Очнулся я в той же траттории, за тем же столом. Передо мной стоял недопитый кувшин вина.
Что же было со мной?
Привиделся ли мне господин Инкогнито, померещился ли мне разговор с ним?
Я почувствовал боль в своей левой руке, взглянул на запястье – и увидел там крестообразный порез. Порез этот уже не кровоточил, словно успел зажить – но я уверен, что еще нынче утром его не было…
Значит, это был не сон, не видение… но тогда…
Додумать эту мысль до конца мне помешал оборванец самого нелепого вида, подошедший к моему столу. На нем был разодранный камзол явно с чужого плеча, стоптанные сапоги, рваная шляпа с широкими полями и воткнутым за тулью вороньим пером. На поясе у него болталась немыслимых размеров шпага, довершали облик лихо закрученные усы и грязная повязка, закрывающая один глаз.
– Вы позволите присесть за ваш стол, милорд? – обратился ко мне этот уникум с нарочитой учтивостью. – Я вижу, что вы пьете свое вино в одиночестве, а это непорядок!
– Проваливай, бездельник! – ответил я довольно грубо. – Меня вполне устраивает собственная компания.
Он, однако, оставил мои слова без внимания и уселся напротив меня за стол.
– У вас превосходное вино! – проговорил он с видом знатока и тотчас же наполнил из моего кувшина собственный бокал. – Ваше здоровье, сударь!
– Кажется, я не приглашал вас за свой стол и не предлагал вам вино, – процедил я неприязненно. – Раз уж вы налили – пейте, но потом проваливайте. Мне не нравится ваша компания.
– Ах, какой вы мрачный, сударь! – воскликнул он, потягивая мое вино. – Человек, который может позволить себе пить такой божественный нектар, должен быть более жизнерадостным.
– Кажется, я сказал вам, что не намерен с вами беседовать.
– Знаете что, сударь? – проговорил он, перегнувшись через стол. – Ваше счастье, что вы угостили меня таким отличным вином: иначе я счел бы себя оскорбленным, а кто оскорбил Джакомо Одноглазого – долго не живет. Вы видели мою шпагу? Если выложить в ряд всех, кого я этой шпагой отправил к праотцам – они займут всю улицу отсюда до церкви Святого Иеронима!
Произнеся эти слова, он самодовольно подкрутил усы и ухмыльнулся:
– Но вы, сударь, можете меня не опасаться: я пью ваше вино, а значит – я ваш друг. И как друг, я желаю помочь вам в вашем горе.
– В моем горе? О чем это ты говоришь? У меня все прекрасно!
– Э, нет, сударь, – он погрозил мне пальцем, – Джакомо Одноглазого не обманешь! Вы сидите и пьете вино в одиночестве, значит, вы заливаете этим вином какое-то горе. И Джакомо, как настоящий друг, поможет вам в этом горе за умеренную плату.
– Вот оно как! – я усмехнулся, услышав про плату. – Как же ты можешь мне помочь?
– Это зависит от того, какого рода ваше горе, – продолжил оборванец, понизив голос. – Если вас бросила красотка – я могу познакомить вас с дюжиной других. У меня есть итальянки и гречанки, кокетливые француженки и страстные турчанки, есть рослые белокожие немки и даже одна эфиопка, черная, как ночь… если вас привлекают мальчики – это тоже не проблема…
Его развязная наглость несколько развеселила меня и отвлекла от дурных мыслей. Усмехнувшись, я сказал:
– Ну уж нет, дружище, красоток я не покупаю – они сами слетаются ко мне, как мухи на мед!
– Вот и славно, милорд! Тогда, значит, несчастье ваше другого сорта? Может быть, вас замучили кредиторы, а старый скряга-родственник не желает помереть, оставив вам наследство? Для такого горя у меня тоже есть подходящее лекарство: я знаю аптекаря, который составляет чудесные капли для слишком зажившихся родственников. Накапаешь дедушке в вино – и станешь богаче на тысячу-другую цехинов…
– Не болтай лишнего! – прикрикнул я на наглеца. – Не ровен час, тебя кто-нибудь услышит, и хозяин траттории кликнет стражников!
– Ерунда, милорд, здешний хозяин – мой лучший друг!
– Кроме того, у меня нет никаких родственников, тем более богатых, так что твои капли мне без надобности.
