— Кто же еще, например?
— Сэр Уолтер Ралей, сэр Уильям Винтер, сэр Ричард Гренвилль и двое Хоукинсов, Джон и Уильям.
Он обнял Кэт одной рукой, восхищаясь упругой податливостью ее тела, затем повернул ее к себе лицом, чтобы заглянуть в широкие серые глаза, и с торжественной серьезностью заявил:
— То, что совершили эти люди, могу совершить и я. Ручаюсь тебе, Кэт, что ты доживешь до того дня, когда мне присвоят звание рыцаря и я стану хозяином прекрасного имения. И еще я тебе обещаю, — сказал он серьезно и тихо, — что однажды королева будет рада принять при дворе леди Уайэтт.
Яркие ее губы сложились в улыбку, выражающую абсолютное доверие, говорящее о блаженном неведении тех страшных опасностей, что лежат на его пути.
— Я верю, что так и будет, Генри. Я в своих мечтах относительно нас двоих тоже строю большие планы.
Позавтракав, они вышли в долину и сели под буками, разглядывая разных птиц, занятых своими маленькими хлопотами. Кэт упросила его рассказать о плаваниях, и Уайэтт сумел заставить ее увидеть и почувствовать жару целого ряда зловонных портов Средиземного моря в его восточной части; вызвал ее восхищение величественными разрушающимися зданиями Константинополя, где правил теперь турецкий султан; привел ее в содрогание, описывая порочность Марселя. Она же в свою очередь потешила его душу старинными народными песнями, когда они в чем мать родила купались в маленьком водоеме, обнаруженном ими под миниатюрным каскадом. И так на крыльях ничем не омрачаемого блаженства началась эта сладостная неделя их уединения от окружающего мира, с его погонями, волнениями, сражениями, стяжательством и королевским правосудием.
Глава 14
ЛОНДОН — 1585 ГОД
Двумя днями позднее после того, как «Первоцвет» отплыл вниз по Темзе в Плимут, запыленные и измученные долгой дорогой Генри и Кэт Уайэтт прошествовали через Мургейт и оказались в начинающем бурно разрастаться беспокойном Лондоне.
На ночь они, вполне честно, как муж и жена, поскольку уже поженились в городке Бедфорд, в графстве с тем же названием, сняли комнату в «Красном рыцаре». Эту важнейшую церемонию осуществил добродушный, но плохо держащийся на ногах старый священник приходской церкви, у которого их загорелость и дорожная пыль на одежде не вызвала неподобающего любопытства, и потому он без всяческих осложнений сочетал их в священном браке и зарегистрировал в книге женитьбу этого крепкого рыжеволосого парня на спокойной синеглазой красавице с золотистыми волосами, казавшейся такой безмятежной и уверенной.
К счастью, их долгая, тянувшаяся шестьдесят с лишним миль дорога в Лондон была омрачена всего лишь одним неприятным происшествием: из зарослей выскочила пара дюжих парней, чтобы схватить за уздечку их вьючную лошадь, нагруженную седельной подушкой Кэт и тощим их багажом. Уайэтту хватило простого укола кинжалом, чтобы один из разбойников, с воем держась за окровавленную руку, тяжело побежал прочь, а другой с быстротой хорька растворился в чащобе, откуда и появился вначале.
Устроив благополучно Кэт, Уайэтт отправился в портовую часть города и вновь испытал возбуждение, появившееся у него в первый раз при виде путаницы мачт, рей и гафелей дюжин и дюжин судов всевозможных оснасток из двадцати разных стран, что стояли на якоре в Лондонском Пуле, у Биллингсгейта, или возле причала таможни ее величества.
У хозяина свечной лавочки в переулке Баттольф-лейн, куда любил заглядывать капитан Фостер, он узнал, что, во-первых, «Первоцвет» действительно ушел, и, во-вторых, вследствие эмбарго, наложенного королем Филиппом, около сотни английских торговых судов не вернулись из испанских портов. Он же подтвердил, что королева Елизавета собирает большую армию для войны с папистскими силами в Нидерландах.
Через некоего Николаса Спенсера, судового такелажника и давнишнего знакомого, Уайэтт навел справки, где можно было бы приобрести за скромную, очень скромную сумму маленький шлюп, бойер или небольшое береговое судно. Желательно, если судно будет малого тоннажа, способное месяц находиться в море и управляться, скажем, семью моряками и капитаном.
— Видишь ли, дружище Уайэтт, то, что ты хочешь, не так-то легко достать, — отвечал Спенсер, пощипывая пальцами бороду. — Хотя после испанского эмбарго много судов торчало без дела на реке, однако еще больше зафрахтовано, чтобы сначала перевезти войска графа Лестера через Узкое море[43], а затем снабжать их провизией. Но дай подумать, дай подумать.
Спенсер, сморщенный, с коричневым лицом малый с широким красноватым шрамом на левой щеке, немного поразмышлял и сплюнул в зловонный ил, обнажившийся после отлива.
— Я вспоминаю голландца с брюшком, которого повстречал вчера вечером в гостинице «Колокол». Из-за своей толщины и лени он боится оказаться на какой-нибудь испанской галере в рабских цепях. Он владелец старого суденышка типа бота, которое могло бы послужить твоей цели и, думаю, должно продаваться по дешевке.
Питер ван Клейкамп оказался крупным человеком, толстым как бочка, без всяких признаков шеи, с ярко-красным лунообразным лицом и бородой веером.
«Да. У него есть бот, который стоит в Лондонском Пуле». — «Давно ли построен?» — «Конечно, „Катрина“ теперь не так молода, как когда-то. А кто молод?» — Клейкамп смачно расхохотался над собственной шуткой. — «Давно ли?» — «Ну, может, его спустили со стапелей лет пятьдесят — шестьдесят назад. Но, клянусь копьем святого Михаила, „Катрина“ все еще прекрасно оснащена и крепка как орешек «.
Они осмотрели бот, и, как Уайэтт и предполагал, судно оказалось почти круглым — в длину всего лишь вдвое больше, чем в ширину, и потому очень грузоемким. Но, без сомнения, оно было очень-очень старым и протекало во многих местах. Что еще хуже, мингер ван Клейкамп упрямо отказывался отдавать его меньше чем за пятьдесят фунтов золотом — за остов, рангоутное дерево и бегучий такелаж.
Не теряя надежды и отчаянно желая его приобрести, Уайэтт осмотрел судно голландца от форштевня до судьбоносного места — штурвала с прямым румпелем, которым оно управлялось. Ван Клейкамп не высказывал ни малейших возражений, когда Генри втыкал кончик кинжала во все ребра, кницы и обшивку, и это приободрило Уайэтта; голландец только шумно хлебал свое пиво и хмыкал, когда случалось, что лезвие Уайэтта погружалось в дерево с подозрительной легкостью; он знал, что на нынешнем рынке ему дадут его цену.
В конце концов Уайэтт решил, что, несмотря на почтенную внешность, «Катрина»в основном суденышко крепкое и что ее жилое помещение на полубаке как раз вместит команду, какую он держал в уме, хотя спать матросам пришлось бы сбившись в кучу друг на друге, как свиньям под солнышком. Сзади располагалась капитанская каюта с низким потолком и меблированная только узенькой койкой и столом с откидной доской.
