— И все-таки я завидую Джефферсу и его жене, — сказала Светлана. — Они первыми ступят на Марс!
— Если ступят! — возразил Виктор.
— Знаешь, я почему-то совершенно убеждена, что мы напрасно беспокоимся. Все кончится благополучно.
— Я тоже почти уверен в этом. Но Батыгин волнуется. Уж я-то его знаю! — очень волнуется…
— Вот заснуть бы и проснуться через пять дней, когда они уже долетят!
Впереди Светлана заметила Крестовина и Надю. Они шли медленно, ни на кого не обращая внимания.
— Догоним? — предложила Светлана.
— Не надо! — Виктор удержал ее. — Вдвоем лучше… Знаешь, о чем я думаю?.. Ведь мы с тобой когда-нибудь сможем полететь так же, как и Джефферс…
— Что значит «так же»?
— Ну, как он… с женой.
— Непонятно, — сказала Светлана. — Что ты имеешь в виду?.. Какая еще жена?..
— Жена — это ты… а я… я…
— А ты — это муж? — безжалостно уточнила Светлана. — А мое условие не говорить на эти темы ты успел забыть?..
— Нет, — сказал Виктор. — А если я нарушу условие?
— Если нарушишь — пеняй на себя! — Светлана попыталась высвободить руку, но он не пустил. — Что же ты молчишь?
— Не хочу… пенять на себя!
Глаза Светланы смеялись, но Виктор этого не заметил…
На следующий день они снова сидели рядом на своих постоянных местах. Виктор думал, что Светлана будет сердиться за вчерашнее, но она, наоборот, была весела и разговорчива.
… Темный экран посветлел, и короткие мутно-сизые сумерки быстро сменились ясным синевато-фиолетовым марсианским днем. Звездоход двинулся в путь, в зале снова послышался характерный скрежет гусениц и хруст мерзлого грунта. Даже за короткую северную ночь поверхность Марса успела остыть до двадцати градусов мороза — наблюдатели узнали об этом от дежурного астроклиматолога.
Звездоход шел быстро и к середине дня достиг снеговой границы, которая также стремительно — со скоростью ста километров в сутки! — смещалась ему навстречу, к полюсу.
— Ну, конечно, — сказал Батыгин. — Вот вам загадочный «эффект темной каймы» — просто грунт, увлажненный талыми водами! Не будем здесь задерживаться. Все-таки больше всего нас интересует проблема жизни на Марсе.
— Да, что-то марсиане долго не дают о себе знать. У нас на Земле народ гостеприимнее! — пошутил кто-то и посоветовал Лютовникову: — Гоните звездоход, Станислав Ильич. Тут не на что смотреть!
— Нет! — запротестовал Свирилин. — А рельеф?
— Какой там рельеф! Ни одной горы, плоская равнина… На Земле веселее.
— Могу дать справку, — сказал Безликов. — Некоторые астрономы давно предполагали, что на Марсе нет сколько-нибудь значительных возвышенностей.
— Астрономы, астрономы! — не сдавался Свирилин. — Они утверждали, что поверхность Марса — идеально ровная и напоминает такыры в пустынях, а мы уже видели долины, скалы, камни на поверхности… И потом — «каналы», вы забыли про «каналы», а их непременно нужно найти!
— Что за вопрос! — поддержал рельефоведа Безликов. — О «каналах» нельзя забывать.
Вскоре звездоход опять пошел вниз, спускаясь в очередную долину.
— Вот теперь мы словно в горах, — сказал Свирилин. — Крутые склоны, большие относительные высоты… Удивительно интересно!
— Обратите внимание на растительность, — посоветовал Батыгин. — Она гуще, чем на долиноразделе, но кусты еще не покрылись листьями. Здесь совсем недавно лежал снег.
— Николай Федорович прав, — поддержал астроботаник Громов. — Можно ожидать, что кустарники вскоре покроются листвою и местность примет иной вид…
— Если так, то при взгляде сверху долина с густой растительностью будет казаться темнее окружающих пространств… — высказал предположение Виктор.
— Мы в «канале»! — неожиданно закричал восторженный Свирилин. — Ура! Мы в «канале»!
— Мы в «канале», мы в «канале»! — подхватил Виктор. — Именно это я и хотел сказать!
Батыгину пришлось наводить порядок.
— Во-первых, мы не в канале — в канале, в лучшем случае, звездоход, — внес он некоторую ясность. — Во-вторых, догадка очень правдоподобна. Что «каналы» — это тектонические трещины, предполагалось давно. Известно также, что летом они видные лучше, чем зимой, когда все засыпано снегом. Вот вам, друзья, тайна марсианских «каналов» — это долины с густой растительностью.
Молодежь, занимавшая последние ряды, разочарованно молчала.
— Может быть… это… все-таки… не каналы? — спросила Светлана.
— Как не каналы? — вознегодовал Свирилин. — Каналы! Каналы! Самые настоящие каналы!.. То есть… наоборот! Вовсе не каналы, а то, что считали каналами!
— Товарищи! У нас еще будет возможность уточнить предположение Свирилина, — призвал к тишине Батыгин. — Давайте следить за экраном.
И действительно, за экраном стоило следить: какое-то странное, похожее на вывернутый пень образование виднелось на склоне долины.
— Направьте туда звездоход, — попросил Батыгин. — Уже не ископаемое ли это дерево?
Скрюченные черные корни медленно наплывали на зрителей. Сомнений быть не могло: вешние воды постепенно вымыли из грунта когда-то погребенное дерево.
— Вот сейчас я жалею, — сказал Батыгин, — что не могу выкопать это дерево, пощупать его своими руками, подвергнуть анализу…
— Может быть, это сделает Джефферс…
— Запишите на всякий случай координаты находки. Придвиньте объектив вплотную к дереву…
В демонстрационном зале стояла тишина. Все молча всматривались в переплетенные корни ископаемого дерева — немого свидетеля иных, более благоприятных условий жизни на Марсе… Находка говорила о многом, но в эти минуты все думали о другом: как ни хороши телепередачи с другой планеты, но заменить экспедиционные исследования они не могут!
И все вспоминали Джефферса…
8
Джефферс и миссис Элеонора летели в отдельной каюте, расположенной в передней части астроплана. Каюта была оборудована под спальню и под кабинет. Койки на день убирались, и по каюте можно было пройти, не рискуя на что-нибудь наткнуться. Вообще в ней оставалось довольно много свободного места — гораздо больше, чем в каютах других участников космического полета. Иллюминатор с кварцевым стеклом позволял вести наблюдения за космосом. Обычно у кварцевого иллюминатора сидел Джефферс — его письменный стол стоял так, что он мог писать и вести наблюдения.
Космос редко радовал их интересными зрелищами: за иллюминатором виднелось все то же черно-фиолетовое пространство, изредка астроплан попадал в облака сильно разреженного слабо светящегося газа, и тогда на темном фоне вспыхивало множество серебристых искорок. В таких случаях в памяти Джефферса воскресала одна и та же картина из далекой юности: рождественский бал, маскарадные костюмы и блестки, блестки, блестки, которыми все осыпано…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
