— Скажи-ка мне, — потребовала я, бесцеремонно указывая шоколадным печеньем на фотографию на пианино. Была суббота, мистер Фрейзер уехал в гольф-клуб, а мы с Кеном пили чай, сидя у камина.
— Что? — спросил он с набитым ртом.
— Этот ангельский ребенок. Кто он?
— Разумеется, я!
Я встала и подошла поближе. С фотографии на меня смотрел ребенок лет восьми с бровями вразлет, ангельским выражением лица, шапкой светлых волос и маленьким ртом.
— Не верю, — заявила я.
— Я возмущен. — Он лениво перекатился на спину. — Только потому, что из меня вырос такой крупный мужчина!
Меня волновали вообще-то не его габариты, а этот милый детский ротик. Я взяла фотографию, вернулась к камину, опустилась на колени и принялась нахально сверять портрет с оригиналом. Оригинал, поглощая шоколадное печенье, самодовольно заметил, что хорошей фигурой обязан исключительно углеводам.
— Открою тебе один секрет. Это последняя моя фотография, сделанная мамой. Я вскоре заработал вот это, и она так и не оправилась от этого удара! — Он показал пальцем на верхнюю губу. — Упал на разбитую бутылку. Лимонада, а не молока!
Не знаю, почему я никогда не замечала шрам.
— Детям это не передастся, — ухмыльнулся он и вдруг замолчал. Интересно, он и Фионе говорил так же? И вдруг меня охватило странное чувство. У него был курносый нос, изогнутая губа, но если бы это было не так, мне бы их не хватало. В песне говорилось «Я люблю тебя, потому что ты — это ты». И каждая черточка его лица — прищуренные глаза, удлиненные щеки, широкая улыбка — стала такой знакомой и дорогой мне. Что там какой-то дурацкий шрам!
— Ты что, думаешь, что кто-то будет обращать внимание на такую ерунду? — взорвалась я.
— Если этот кто-то сам красивый, то вполне возможно, — очень ласково ответил он и дотронулся до моих волос.
Едва заметив это, я возмущенно продолжала:
— Никогда не слышала большей глупости! Это как тогда, когда я в первый раз встретила Саймона. Он сказал, что никто не поверит, будто мы с Марией сестры, и я ужасно обиделась. Но он не имел в виду того, что подумала я. Он…
Теперь большая рука была очень занята, крутя в пальцах чайную чашку.
— Кстати, как он поживает?
— Не знаю. Я даже не знаю, вернулся ли он в Дублин. Но я этого ожидала.
— Почему?
— Потому что он не тот человек, который может предложить нечестную сделку. Он не свободен, чтобы жениться на мне, и этим все сказано. Кстати, ты нарочно дал маме подумать, что жена Саймона умерла?
— Я… — Он, казалось, был поражен. — Думаю, я мог случайно так сделать.
— Но ты знал, что она ушла от него?
— Э… да, — медленно согласился он, почему-то с неловкостью. Смешной Кен. Как мои родители — хотя и как я в какой-то степени. Я считала, что браки не должны распадаться. Но неудавшийся брак Саймона — не его вина, и так несправедливо, что он должен всю жизнь расплачиваться за него. Кен пристально смотрел на меня:
— Ты очень любишь его, да?
Я хотела сказать что-нибудь умное, вроде того, что да, но что я не собираюсь ждать несбыточного. Но тут я вспомнила лицо Саймона, и чувства одержали верх.
— О Кен, — с отчаянием сказала я, отворачиваясь, — я старалась забыть, но все же я так его люблю…
Было условлено, что на следующее утро я поеду в город с мистером Фрейзером, потому что Кену надо было уезжать по делам и он должен был уйти в половине восьмого.
— Теперь можете сами его разбудить, — сказал мне его отец, и в положенное время я услышала звонок будильника, но больше никаких звуков не последовало. Я постучала в дверь, но ответом мне было сонное бормотание. Наконец я заглянула в комнату. Он все еще был в кровати.
— Эй, там! Уже понедельник. Нельзя залеживаться!
— А мне нравится.
— Кен! — Я подошла и сдернула с него одеяло. Он сел, волосы торчком во все стороны, и огрел меня подушкой. Я была этому рада, потому что со вчерашнего дня он опять казался отстраненным.
— Не знаю, что делать с Хелен, — признался мистер Фрейзер, когда мы выехали. — Ее не будет до апреля, но она меня не простит, если я отпущу парня до того, как он повидает ее.
— Куда?
— А он вам не сказал? Они хотят снова отправить его за границу. Только не говорите никому. Это еще неофициально.
Я вдруг расстроилась. Неофициально… но я знала, что он поедет. Наверное, тоже ухватится за свой шанс, ведь Дублин теперь связан для него с неприятными воспоминаниями. Вдали отсюда он легче забудет Фиону и, может быть, найдет себе другую.
День был долгим. Я выпила чай в ресторане и навестила всех своих. Дэвиду предстояло еще ненадолго остаться в роддоме, но мама надеялась, что они вернутся домой в следующее воскресенье, и поскольку Марии дали неделю отпуска начиная с четверга, она мне поможет. Я решила завтра и сама вернуться домой. Надо было многое сделать, а теперь, когда не было больше волнений, это будет легко. И Линду можно вернуть.
В тот вечер я не видела Кена. Он поехал из Лонгфорда на встречу в городе и сказал, что может задержаться. На следующее утро он вполне спокойно выслушал мои планы.
— Ну, если ты хочешь сделать так, я отвезу тебя сегодня вечером.
— Кен, — отважилась я, когда мы ехали на работу, — это правда, что ты уезжаешь?
— Мой отец! — Он поднял глаза вверх. — Я мог бы догадаться.
— Это правда?
— Это еще не решено. Поэтому я не мог сказать тебе.
Вечером он отвез меня и Лулу домой, отказался зайти и выпить кофе или еще чего-нибудь, снова спросил: «Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?» — и собрался уезжать.
— И что ты чувствуешь по отношению к своему предстоящему отъезду? — вырвалось у меня.
На этот раз, вместо того чтобы напомнить мне, что еще ничего не решено, он философски заметил:
— Ну, это мой пятый переезд за тринадцать лет, так что я вроде как привык.
— И ты так и не можешь мне сказать, когда и куда едешь?
— Я не должен бы. Но скажу. В начале следующего месяца. В Веллингтон.
— Веллингтон? Новая Зеландия?
— Именно.
Я думала об Индии или Пакистане, Канаде или Штатах. Новая Зеландия никогда не приходила мне в голову. Новая Зеландия! Целых полмира отсюда.
— А ты должен ехать?
— Думаю, что да, — сказал он твердо и так радостно, что я почувствовала себя идиоткой. Он хотел уехать, и это было правильно — и хорошо.
На следующее утро, жаря тосты, я заглянула в таблицу разницы во времени. Новая Зеландия была на двенадцать часов восточнее Гринвича, такое же время было только на островах Фиджи. Даже Япония опережала нас только на девять часов. Западный Пакистан на пять. Я укусила тост, и у меня во рту что-то хрустнуло — пломба из переднего зуба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
