Рассвет застал их на длинном пологом спуске, где приходилось петлять, чтобы держаться зарослей и не выходить на открытое место. Присутствие венгерских пограничников никак не ощущалось. О том, что с нашей стороны рубежи Родины находятся под охраной, не позволял забыть мощный луч прожектора, ощупывающий окрестности, а на венгерской пока что ничего не напоминало о пограничных строгостях.
«Наверное, мы уже давно оставили позади охраняемый участок, — подумал капитан. — И если здесь мы на кого напоремся, то будет или охотник, или лесоруб». Капитанские мысли получили подтверждение часа через четыре безостановочной (не считая трехминутные передышки) ходьбы. С пригорка, на который они вышли, открылась панорама довольно большого поселения.
— Узнаю, — вглядевшись, радостно сообщил Василий. — Точно. Селище Радванко. Вон деревянная часовня. Мы обойдем Радванко слева, а через десять километров Кичерелы и возле них — Замковая гора. На ней и замок, где археологи.
— А пограничники здесь водятся?
— Пограничники если только в селище за сливянкой приезжают. В здешних лесах их не встретишь.
Теперь они шли несколько по-другому: и быстрее — все-таки светлое время суток плюс оставленные за спиной пограничники, и веселее — цель близка плюс можно позволить себе разговоры.
— Так ты из этих мест, Василий? — поинтересовался капитан.
— Да не совсем. Я из Хуста, тоже Закарпатье, но ближе к Венгрии. Такой город на Тисе.
Помолчав, Василий решился продолжить.
— Но исходил все Закарпатье, работу искал. Я сам из русской семьи. У нас тут все проживают: русские, хохлы, венгры, румыны, словаки, немцы, кого только нет, — Василию хотелось говорить и он видел, что товарищ капитан ничего не имеет против. — Батька мой в восемнадцатом вошел в Хусте в рабочий Совет и помогал устанавливать Советскую власть в Венгрии. В марте девятнадцатого Венгрия стала Советской республикой, а в апреле вошли интервенты, Антанта и румыны, к которым присоединилась наша контра. Батьку убили в июле, а августе эта сволочь из наших и интервентов свергла Советскую власть. Все Закарпатье в крови потопили. С турков столько крови не проливалось в этих местах. Нам бы с матерью и братом тоже не жить, но мы успели убежать. Перебрались в Черновцы.
Они сейчас шли, держась утоптанной тропинки. Никто им пока не встретился. Разве только однажды вдали слышали стук топора. Да и встретились бы — двое с котомками идут, эка дело.
— Работы никакой не было. Как мать выкручивалась, не знаю. Мне тогда шесть лет было, а брату десять. Помню только, как жрать всегда хотелось. Тошнило от голода. Теперь удивляюсь, как я умудрился таким вымахать. Может оттого, что в батьку пошел. Вот когда я от матки про батьку узнал, то твердо решил, что буду бороться против этой буржуйской сволочи. Лет с десяти мечтал, как убегу в Советский Союз, стану коммунистом, научусь воевать и приду назад Советскую власть ставить. Но убежал, только когда стукнуло двадцать. Мать не бросишь же. Брат помер, когда ему было пятнадцать. Надорвался, взявшись таскать мешки, и помер. Кто мать кормить будет? А когда мать умерла, мне тогда было двадцать, вот тогда и ушел. Пешком до Союза топал. И на брюхе через границу полз.
Василий улыбнулся.
— Я только в Советском Союзе впервые мороженое попробовал. Объелся им, помню, потом три дня животом ходил.
День расходился славный — ни облака, весеннее, уже по-настоящему теплое в этих местах солнце, ветер есть, но в лесу не чувствуется.
— А у нас только оккупанты успевали меняться. В двадцатом чехи пришли, потом, меня уж тогда здесь не было, в тридцать восьмом тут придумали Карпатскую Украину во главе с фашистским прихвостнем Волошиным, который окружил себя националистами, фашистами и белоэмигрантами. А в марте тридцать девятого Закарпатье к Венгрии отошло. Ничего, еще чуть-чуть подождать, и установим здесь власть трудящихся. Уже немного осталось. Вон как близко подошли. Только через Карпаты Советскую власть перевалить осталось.
— Так что там за замок, где эти якобы археологи обосновались? — спросил капитан.
— Может быть, они и настоящие археологи тоже. И шпионят, и копают.
— Почему ты так решил?
— Много чего интересного накопать можно. Настоящие археологи там тоже работали в конце двадцатых. Те точно были настоящие. Из Австрии приехали. Мой друг Емельян Чижмар подрядился к ним землекопом. Хорошо платили. Много, говорит, чего накопали. Замок этот вроде бы еще наш, старорусский. Тут же русская земля. Галиция. Князь Даниил Галицкий заселил ее русичами. Тот, кто Львов основал. Львов этот, товарищ Шепелев, князь в честь своего сына Льва назвал. Не знали?