– Ну, если вам не нужны капли – может быть, вам понадобится моя шпага? Может быть, вас обидел какой-то негодяй, а вызвать его на бой вам не позволяет ваша… набожность? Тогда Джакомо Одноглазый рад будет вам помочь. Я встречу вашего недруга в темном переулке – и ему придется пожалеть о своем подлом поступке. Впрочем, жалеть он будет недолго…
Видимо, в моих глазах что-то промелькнуло, потому что оборванец вцепился в мое плечо, как клещ, и зашептал:
– Я вижу, что угадал! Назовите имя – и можете считать, что вашего недруга уже нет на этом свете! И обойдется это вам совсем недорого – каких-нибудь десять цехинов!
– Кто ты? – спросил я, чувствуя, как в горле у меня пересохло от волнения и страха. – Кто тебя послал? Дьявол? Или тот, с белыми волосами и прозрачными глазами, господин Инкогнито?
– Кто я – я уже говорил вам, сударь, – ответил мне оборванец, приосанившись. – Я Джакомо Одноглазый, меня здесь всякий знает! А насчет какого-то белого господина с прозрачными волосами я ничего не знаю, я свободный человек и живу сам по себе! Однако, хоть вы и говорите со мной без должного уважения, я не забуду, что вы угостили меня прекрасным вином, и не подведу вас, как настоящий друг. Если вам нужно кого извести – только назовите имя да заплатите мне пять цехинов, остальные пять – после дела… впрочем, если вы мне не доверяете – можете все заплатить после…
– Нет, я не могу… – прошептал я, уставившись в стол. – Я не должен… это невозможно… оставь меня, искуситель…
Я смотрел на стол – но перед глазами у меня стоял медальон старого золота, удивительное лицо, изображенное на его крышке. Я один должен обладать этой удивительной вещью… я один… падуанец не имеет на нее никакого права!
Сам не знаю, как я проговорил его имя вслух.
Джакомо Одноглазый, который не сводил с меня взгляда, повторил это имя и поднялся из-за стола.
– Дело будет сделано, сударь! – проговорил он с поклоном и двинулся к выходу из траттории.
– Стой! – крикнул я ему вслед. – Стой, Одноглазый! Ты не так меня понял! Я не хочу…
Но он уже скрылся за дверью.
Илья Борисович встретил Полину в волнении.
– Полина, где вы пропадали? Я уж весь извелся, думал, что не увижу вас никогда! Телевизор держу включенным, жду плохих вестей, что поймали вас! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить…
Не отвечая, Полина плюхнулась в прихожей прямо на пол и спрятала голову в коленях. Она ужасно устала, устала от беготни и опасностей, от того, что все время нужно скрываться, и нельзя вернуться домой и на работу, и просто ходить по городу, не опуская глаз и не оглядываясь ежеминутно через плечо. Устала оттого, что расследование все больше осложняется, и теперь уже нет никакой надежды, что она что-то выяснит и выпутается из этого кошмара. Но больше всего ее подкосило то, что ее неизвестный помощник оказался убийцей. Ведь это он убил Афанасия Совко, больше некому. Велел Полине уходить, а сам убил несчастного наркомана, чтобы свидетелей не оставлять. Она воочию увидела перед глазами тело Совко и эту ужасную рану на горле. Точно так же выглядел убитый в кукольном театре. Полина вздрогнула и перестала рыдать.
– Ну-ну… – Илья Борисович остановился перед ней и погладил по голове. – Полина, возьмите себя в руки, вы же мужественная женщина.
– Оставьте меня! – она оттолкнула его руку. – Я больше не могу, не могу, не могу…
И тут же замолчала от сильной пощечины. Пока она хлопала глазами и пыталась открыть рот, чтобы что-то сказать, Илья Борисович с неожиданной силой поднял ее и усадил на стул тут же, в прихожей. Затем взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
– Вы сейчас успокоитесь и перестанете плакать, – заговорил он ровным голосом, – и забудете на время все, что с вами случилось сегодня. А потом, после ужина и душа, вы вспомните все в подробностях. И расскажете мне.
Его глаза смотрели Полине прямо в душу, его ровный голос велел его слушаться, и веки девушки затрепетали и закрылись на мгновение. Она успела подумать еще, что старик, очевидно, владеет приемами гипноза, после чего заснула буквально на минуту. Потом встала, потянулась и улыбнулась.
– Илья Борисович, миленький! А что у нас на ужин? Есть хочу – прямо умираю!
На ужин сегодня был салат из рукколы с помидорами черри и овечьим сыром, а также мясо по-бургундски – тушеное в красном вине со специями. Илья Борисович держал итальянский ресторан, но знал толк и во французской кухне.
Весь ужин они провели за милой беседой, как старые друзья. Илья Борисович рассказывал смешные истории из своей долгой жизни, Полина слушала и улыбалась ему ласково и безмятежно. Все было прекрасно, и кофе оказался выше всяческих похвал.
