Однако в том, что он сгниет. Иван не сомневался. Он принес с собой полный комплект аэробных и анаэробных бактерий. Они будут питаться им и размножаться по всему его телу, начиная с кончика носа и до кончиков ногтей на пальцах ног, с ушей через полые трубки, кишки и волокна – горло, шею, трахею, пищевод, кишечник, прямую кишку, кровеносные сосуды и нервы. У него намокла спина. Нет, «пыль к пыли» здесь не подходит. Скорее, грязь к грязи.
Сохранятся ли его кости тысячу лет? Вряд ли. Человеческие скелеты лежали крест-накрест в мягкой скользкой глинистой почве, не давая холму соскользнуть в долину, как корневая система дерева. Холм рос, как ребенок с человеческими костями, все крепче и крепче. Он возвышался над городом как гигантский пес, как Харон, перевозчик мертвых душ в Аиде, с хрустом перемалывая свежие кости каждый день. Кости гнили медленно, не так, как в сухом песке, они скорее напоминали свитки Мертвого моря, которые пережили различные культуры, языки и даже некоторых богов, например греческих, погибших во время теологического геноцида, устроенного Византией. Но запачканные глиной кости Панонской низины искрошатся и превратятся в глину за какие-то столетия, как и древние славянские боги, и, поскольку от той религии не осталось ни следа, кроме этой грязи – знаменитой славянской души и земли, пришлось привозить новых богов из более сухих регионов на замену тленным славянским. Как можно выжить и уцелеть, думал Иван, если мы не смогли даже создать богов, которые прожили бы достаточно долго? Не имея лучшей альтернативы, мы верили в диктаторов, возвышенных до статуса божества. Во времена моей молодости Тито был нашим единственным богом, и его гангрена, разновидность гниения, лучше всего отражает, что представляет собой наша религиозность, наши гниющие стигматы.
Иван пожалел, что не продал свое тело медицинскому факультету, тогда его не стали бы хоронить, а аккуратно вскрыли бы и разрезали на кусочки дрожащими руками первокурсников-медиков. Они стояли бы вокруг в удушливой атмосфере, тихонько выпуская газы – да, картинка не слишком шикарная, зато Иван смог бы воспользоваться той небольшой суммой денег, которую ему выплатил бы факультет. Он мог бы, если бы не придумал деньгам лучшего применения, посетить бордель в большом городе. Это лучше, чем соблазнять Светлану или позволить соблазнить ей себя?
Что получится из его костей? Теперь он вспомнил, как в детстве, отдыхая в летнем лагере на берегу, залез в бункер и нашел несколько черепов и сотни ребер. Он схватил череп и побежал обратно в лагерь, спотыкаясь о кости, а ноги подкашивались, словно кости, оставшиеся за спиной, сейчас соберутся в единое целое и побегут за ним, размахивая косами, чтобы отрубить Ивану ноги, и он упадет как скошенная трава. Иван подвесил кости на входе в палатку, превратив ее в пиратский корабль. Директор лагеря отослал Ивана домой за неуважение к мертвым, кроме того, из-за его выходки возник вопрос, чьи вообще это скелеты.
А теперь высохший скелет косо ухмылялся, глядя на него, челюсти лязгали, демонстрируя пустые коричневые десны с дырками вместо зубов. Огромные пустые глазницы увеличивались в размерах. Череп становился все больше и больше, смотрел на Ивана с глупым выражением, порождая бесчувственное небытие. Из дыры на месте носа порывы гнилостного ветра залетали в легкие Ивана. Ветер кружился, отрывая его от земли, засасывая в зияющие носовые каналы. Иван с силой врезался в искореженные кости и парил в темноте, попав через дырку в пространную пустоту внутри черепа. Невесомый и неподвижный, Иван пытался сделать вдох, надеясь, что здесь есть воздух. Но внутри черепа был вакуум. Легкие Ивана раздулись, как воздушный шарик, чтобы потом раствориться в прохладной желтоватой грязи. И в этом гнилостном разложении Иван страдал галлюцинациями и терял сознание.
26. Никогда не рано копать
Коллега Ивана по работе, любитель анекдотов Павел, шатаясь, шел по кладбищу. Сегодня вечером он побывал в «Погребке», где бармен, Ненад, поведал ему печальные подробности смерти Ивана.
