и по ним никто не стреляет, осмелели и перешли к грабежу. Двери домов полетели с петель под ударами бердышей и прикладов. Раздались крики:
— Гляди-ка, людей нет, а барахло на месте, лафа! Волоките всё на базарную площадь!
На базарную площадь казаки вышли нагруженные добычей. Кто тащил ковёр, кто целый ворох дорогой одежды, кто позабытый в спешке серебряный кальян.
— Надо в лавках пошарить. Там наверняка тоже немало добра найдётся, — сказал Яким Онуфьев.
И вдруг его голова лопнула как упавший арбуз. Вокруг словно кто-то разворошил улей злых свинцовых пчёл. Затрещали ружейные выстрелы. Площадь заволокло едким пороховым дымом.
— Засада! — завопил один из казаков.
Мы, кроя всё и всех матюгами, заметались по площади. В нас стреляли отовсюду: из лавок, из окон домов, из-за заборов, с крыш. Люди падали словно скошенные колосья.
Но замешательство продолжалось недолго.
— Вперёд сучьи дети, не то все тут ляжем, — раздался голос Галани. — Выкуривайте их гранатами!
Первой на призыв откликнулась Дунька Казанская. Она не пригибаясь побежала к лавке, где засели два стрелка. Ее лицо было искажено яростью. В одной руке она сжимала палаш, в другой ручную гранату с зажжённым фитилём. Она ловко увернулась от посланной в неё пули и кинула гранату. Оглушительно хлопнул взрыв. Дунька бросилась в лавку и через мгновенье выбежала оттуда с отрубленной головой в руках. Она поднесла её к лицу и принялась пить капающую из шеи кровь, а затем отшвырнула в сторону.
Дикая выходка казанской разбойницы, как видно, повергла персов в ужас. Выстрелы на мгновение стихли, но тут же снова возобновились.
— Да что же это мы, хуже бабы что ли! — воскликнул Иван Захаров.
И бой закипел с новой силой. Персов выбили с базарной площади, забрасывая лавки ручными гранатами и снимая солдат с крыш меткими выстрелами. Иногда противники оказывались нос к носу и завязывалась жестокая рукопашная сеча, из которой казаки в большинстве случаев выходили победителями.
Бой, то разгораясь, то затихая, продолжался весь день. Воевать на улицах, где едва могут разойтись два человека, дело нелёгкое. Потери казаков росли, а защитники города и не думали сдаваться. Галаня в конце концов бросил церемониться и подозвал Лёшку Кортнева.
— Вели всем отойти. Пустим в ход мишкино адское зелье? — сказал он. — Поджарим косоглазых к едрене-фене.
Притащили корзины, наполненные горшками с греческим огнём, установили катапульту.
— Эх, добра жалко, — с сожалением вздохнул Лёшка Кортнев. — Сгорит ведь всё.
— Ничего, за стенами больше возьмём, — ответил Галаня.
Не прошло и часа, как город запылал. Персы, задыхаясь в окутавшем улицы густом чёрном дыму, пытались тушить пламя водой из колодцев, но от этого оно разгоралось ещё больше. Вскоре вокруг царил настоящий огненный ад. Тошнотворно пахло серой и палёной человечиной. Многие защитники города сгорели заживо, остальные к наступлению темноты отступили за стены, оставив южную часть города во власти пожаров.
Двое казаков притащили раненного персидского офицера. Меня позвали переводить. Перс ни в какую не желал говорить, пока Вакула не разбил о его голову горшок с греческим огнём. А потом принялся махать горящим факелом у самого лица.
В Шемахе, как мы узнали из допроса, было достаточно провианта и воды, чтобы держать долгую осаду. Впрочем, долгая осада городу не грозила. Как только беглецы из Мордова сообщили начальнику гарнизона, что на побережье высадилось целое войско разбойников-гяуров, тот
