моему телу, после чего накрывает ладонью моё бедро.
«Ты не должна была меня оставлять».
Я пытаюсь открыть глаза, но как будто не могу поднять веки. Мои ресницы словно намазаны медом. Я хочу поднять руку и вытереть их, но мои руки, как и ресницы, не двигаются.
«Почему я не могу пошевелиться? Почему я не могу тебя видеть?»
«Пообещай мне, что ты навсегда сохранишь меня в своём сердце».
«Ты — моя пара, Лор. Ты был в моём сердце еще до того, как оказался внутри моего тела».
Мои вдохи вырываются из меня резкими толчками и отдаются болью в груди.
«Почему мы сейчас разговариваем? Данте мёртв? Я его убила?»
Он проводит мягкими точно шёлк пальцами по моей щеке, после чего обводит ими моё лицо.
«Нет, птичка. Его убил я».
Но… Нет. Это невозможно. Я пытаюсь перевернуться на спину, но моё тело не двигается.
«Бронвен сказала, что так ты потеряешь свою человечность».
«Животные тоже способны любить, моя маленькая птичка».
Я это знаю, но…
«Почему ты так говоришь?»
«Расправь крылья и найди меня там, где облака заходят за горизонт, а звёзды светят ярче всего. Небо, как и моё королевство, принадлежит тебе».
«Мне? Что? Лор, я ничего не понимаю. Мы поженились, пока я была без сознания?»
Его холодное дыхание обдает мои щёки, после чего исчезает, точно гонимый ветром туман.
«Не забывай меня».
«Лор?»
Ничего.
«Лор?!» — моё горло начинает гореть, а глаза слезиться. Я выкрикиваю его имя снова и снова.
— Фэллон, проснись.
Кто-то сильно меня трясёт, и на этот раз, когда я заставляю свои глаза раскрыться, мои веки сразу же поднимаются.
Като сжимает мои плечи, его руки такие же холодные, как пот, который стекает по моей шее. Я лихорадочно осматриваюсь вокруг, и хотя я ненавижу каждый миллиметр этой темницы, я никогда не была так рада увидеть такое количество обсидиана, потому что это означает, что мой разговор с Лором не мог состояться.
Если только…
— Данте жив?
Глаза Като становятся такими же серыми, как грозовые облака.
— С каких пор ты говоришь на шаббианском?
Я бледнею.
— Я… я не…
— Я, может быть, и не понимаю язык твоей матери, но я знаком с его звучанием.
Неужели я разговаривала на шаббианском во сне? Мерда. Я осматриваюсь, чтобы узнать, кто ещё мог это слышать и обнаруживаю две пары глаз-бусинок, которые уставились на меня.
— Мы должны сообщить королю, — шипит эльф с чёлкой, которая занимает половину его головы.
Ну, хотя бы я получила ответ на вопрос о состоянии Данте. Если он жив, значит, с моей парой всё в порядке. Хвала Котлу, что это был всего лишь кошмар…
— Я сообщу королю, когда он проснётся. А до тех пор никому не разрешается нарушать его покой.
Раздаётся звон металла, и петли на двери стонут, когда Юстус Росси отпирает дверь погреба.
Я и рада, и не рада его видеть, потому что, если он вернулся, это означает, что дозорные Лоркана пока не обнаружили крепость Косты. Мой кошмар ударяет меня по голове, чтобы вбить в неё немного здравого смыла.
А вообще, плевать.
Я безумно рада, что Юстус остался незамеченным, потому что если бы Лор узнал об этой подземной крепости, он бы нашёл способ её осадить и убить всех, кто принимал участие в моём похищении. И хотя я не против убийства большей части своих тюремщиков, я не могу допустить, чтобы он убил Като, Юстуса или Мириам.
— Вы трое, идите немного поспите, — Юстус кивает на моих стражников, а я принимаю сидячее положение.
— Я вас сменю.
Он запускает руки в свои спутанные волосы цвета ржавчины, а затем проводит большими пальцами по фиолетовым мешкам под глазами.
— Вы уверены, генерали? Вы выглядите…
— Идите.
Эльфы не теряют ни секунды.
А вот Като то начинает идти, то останавливается. И прежде, чем переступить порог погреба, он спрашивает:
— Данте всё ещё желает увидеться со мной?
— Нет. Я уверил его, что никто кроме Мириам и лекаря не принимал участия в покушении на его жизнь, поэтому ты чист, Брамбилла.
Когда Като так и не уходит, Юстус выдыхает:
— Ты тупой или глухой?
Но седовласый сержант не двигается с места и не сводит с меня глаз.
— Вы не…
— Говори уже, сергенте.
— Вы же не обидите Фэллон?
— Нет.
У меня на сердце становится легче из-за того, что Като так озабочен. Какой же он хороший человек. Жаль, что он не видит истинного лица Данте.
Когда он удаляется, Юстус подходит к стене и рисует на каменном проёме двери знак, блокирующий звуки.
— Когда это вы с Ванче устроили поменяшки?
Он поворачивается ко мне и приподнимает одну бровь.
— Поменяшки?
— Когда он превратился в вас?
— Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.
— То есть, вы были против?
— Ты действительно думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?
— Где вы были?
— Мне надо было встретиться с тем недоумком, которого Данте оставил вместо себя присматривать за Исолакуори.
— Таво.
— Он самый, — ворчит Юстус.
— Лоркан его ещё не убил?
— Удивительно, но нет. Он всё ещё надеется, что Таво приведёт его к тебе.
— К слову об этом. Моя пара теряет терпение.
Уголок губ Юстуса приподнимается.
— Нельзя потерять то, чем никогда не обладал.
Я ухмыляюсь.
— Жёстко.
— Но это правда. Оцени по шкале от одного до десяти: каковы мои шансы уцелеть, если гнев твоей пары будет направлен на меня?
— Десять это без шансов?
Он кивает.
— Девяносто восемь. Девяносто девять, — пытаюсь пошутить я, но это печальная правда. — Если только вы не вернёте меня ему…
— Я пока не могу этого сделать, Фэллон.
Он опускает глаза на носки своих сапог, которые выглядят такими же убитыми, как лекарь.
— Послушайте, я понимаю, зачем вы меня тут держите.
Он смотрит на меня, и между его бровями появляется небольшая складка, словно он недоумевает. Признаться честно, это странно, так как он знает всё о пророчестве Бронвен.
— Я знаю, что именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мириам? Почему вы не можете перенести её в другое место?
Он всё еще продолжает хмуриться, хотя уже не так сильно. Думаю, что учитывая его зрелый возраст и необходимость заниматься всеми этими подковёрными интригами, появление морщин — неизбежно.
— Она не может уйти.
— Почему нет? Она не верит, что я его прикончу? Я, может быть, и не произвожу должного впечатления, но я полна решимости.
Он улыбается мне мягкой улыбкой.
— Держись этой решимости, так как
