им уводить меня всё глубже и глубже в недра этого бесцветного мира, пока мы не оказались в помещении, зловеще напоминающем операционную с хирургическими инструментами и смотровым окном, за которым могли наблюдать либо студенты-медики, либо подмастерья палачей. Я не собиралась идти тихо.
Один из них отпустил мою руку и двинулся вперёд, чтобы отпереть дверь. Хватка другого существа в чёрном была намного легче. Если бы я могла рассчитывать только на минутное невнимание, я могла бы довольно легко освободиться от него.
Я ждала своего шанса, выставляла себя испуганной и покорной, наблюдая за каждым движением более сильного мужчины. Я могла поймать его, когда он повернётся, пнуть его, тогда я смогу вырвать свои запястья из рук второй персоны и обвить свои скованные руки вокруг его шеи, в то время как…
Нет, это не сработает. Может, сначала вырубить того, кто меня держит? Но первый был сильнее, судя по боли в руке, и имело смысл сначала вывести его из строя, пока он стоял спиной. Несправедливое преимущество, которое я без колебаний использовала. Я напряглась, готовая вырвать руку и начать действовать, как вдруг мужчина рядом со мной прыгнул, быстрым, грациозным движением, за которым мои глаза не могли уследить. Первый Разрушитель Истины был повержен, а второй с безжалостной скоростью сорвал с него чёрную мантию, обнажая дородного мужчину в полосатых боксёрах и белой майке. Я в изумлении уставилась на это, казалось бы, обычное существо, и тут на меня набросили халат. Я рефлекторно поймала его связанными руками, уставившись на второго.
— Надень эту чёртову штуку, — прорычал голос Михаила из-под капюшона, затаскивая тело мужчины в комнату пыток.
Паника и радость захлестнули меня. Я не собиралась показывать ни то, ни другое.
— Какого чёрта ты здесь делаешь?
— Спасаю твою задницу.
Он повернулся ко мне и стянул с головы капюшон. Его цвет лица был шоком, когда мои глаза привыкли к чёрно-белому, что окружало меня.
— Ты наденешь этот плащ и дашь нам хоть какой-то шанс выбраться отсюда?
— Ты собираешься расстегнуть эти наручники, чтобы я смогла? — ответила я, не испугавшись.
Он страдальчески вздохнул, как будто это я облажалась, и через секунду наручники упали на пол. Он пинком закинул их в комнату и захлопнул дверь.
— Как ты это сделал? — спросила я, натягивая на себя окутывающий халат, находясь под впечатлением.
Он не ответил на мой вопрос.
— Надвинь капюшон пониже и держи руки в рукавах, чтобы никто не заметил, что они другие.
— И если уж на то пошло, почему они другие? Что это за место? И почему ты удосужился прийти за мной? Я думала, что тебе лучше от меня избавиться.
И тут я перестала задавать вопросы. Я почувствовала, что они приближаются.
Он тоже их почувствовал. Он протянул руку и опустил капюшон так низко над моей головой, что я не могла его видеть, одновременно опуская собственный.
— Приготовься бежать, — пробормотал он, таща меня по тёмному коридору.
— Разве мы не можем взлететь? — спросила я, спотыкаясь вслед за ним.
— Не здесь, — мрачно сказал он.
Совершенно верно. Коридоры были слишком узкими. Я ни разу не видела его достаточно ясно, чтобы догадаться о размахе крыльев, но сомневалась, что эти узкие коридоры могли вместить его. И я побежала.
В лучшие времена я могла пробежать несколько миль, не уставая. Даже в лучшие времена мать всех электрошокеров не стреляла в меня, и я не убегала, спасая свою жизнь. Не было никакого способа установить разумный темп с Михаилом, тащившим меня, — всё, что я могла делать, это бежать, пытаясь игнорировать моё колотящееся сердце и быстро сбивающееся дыхание.
Коридоры становились всё уже и уже. Свет все больше тускнел. А наши преследователи, если они вообще преследовали нас, были всё дальше, пока мы не перестали их ощущать.
Теперь коридоры превратились в туннели, с мрачными коричневатыми огнями, расположенными высоко в каменных стенах. Тропинки разветвлялись снова и снова, но Михаил не колебался, совершая один поворот за другим.
— Сюда, — грубо сказал он, взяв меня за руку и втолкнув сквозь маленькую дверь.
Я охотно вошла в кокон темноты, такой густой, что меня охватила паника. Я услышала стук закрывающейся двери, и это было уже слишком. Я никогда в жизни не страдала клаустрофобией, но внезапно меня охватило потрясение. Я почувствовала, как стены сомкнулись вокруг меня, моё дыхание застряло в горле, и я подумал, что сейчас умру…
Сильные руки обхватили меня и притянули к сильному телу Михаила, его рука легла мне на затылок, прижимая моё закрытое капюшоном лицо к его плечу. Я вздрогнула, пытаясь успокоиться. «Глупо, глупо, глупо, — ругала я себя, задыхаясь. — Ты не можешь позволить себе поддаться любому проявлению слабости. Борись с этим, борись…»
— Прекрати бороться, — прорычал Михаил мне в ухо. — Ты делаешь только хуже. Отпусти. Ты со мной.
Ты со мной. Почему от этих слов мне захотелось плакать? Я закрыла глаза, хотя в темноте в этом не было необходимости, и сосредоточилась на медленном, ровном биении сердца Михаила против моего бешено бьющегося, трепещущего. Сосредоточилась на руке у меня на шее, утешающей меня медленными, успокаивающими движениями. Сконцентрировалась на его твёрдом теле, прижавшемся ко мне, его дыхании на моём лбу, спокойном и уверенном.
— Ты со мной, — повторил он.
И я отпустила.
* * *
МИХАИЛ ПОЧУВСТВОВАЛ, КАК НАПРЯЖЕНИЕ ПОКИДАЕТ ЕЁ ТЕЛО, как она медленно обмякла. Он взял её на руки, прижал к себе и двинулся вглубь кладовой. Он знал это место, знал его лучше, чем кто-либо. Сейчас они в безопасности, пока он не решит, что делать дальше.
Он отошёл к дальней стене, не нуждаясь в глазах, чтобы понять, куда идёт, и опустился на пол, всё ещё держа Тори на руках. В кои-то веки она не боролась с ним. Он боялся, так боялся, что опоздал. Что он придёт в комнату Белоха и найдёт её в качестве одной из них. Лишённой цвета, лишённой жизни.
Он должен был знать, что Белох не сможет взять её так легко. Она была бойцом, таким
