о количестве неисправных орудий удручал. К боевым потерям прибавлялись факты разрыва стволов, главным виновником которых являлся нестабильный продукт Масатики Симосэ[26].
И то ли ещё будет…
Хэйхатиро Того в который раз ловил себя на мысли, что не хочет ввязываться в новый эскадренный бой. Ушёл бы давно «полным»-возможным в Сасэбо, была б его воля.
Только какая может быть воля у связанного совестью и долгом воина?
Долгом, который искренне считал самурайским. Более того…
…Когда божественный Тенно лично говорит склонившемуся в поклоне старому адмиралу: «Я верю в ваше искусство флотоводца – победить врага, защитить священные земли Ниппон и сохранить эскадру».
…Когда вслед поступают неоднозначные телеграфные директивы императорского штаба.
…Когда звучат недвусмысленным довеском намёки кредиторов-союзников.
* * *
Своим беспокойным примером командующий перебудил весь штаб эскадры – на мостике «Микасы» один за другим стали появляться флаг-офицеры.
Слегка мятые лицами, ёжившиеся в утренней сырости. Слышались сдержанные приветственные голоса.
И надо же – сэру Уильяму Пэкинхему тоже не спится. Доносится и его «гуд монинг» – встал слева за спиной, шелестит своим неизменным блокнотом, переговариваясь с кем-то из штабных офицеров… на своём – английская речь для выпускников Этадзимы привычная практика[27].
Воздух насыщен влагой, и видимость простиралась не более чем на четыре мили.
Однако ветер в пять баллов обещал разогнать дымку. Море будто дышало будущим штормом, и палуба мостика «Микасы» слегка «гуляла» под ногами.
Впрочем, начальник штаба капитан 1-го ранга Симамура, щурясь на мутное пятно солнца взглядом опытного моряка, уверял, что шторма не будет.
Вскоре, с медным пятикратным боем склянок, восток окончательно посветлел, расползаясь по всему небосводу наступившим утром.
Справа по курсу показалось что-то тёмное, протяжённое…
Сверившись с картой, определили – Квельпарт, который по мере того как эскадра дальше тянулась к востоку, всё явственней проступал из марева… Эдакой слойкой – белая полоса прибоя, затем серое очертание суши, а над этим мутно-белёсая шапка облачности.
Чуть мористее к осту от острова, на пределе – одинокий дымок, что волочил едва уловимый силуэт.
Пароход.
Издалека, из-за марева и не понять – отдаляется, приближается ли?..
Чуть погодя, на пытливый взгляд, выходило, что эскадра под острым курсовым углом всё-таки его догоняла.
Всплыло лёгкое беспокойство, нахмурилось и… было презрительно подавлено.
– Купец? – вслух же предположил адмирал, предлагая поупражняться в бдительности подчинённым. – Или промысловое?
Подчинённые почтительно помалкивали.
Хэйхатиро счёл преждевременным гнать броненосный крейсер («Асаму» в данном случае), жечь уголь, отвлекаясь на одиночку.
Решил выждать.
Судно, судя по вялому дыму, шло не торопясь – вскоре его можно будет нормально разглядеть в бинокль, а там и нагнать при подозрении.
Заведённый морской ритуал докладов с боевых постов корабля ещё продолжался, когда, наконец, телеграфом пришло сообщение от контр-адмирала Дэвы – отыскали, установив местоположение эскадры Витгефта.
За лаконичностью строк шифровки, зачитываемых офицером связи, угадывалось, домысливалось происходящее: контрдействия крейсеров противника на появившуюся японскую разведку… и лёгкое недоумение Дэвы, ввиду того, что русских обнаружили несколько далее к западу, чем рассчитывалось.
Очевидно, дело было так: с левофлангового «Кассаги» под контр-адмиральским флагом заметили неясные дымы и смело двинули на сближение; им навстречу бросился передовой вражеский дозор («Аскольд» или «Новик»), возможно, даже произошёл обмен недолётными залпами; затем подоспевшие бронепалубники японского отряда, в свою очередь, заставили русских отступить под прикрытие орудий броненосцев.
