— Вот и я о том же говорю.
— Теперь представьте себе, что вы все же достали бомбы. Тогда против второго варианта полиция совершенно беспомощна. Ведь она его считает блефом и готовится к отражению операции по плану номер один.
— Ну?
— А это значит, что сорок миллионов перекочевали из банка в ваши сейфы.
Упоминание о сорока миллионах заставило Сколетти задуматься. Он поскреб пятерней затылок, подвинул к себе телефон и набрал номер.
— Алло, Пит? Мне нужны две авиационные бомбы по тысяче килограммов. Сегодня к вечеру. Что? Ну ладно, позвони.
— Вот видите! — сказал Бристо. — Для синдиката Сколетти нет ничего невозможного.
— Ну, это мы посмотрим, когда у меня на складе будут бомбы. А что, если Пит их не достанет?
— На этот случай есть вариант номер три.
***
В машинном зале Вычислительного центра главного полицейского управления было нестерпимо жарко. Стандартная миловидность операторш таяла под потоками горячего воздуха, поднимавшегося от машины. Сквозь разноцветные ручейки былой красоты, стекавшей с потом, проглядывало костлявое лицо Времени.
Рейч и Логан склонились над столом, усеянным обрывками бумажных лент.
— Ну хорошо, — прохрипел Рейч, стараясь преодолеть шум, создаваемый пишущим устройством, — допустим, что синдикату удалось достать парочку бомб, снятых с вооружения. Это маловероятно, но сейчас я готов согласиться и с такой гипотезой.
— Ага, видите, и вы…
— Подождите, Дэв! Я это говорю потому, что по сравнению даже с этим вариантом подкоп на расстоянии пятидесяти метров да еще из здания, принадлежащего посольству иностранной державы, мне представляется форменной чушью.
— Почему?
— Да потому что, во-первых, такой подкоп потребует уйму времени, во-вторых, иностранное посольство… это уже верх идиотизма.
— Но посмотрите, — Логан развернул на столе план. — Здание посольства наиболее выгодно расположено. Отсюда по кратчайшему расстоянию подкоп приводит прямо к помещению сейфов. Кроме того…
— Да кто же им позволит вести оттуда подкоп?! — перебил Рейч.
— Вот этот вопрос мы сейчас исследуем отдельно, — усмехнулся Логан. — У меня уже заготовлена программа.
***
— Хватит, сынок! — Сколетти снял ноги в носках с пульта и протянул их телохранителю, схватившему с пола ботинки. — Так мы только зря теряем время. Твой первый план меня вполне устраивает.
— Да, но мы с вами говорили о том, что он наиболее опасен. Действуя по этому плану, мы даем верный козырь полиции.
— Черта с два! Когда полиция ждет налета?
— Сегодня!
— А мы его устроим завтра.
— Папаша! — проникновенно сказал Бристо. — У вас не голова, а счетная машина! Ведь это нам дает удвоенное количество вариантов!
***
— Так. — Логан расстегнул воротничок взмокшей сорочки. — Вариант номер семь — это неожиданное возвращение к варианту номер один. О, черт! Послушайте, шеф, может быть, нам просто устроить засаду в банке?!
— Нельзя, Дэв. Мы должны воздерживаться от каких-либо действий, могущих вызвать панику на бирже. Наше ходатайство разрешить засаду обязательно станет известно газетчикам, и тогда…
— Да… Пожалуй, вы правы, тем более что вариант номер восемь дает перенос ограбления на завтра, а в этом случае… Да заткните вы ему глотку! Трезвонит уже полчаса!
Одна из девиц подошла к телефону.
— Это вас, — сказала она Рейчу, прикрыв трубку рукой.
— Скажите, что я занят.
— Оперативный дежурный. Говорит, что очень важно.
Рейч взял трубку.
— Алло! Да. Когда? Понятно… Нет, лучше мотоцикл… Сейчас.
Закончив разговор, шеф полиции долго и молча глядел на Логана. Когда он наконец заговорил, его голос был странно спокоен.
— А ведь вы были правы, Дэв.
— В чем именно?
— Десять минут назад ограбили Национальный банк.
Логан побледнел.
— Неужели Сколетти?..
— Думаю, что Сколетти целиком доверился такому же болвану, как вы. Нет, судя по всему, это дело рук Вонючки Симса. Я знаю его манеру действовать в одиночку, угрожая кольтом образца 1912 года и консервной банкой, насаженной на ручку от мясорубки.
