Только ограниченные люди, дельцы и карьеристы могли предположить, что ученые, в том числе и Набатников, должны обязательно цепляться за высокий пост, столичный институт, степени и звания, льстивое внимание прихлебателей, квартиру в Москве и лишние доходы, получаемые чаще всего не за труд, а за положение.
Набатникова не отпускали из Москвы, им дорожили, его ценили не за профессорское звание, не за почетные должности и даже не за то, что он сделал, а в основном за то, что он сделает. У него все впереди.
Вот он ходит, грузный и высокий, с большим открытым лбом мыслителя и творца. На его лице вы всегда прочтете, доволен он или нет, радостен или хмур. Никакой маски, тем более равнодушной. Он слушает, и каждое ваше слово, претворяясь в его сознании, как бы отпечатывается на лице. Вы уже знаете, что он ответит. Не любит и не может скрывать он своего отношения к людям, к событиям. Впрочем, так же как и сейчас, к тому, что происходит на экранах.
Немного успокоившись, шагает он по кругу и из-за спин сидящих возле каждого экрана исследователей нетерпеливо заглядывает в разграфленные листы, где отмечаются результаты наблюдений. На северной стороне зала сейчас тихо. Щелкают фотокамеры, запечатлевая на пленке вспыхивающие голубые звездочки. Звезды катятся по экрану. Кажется, что смотришь в окно, где видишь их в вечернем, еще прозрачном небе. Это загадочные частицы материи попадают в уловители «Униона», превращаются в радиоимпульсы и мчатся вниз, чтобы блеснуть на экране радостным или печальным вестником рождающегося или гибнущего мира далекого мира, от нас он, возможно, в сотнях миллионов световых лет.
Внизу под большими экранами, среди записывающих приборов темнеют круглые окошки. Иногда на них появляются голубые нити, потом словно брызгами фосфоресцирующей жидкости заливается одно окошко, другое, третье. Но вот они все темнеют, и опять вспышки, звезды, искорки.
А Набатников стоит рядом, смотрит в мир сквозь эти окна, за которыми угадываются пока еще неясные контуры большой человеческой мечты.
Не солнечные вспышки, не космические лучи ближайших звезд залили своим светом экран южной стороны. Посмотрите вверх. Там, на потолке, совершенно ясно видно, что не все уловители принимают столь мощный поток энергии. Больше половины плафонов светятся еле-еле. Космические частицы падают на Землю, из какого-то определенного места вселенной. Но не это сейчас волновало Афанасия Гавриловича. Подобные вспышки могут продолжаться несколько часов, и эти часы надо во что бы то ни стало использовать. Возможно, что при такой невероятной мощности удастся проверить опыт с превращением вещества. Для этого стоит только поднять «Унион» за пределы атмосферы, где космическая энергия возрастает во много раз.
Он подошел к Борису Захаровичу, несколько опешившему от всех этих впечатлений, и спросил, что он думает насчет подъема «Униона» в ионосферу.
— Как говорится, прямо с ходу. Не приземляясь.
Борис Захарович понял, чем это вызвано. Нельзя терять такую редкую возможность, — в конце концов, подобные явления бывают и неповторимыми. Он мало что понимал в этом деле, но если бы ему довелось встретиться с чем-нибудь похожим в своей специальности, то разве стал бы он раздумывать?
— С точки зрения технической я не вижу препятствий, — сказал он, все еще с удивлением глядя на пылающие экраны. — Поярков даже настаивал, чтобы перегонять «Унион» на большой высоте. Но меня интересовала проверка новых метеоприборов, и Серафим согласился. Во всяком случае, с ним можно переговорить.
Охваченный нетерпением, Набатников потянул Бориса Захаровича за собой:
— Так пойдем скорей, вызовем Серафима по радио. А Медоварову скажем, чтобы он распорядился передать управление тебе. Понимаешь, что мне важно? Именно сейчас, останавливая диск через каждые десять километров, поднять его в ионосферу, ну хотя бы километров до ста пятидесяти. И если вспышка не угаснет…
— Это я все понимаю, — перебил его Дерябин и досадливо поморщился. — Но ведь есть подозрения…
— Опять ты насчет ребят? Но за Багрецова я головой ручаюсь. Ни за что он такую штуку не выкинет.
— А Бабкин тем более. Человек семейный, осторожный, — протирая очки, как бы с самим собой говорил Дерябин, потом быстро надел их и зло усмехнулся. Черт его знает, чему тут верить? Медоваров клялся, божился, что все печати осмотрел… А для него печать самое главное. Тут он не ошибется.
Набатников взял его под руку и настойчиво потащил вниз по лестнице.
— Пустая мнительность. Но я все же попрошу Медоварова разыскать ребят. Пусть поручит узнать домашний адрес Багрецова, позвонит матери. Наверное, она скажет, у каких киевских знакомых мог бы он остановиться. Чего-чего, а такие дела Медоваров проворачивать умеет.
— Хорошо, — неохотно согласился Дерябин. — Только пока мы не будем абсолютно уверены, что в «Унионе» никого нет, поднимать его выше нельзя.
Для Набатникова вся эта история казалась нелепостью, по, не желая сердить старика, он не стал возражать. Спустившись этажом ниже в переговорную будку, Афанасий Гаврилович приказал радисту вызвать НИИАП и тут же заручился согласием Пояркова на подъем «Униона».
Однако когда уже все было решено и Набатников попросил к микрофону Медоварова, чтобы он распорядился передать радиоуправление Дерябину, произошло непонятное осложнение.
— Нет уж, дорогой Афанасий Гаврилович, увольте, — ласково запел Толь Толич. — Программа утверждена, согласована и с вами и с другими заинтересованными представителями. Какое же мы с вами имеем право ее нарушать? В пункте втором указана высота, или, как говорят у нас, задан эшелон. Мне еще придется расхлебывать вчерашнюю историю. Столкновение…
— Какое же у нас может быть столкновение на высоте в сотню километров? Да и потом «Унион» поднимется в районе, где не проходят авиалинии.
— Не знаю, не знаю, уважаемый Афанасий Гаврилович…
— Как не знаете? — постепенно раздражаясь, спросил Набатников. — Вы же всё это согласовывали с Аэрофлотом и другими организациями?
— Да разве я им подчинен? — плаксиво заговорил Толь Толич. — Вот дадут санкцию сверху, тогда пожалуйста. Забирайте свой «Унион» и командуйте как хотите. А я человек маленький. Мне приказано его только доставить.
— Но я беру ответственность на себя.
— Пожалуйста, Афанасий Гаврилович. Берите, но когда «Унион» прибудет на место назначения. А пока, я очень глубоко извиняюсь, с меня никто ответственности не снимал. Вы же это прекрасно понимаете. В крайнем случае запросите Москву.
— Сегодня воскресенье, и к тому же вечер. Да и вообще никто в это дело не будет вмешиваться. Сами должны решать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
