Алексей принес со двора и разложил на столе свертки с сахаром и банки с консервами, пакет с разными лекарствами, бутылку спирта.
— Что вы, что вы! — запротестовала Аня. — Нам ничего не надо. Я все боюсь, что вы мне приснились.
Вот проснусь — и вас нет.
— Как ты себя чувствуешь? — уже в который раз спрашивал Алексей, и Аня все не отвечала на вопрос, а только завороженно смотрела на него.
…Сколько они проговорили, Алексей не помнил.
Марфа Семеновна хлопотала на кухне, несколько раз приглашала Алексея "покушать на дорожку", но Алексей все отмахивался, торопясь в подробностях рассказать Ане, что с ним произошло за время их разлуки.
О Лещевском он умолчал, чтобы не расстраивать больную.
Наконец Марфа Семеновна собрала гостей вокруг стола.
За полчаса до рассвета Алексей, поднявшись, сказал:
— Ну, нам пора. Скоро утро. Выздоравливай.
На прощание он поцеловал девушку в лоб, стараясь не видеть, как дрожат се губы…
— Ну, Аня, не надо. Ты же солдат.
— Не буду, не буду, — прошептала она, сдерживая всхлипывания.
Такой она ему и запомнилась: в простенькой ночной рубашке, со спутанными светлыми волосами, с глазами, полными слез, с обметанными, потрескавшимися губами, готовой вот-вот расплакаться.
3. Задание центра
Шла осень 1942 года. Петр Кузьмич позвал Алексея в свою землянку и протянул ему листок бумаги.
— Тебе, из Москвы…
Алексей торопливо скользнул взглядом по строчкам.
Это была радиограмма из Центра.
"Рады сообщить вам, — читал Столяров с волнением, — что добытые вами сведения высоко оценены руководством и способствовали нанесению чувствительных ударов по оккупантам. Вы проявили в борьбе с врагом смелость, изобретательность и отвагу. Вы, несомненно, нуждаетесь в серьезном лечении. Несмотря на то, что враг еще силен и продолжает оставаться опасным для нашей Родины, считаем целесообразным предоставить вам отпуск для отдыха и лечения, чтобы в дальнейшем, используя все свои возможности, вы смогли с новыми силами включиться в боевую деятельность по разгрому и уничтожению гитлеровских захватчиков.
Андрей".
Алексей прочитал радиограмму несколько раз, затем слегка дрожащими пальцами сложил бумажку вчетверо и сунул в карман. После многих месяцев во вражеском тылу эти теплые слова благодарности возволновали его до слез. Нет, Столяров не ждал поощрений. Но было все-таки приятно, что он наконец принес какую-то пользу фронту. Не напрасно прошли его бессонные ночи, когда он обдумывал, как пробраться на секретный аэродром.
Вознагражден был риск, когда Алексей средь бела дня фотографировал секретный приказ о наступлении. И теперь за время пребывания в отряде он участвовал в разработке нескольких секретных операций и наладил партизанскую разведку, которая добыла немало важных сведений.
Он постарается сделать еще больше. Правда, Центр предлагает ему отдохнуть. Это, конечно, соблазнительно. Ранение, несколько месяцев, проведенных в больнице, постоянное напряжение, полуголодная жизнь — все это сказалось на его когда-то могучем здоровье разведчика.
Мучительно хотелось повидать жену. Да, очутиться вдруг в Москве, среди своих — это казалось немыслимым счастьем. Но выбраться отсюда можно было только самолетом, перелет и посадка которого связаны с огромным риском для пилотов. Нет, рисковать чьей-то жизнью ради короткого счастья он не мог. Да и оставить своих товарищей теперь, когда настоящая работа только что началась, было бы безрассудно.
Ответить Москве ему удалось лишь через две недели. В тот момент, когда он читал радиограмму, вернулись партизанские разведчики и сообщили, что к лагерю с трех сторон подступают большие силы гитлеровцев. Скобцев решил, оставив заградительные группы, увести отряд в безопасное место — силы были неравные.
Холодным сентябрьским утром отряд двинулся в Ружские леса. Издалека доносился шум боя — это оставленные партизанами заслоны преграждали дорогу карателям.
Алексей ехал верхом рядом с командиром отряда.
Скобцев, как всегда отлично выбритый, в ладно сидящей шинели, бесстрастный, сдерживал испуганно вздрагивавшую при взрывах гнедую кобылу, зорко оглядывал ряды партизан. Отряд двигался быстро, но без излишней спешки и нервозности. Деловитое спокойствие, которое Алексей видел на лице командира, казалось, передавалось и бойцам.
…Несколько дней отряд шел с боями, вырываясь из окружения. Раненых становилось все больше, да и убитыми отряд оставил немало людей.