— Нет, — сознался в пробеле товарищ Шепелев. — Не до экскурсий мне как-то было во Львове, не до музеев.
— Львовщина, Карпаты и Закарпатье — русские это осваивали и заселяли, но не удержали. Вот и замок с тех времен стоит, так говорят. Потом к венграм перешел, когда они захватили тут все и начали окапываться. Один из ихних буружуев, князек какой-то, вселился в замок и укрепил его, чтоб ни одна сволочь, товарищ капитан…
— Вот за товарищей и капитанов на первый раз устный выговор, — перебил Шепелев. — Одного «товарища» я пропустил мимо ушей, но хватит. В лесу — не в лесу, а на «ты» и по имени. Понял? Вот и хорошо. Кстати, откуда столько знаешь?
— Да у нас каждый про тот замок может рассказ дать. Кто больше, кто меньше. Стариковских баек опять же в детстве наслушался. Чижмар тоже полюбил нас просвещать, нахватался у археологов историй. Он вообще всей этой земляной канителью проникся. Если б, говорит, образованный был, в архачи тоже подался бы. Но его образования хватало разве, чтоб лопатой махать.
— И чего там дальше с замком было?
— Хан Батый тут шалил, все разорил, а замок даже не пытался штурмовать, мимо обходил. Потом, когда эти места вошли в Трансильванию, турки сюда воевать пришли. Про то много легенд у нас ходит, как в этом замке держался и в набегах турку бил князь Кемень.
— Как ты сказал?
— Кемень.
— Знавал я одного Кеменя. Впрочем, как на самом деле его звали так, наверное, и останется неизвестным, но теперь ясно, чей он себе присвоил псевдоним. Но на князя он похож не был. Однако замыкается некий круг. Что с тем князем стало?
— Погиб в бою с туркой.
— Второй Кемень тоже погиб. Но не от турки. Ну, продолжай. Неужто весь замок цел?
— Да нет. Разрушен. Руины. Стоит фундамент да остатки стен.
— Кто ж его так?
— По легендам, гайдук Ванька Пинтя. За то, что просидел в подвалах дольше, чем по приговору выходило. Дескать, выдолбил из бревна пушку и долбанул по замку с соседней горы. Да вранье, понятно. Чижмар говорил, что по-другому было. Лет двести назад в грозу молния шибанула в пороховую башню, та взорвалась. Взрывом все порушило, остальное сгорело в пожаре. Ну уж больше никто замок не восстанавливал, дальше он только осыпался потихоньку, да народ по дворам растаскивал себе на постройки.
В лесу прогромыхал выстрел. Василий встал как вкопанный.
— Пойдем, — позвал его продолжающий идти капитан. — Из охотничьего ружья пальнули.
— А, может, нам достать? — Василий показал за спину.
— Успеем.
* * *
Вещмешки они развязали потом…
Сначала они вышли к замку. Пройти мимо него было трудно. Разве если дать крюк в десяток километров. Замок расположился на горе, и на какой горе! От вершины до подножия метров восемьсот, а если измерять по склону, то километра полтора получится. Была недалеко, где-то в двух километрах от первой, гора и повыше, наверное, та самая с которой какой-то легендарный гайдук палил по замку из деревянной пушки.
Они сейчас находились на склоне одного из холмов, какими полным-полна эта местность, сидели на своих мешках и рассматривали прославленную на все Закарпатье историческим прошлым Замковую гору. Остатки стен некогда неприступного замка издали походили на обгрызенные арбузные корки. Местами, где одна «корка» прерывалась, а другая еще не начиналась, в темных вздыбленностях над зеленью холма угадывалась кладка фундамента. Внутри бывшей цитадели местных феодалов, среди руин бывших замковых построек можно было различить два серых вздутия. Капитан догадался, что это стоят две большие шатровые палатки. И не факт, что их всего две. Различить, сколько и чего включает в себя археологический лагерь, удастся разве, проплыв над замком на дирижабле.
Капитан заметил мачту, увенчанную проволочной антенной. Ничего не скажешь, идеальное место для радиопередач. Само по себе высокое, да плюс мачта. Грех не обосноваться здесь абверовскому лагерю. На площадке перед остатками замковых стен, там, где желтая лента дороги добиралась наконец до вершины горы, стояли три машины. Грузовая и две легковых, из последних — одна спортивного типа.
— Бинокль бы, товарищ капитан, — мечтательно прошептал Василий.