ИЗ НЕНАПЕЧАТАННОГО
Из начатой автобиографии
Мне приходилось писать рассказы о самых нелепых вещах, но ни в одном из них не было столько парадоксов, как в том периоде моей жизни, который связан со служением технике.
В 1929 году я окончил Ленинградское мореходное училище с дипломом механика торгового флота. Дизеля тогда только начали появляться на наших судах, механиков-дизелистов почти не было, и право на управление дизельными установками открывало широкие возможности.
Мне предложили либо ехать в Америку на приемку построенного для нас теплохода, либо поступить в Акционерное Камчатское общество на один из транспортов, совершающих регулярные рейсы между Камчаткой и Сан-Франциско.
Трудно сказать, какое предложение было заманчивее. Однако я нашел решение куда более увлекательное: женился на Люле и переехал на жительство в Москву… Само собой разумеется, что с морем было покончено, если не навсегда, то надолго.
Теперь нужно было определить, чем же заняться.
Мне казалось, что для начала хватит исследовательской работы в области теплотехники. И разумеется, не меньшей, чем во Всесоюзном теплотехническом институте. Этот институт был в достаточной мере замкнутым учреждением со множеством собственных традиций. Одна из них заключалась в том, что его директор — профессор Рамзин — самолично проверял пригодность каждого, кто стремился туда поступить.
Моя кандидатура не вызвала у него никакого энтузиазма. После двухминутного разговора на моем заявлении появилась размашистая резолюция — «отказать».
Я выждал некоторое время и повторил атаку, снова безрезультатно. После третьей или четвертой попытки, не без помощи добрых людей, я все же был принят на должность младшего инженера в отдел рационализации энергоиспользования.
Для пробы меня послали на шесть месяцев на Лысвенский металлургический завод в составе группы, которой было поручено определить основные источники теплопотерь, а спустя месяц после возвращения — снова туда же, но уже с самостоятельным заданием испытать паровой котел.
В помощь мне дали двух практиканток, уже научившихся отличать термопару от газозаборной трубки и разводить реактивы для газоанализатора.
Что же касается меня, то я проштудировал руководство по испытанию котлов и чувствовал себя во всеоружии.
Однако все обстояло не так ослепительно, как мне казалось.
При первом же разговоре директор завода сказал, что котлы у него работают и без испытаний, чего нельзя сказать о печах для обжига эмали, которые выдают сплошной брак. Поэтому мне надлежит переключиться на печи.
Я довел до его сведения, что ничего не смыслю ни в печах, ни в обжиге эмали. Тогда он снял телефонную трубку и отдал три распоряжения:
1. Предоставить мне и практиканткам по комнате в доме приезжих.
2. Выделить в мое распоряжение печь для необходимых экспериментов.
3. Не отмечать нам командировочные удостоверения до его указания.
Я сказал, что поставлю об этом в известность институт. Он ответил: «Хоть черта лысого ставьте в известность, но печь должна работать. Мне тут гастролеры не нужны».
Я послал паническую телеграмму в институт.
Через два дня пришел ответ за подписью заместителя директора по хозяйственной части. Он гласил: «Вернуться первобытное состояние».
Всю ночь я провел в тщетных попытках расшифровать это таинственное послание. Утром я показал телеграмму директору и сказал, что под первобытным состоянием начальство подразумевает мое пребывание в Москве. Он предложил другую интерпретацию, по которой ему давалось право в случае необходимости держать меня в клетке, как обезьяну.
Обращаться в институт за новыми инструкциями я не решился.
Только спустя несколько месяцев, возвратившись в Москву, я ознакомился с настоящим текстом телеграммы:
«Разрешаю вернуться, если помочь не состоянии».
Выхода не было. Я уединился в библиотеке с объемистым трудом профессора Грум-Гржимайло, носящим поэтическое название «Пламенные печи».
Практиканткам же я нашел дело куда более насущное. Одна из них становилась утром в очередь за талонами на обед, другая же после обеда выстаивала талоны на ужин. Времена на Урале были голодные.
Прошло не менее недели, пока я, совершенно обалдев от чтения, решил провести испытание печи.
На мое счастье уже первые анализы газов, взятые из различных точек дымохода, показали, что горение идет совсем не там, где нужно.
Я снова засел в библиотеке и вскоре вручил директору эскиз переделки печи.
Требовалось на несколько суток приостановить производство эмалированной посуды.
Если я когда-нибудь испытывал острое желание умереть, то это было во время розжига переделанной печи.