Каратели неотступно преследовали партизан, видимо, рассчитывая загнать их в непроходимые Сардомские болота, лежавшие на пути к Ружским лесам.
Отряд подошел к Мыздре. Здесь Скобцев намеревался дать бойцам передышку и найти проводника, который провел бы отряд тайными тропами через болота.
Алексей предложил Скобцеву остановиться в избе Аниной тетки. Девушка радостно встретила Алексея, почтительно поздоровалась с Кузьмичом и заявила, что уйдет с отрядом.
— А как ты себя чувствуешь? — спросил Алексей.
— Я совершенно здорова!
— Да, тебе, пожалуй, будет лучше уйти с нами.
Оставаться будет опасно — вот-вот сюда нагрянут немцы.
Аня вся светилась от радости.
Измученный переходами, Алексей, не дождавшись, пока Марфа Семеновна приготовит ужин, повалился на лавку и тут же заснул как убитый, Скобцев последовал его примеру.
Проснулся Алексей оттого, что его кто-то тряс за плечо. С трудом открыв глаза, он увидел склонившегося над ним командира отряда. Тот был уже в шинели.
— Немцы! — услышал Алексей.
Он вскочил и, пошатываясь, огляделся. На столе дымился чугунок с картошкой, горела коптилка.
По бревенчатым стенам, кривясь, скользили тени. В избе, кроме Ани, Марфы Семеновны и Скобцева, было несколько бойцов из отряда и чернобородый комиссар.
Все были встревожены.
— Некогда, некогда! Нам не до еды, — говорил Скобцев обеспокоенной хозяйке. — Может, и вы с нами пойдете — нагрянут фрицы, никого не пожалеют. Ну а ты, Аня, уж конечно, должна уходить!
— Ясно, товарищ командир. Я дорогу хорошо знаю.
В этих местах много раз бывала, более подходящего проводника вам не найти, в селе ведь остались только старики и старухи.
И Алексей залюбовался этой светловолосой, большеглазой девушкой.
— Ой, товарищ командир, — говорила Марфа Семеновна, покачивая головой, — не пойду я с вами.
Здесь люди верные тоже нужны. Мало ли что. Провожу вот только вас немного…
— Ну зачем? — сказала Аня, бросив на тетю укоризненный взгляд. — Если уж решаешь не идти — оставайся. Я дорогу сама не хуже тебя знаю.
Марфа Семеновна вздохнула и поцеловала племянницу…
— Ты смотри осторожней… — Голос Марфы Семеновны дрожал. — Лучше бы кто другой повел. Нет, все-таки пойду я с вами вместе через болото.
Что-то в голосе Марфы Семеновны было такое, что заставило прекратить все дальнейшие разговоры по этому поводу. Это, наверное, понял и командир отряда.
Женщины стали одеваться, собирать в дорогу еду.
Марфа Семеновна, уходя, долго оглядывалась на незапертые двери своего родного дома.
— Зачем запирать? — сказала она Ане. — Все равно немцы сломают замок и все разграбят… А может, и дом сожгут.
Алексей, как и все, был обеспокоен судьбой отряда, судьбой этих измученных, валившихся с ног людей, над которыми нависла угроза гибели.
Марфа Семеновна и Аня пошли впереди, рядом с комиссаром. Алексей и Скобцев замыкали цепочку.
Переход по узкой, капризно петляющей через болото дорожке, чавкающая под ногами грязь, непрерывная стрельба, скрип повозок, стоны тяжелораненых — все это потом не раз вспоминал Алексей.
Цепочка бойцов уже была где-то посередине болот, как пришла беда. На лес спускались вечерние сумерки, и думалось, что все страшное позади. Гитлеровцы отстали, не найдя дороги через топь, можно было вздохнуть спокойнее.
Внезапно где-то справа разорвался артиллерийский снаряд. За ним второй и третий — в голове колонны.
Бойцов засыпало осколками — раздались крики, стоны раненых. Произошло замешательство — колонна остановилась. Залечь в грязь или рассыпаться было невозможно. Каждый шаг в сторону от тропы грозил неминуемой гибелью.
Конь, которого Алексей вел в поводу, взвился на дыбы и, храпя, тяжело осел на задние ноги. Алексея волной швырнуло на землю, но через мгновение он уже посылал во тьму короткие очереди из автомата, неслышные в поднявшемся вокруг него треске, грохоте и криках. Да и ненужные: было видно, что враги били наобум из пушек, подвезенных к лесу.
Краем глаза Алексей видел лежавшего неподалеку Скобцева. Тот кричал что-то подползшим к нему бойцам.
Через несколько минут обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Должно быть, гитлеровцы решили, что отряд разгромлен и стрелять далее бессмысленно.