Вот такое осторожное прощупывание.
Следующее обстоятельное донесение (с курсом и скоростью неприятеля) подтвердило это воображаемое «недоумение» – русские продолжали идти, излишне много забирая на южный румб.
Такую «прокладку» русских можно было списать на незнание вод.
Того и сам порой не видел особой необходимости рисковать, даже имея опытных лоцманов – пройти створы между многочисленными островками и банками, что рассыпаны у оконечности Корейского полуострова всегда было непросто.
Всплывал логичный вопрос, в естественной подозрительности: «А если они не пойдут проливом Чеджу, а обогнут Квельпарт с юга?»
Вон он – сейчас остров серой бугристой линией медленно полз на правом траверзе не более чем в пяти милях.
Того мысленно дорисовал «пунктир» Витгефта до Квельпарта и…
«В обход?.. Зачем такой крюк? И что это им даст?»
Смутные догадки стали выстраиваться в некую картинку.
Переведя окуляр зрительной трубы в поисках недавно замеченного дымка, адмирал констатировал, что неизвестное судно по-прежнему находится на пределе видимости. Будто нарочно – на грани опознания, всё так же лениво дымя на крамболе.
«Это вспомогательный крейсер Рожественского, – вдруг всплыла чёткая и отточенная как клинок мысль, – дальнее, внешнее кольцо брандвахты у временного места стоянки! Места рандеву! Где Квельпарт выступает точкой привязки! Оранжевые демоны!!»
Несмотря на прохладу, адмирал почувствовал лёгкую испарину, покрывшую лоб, едва слышно, одними губами, озвучив:
– Так вот зачем Витгефт склоняется к югу! Затем чтобы соединиться с Рожественским!
Теперь эта очевидность лежала настолько на поверхности, что оставалось лишь корить себя – почему раньше до этого не додумались! Ни в штабе эскадры. Ни он лично!
Теперь, когда факты собраны в уверенную версию, и стоило взглянуть на карту – Квельпарт (Чеджу) просто напрашивался своим расположением на узловое место.
Сбивало только с толку отсутствие у острова удобных бухт для стоянки.
Того крепко сжал шероховатую поверхность зрительной трубы, будто кожаную намотку рукоятки катаны.
Сейчас всё решали время и правильные, выверенные действия!
В такие критические моменты Хэйхатиро переставал думать, как японец, отвлекаясь на глубокое (европейцы назвали бы «философское») осмысление сущего. Сейчас необходимо было включить рациональные, вбитые ещё с учёбы в Англии штампы. Сейчас ему в помощь был сам английский язык, сформированный чёткими, не терпящими интерпретаций значениями.
«Первое. Надо доподлинно увериться, что там впереди дымит дозорный крейсер Рожественского!»
И ничего не объясняя (о своих догадках) подчинённым, будто бы боясь спугнуть призрачную удачу, адмирал указал на дымящую вдалеке цель:
– «Асаме» полным ходом догнать, установить принадлежность! В телеграфной рубке – приготовиться перебить шумом любые передачи в эфире!
Через двадцать минут броненосный крейсер, обгоняя колонну с трёхузловым превосходством, прошёл всего в полутора кабельтовых по правому борту флагмана.
Того мимоходом отметил, что высокие накаты достают до нижних казематов корабля, по такому случаю задраенных наглухо.
Оставалось набраться терпения и ждать – как поведёт себя неизвестное судно.
* * *
Время тянулось.
«Минуты ползут неуклюжими черепахами, перебирая лапами-секундами», – всё же позволил себе поэтическую аллегорию кто-то на мостике «Микасы».
Кто?
Догадайтесь.
Казалось, «Асама» не разогнался до шестнадцати, не набрал восемнадцать, а то и девятнадцать узлов, а словно замер на серо-зелёном фоне, лишь только жирно сжигая кардиф.
– Работу чужой телеграфной станции не фиксируют? – задаёт вопрос командующий.
Ответ – нет. И чуть погодя на повторный