– Нет, друг, ты только себе представь, его брат из Германии не приезжал два года. А теперь этот капиталистический югошваб чувствует себя виноватым. Ну и что он делает, чтобы унять это чувство? Берет дорогущие карманные часы восемнадцатого века и кладет Ивану в карман брюк, в гроб. Эти часы могут определять лунные фазы, астрологические фазы, положение планет и еще бог знает что. Сделаны целиком из золота и украшены рубинами. Эх, ну и дурак же его брат, расстается с такой ценной вещью. Да они стоят, должно быть, несколько тысяч евро!
– Да ладно, хватит чепуху нести!
Посетители посмеивались над Ненадом, поскольку знали, что он рассказывает всякие небылицы просто так, для удовольствия. Некоторым пьяницам и хотелось бы ему поверить, но они боялись привидений, и никакие ценности не могли соблазнить их пойти раскапывать могилу глухой ночью, особенно свежую. Нужен был кто-то, кто поверит в эту невероятную историю, но принимает на веру все остальные невероятные истории – о привидениях, – то есть человек с уникальной избирательной доверчивостью. А Павел был сейчас как раз таким избирательно доверчивым под действием жадности и алкоголя.
– А я думал, Ивана похоронили с его скрипкой.
– Хорошо, что ты сказал, – обрадовался Ненад. – Знаешь, никто не обращал особого внимания на его скрипку, а Иван и не хвастался. А я как-то раз заглянул внутрь и увидел там очертания буквы «S». Тогда я не придал этому значения, но сейчас уверен, эта «S» – первая буква от Страдивари. А то, что орнамент на шейке и головке инструмента напоминает разозлившуюся змею, лишь подтверждает мою теорию. А змея по-итальянски начинается с той же буквы, что и фамилия Страдивари, septenttna, или что-то в этом духе. Это другой способ поставить свою подпись.
– Невероятно! Но он же не продал скрипку…
– Скорее всего, Иван и сам не знал, что она настолько ценная.
– А все скрипки Страдивари так выглядят?
– Нет, мне кажется, эта была уникальной. Наверное, он изготовил ее для Паганини или кого-то другого с такой же демонической энергетикой… принца тьмы.
К тому времени, как Ненад закончил свою пламенную речь, по его щекам текли слезы. Он оплакивал ценности, похороненные вместе с другом. Павел выскочил из бара, чтобы вернуть скрипку и золотые часы. А Ненад в пылу собственной захватывающей истории хотел было броситься за ним.
Павел зашел в мастерскую, схватил лопату, фонарик, клещи, молоток и долото, а потом покатил на кладбище на своем стареньком «юго».
Начав копать, Павел насвистывал мотив песенки Тома Джонса. Через несколько часов он добрался до гроба и вскоре расчистил его достаточно, чтобы открыть крышку. Ударом молотка Павел вогнал долото в дерево, треснутый гроб открылся, крышка откинулась в сторону, и Павел схватил Ивана за холодные руки.
Холодный воздух ударил Ивану в нос. Теплые руки разогнали кровь по его телу. Считая себя умершим, он утратил страх перед жизнью и перед смертью, которые и послужили собственно причиной истерического паралича, или, если употребить более точный медицинский термин, остановки сердца. Он начал потихоньку дышать. Но Павел не заметил, поскольку видел только то, на что падал свет фонарика. Он исступленно продолжал свои поиски. Часов ни в одном из карманов не оказалось. Ни в руках, ни на ногах. Единственное, что Павел нашел под подушкой, был Новый Завет. Он вытащил книжку, полистал тонкие страницы из папиросной бумаги и положил во внутренний карман пиджака покойного. А потом примостился на краешке гроба и лениво начал пить сливовицу из фляжки.
Иван не знал точно, действительно ли он все это слышит, чувствует и видит, или это галлюцинация. Он так оцепенел, что появилось ощущение, будто армия муравьев марширует по всей его коже и под ней. Тело затекло.
Когда Павел приподнял его и перевернул в гробу, Ивану захотелось кричать, но сил не было. Он дышал все глубже и смотрел на темные облака, казавшиеся ему ослепительно белыми. Попытался поднять голову, но не смог, снова попытался и снова не смог, но продолжал потуги, поскольку чувствовал, как сокращаются мускулы. Ивану удалось слегка приподнять правую руку, это его вдохновило, сердцебиение стало ощутимым, он громко задышал и задрал руку почти на максимальную высоту. Затем поднял голову, изменив угол зрения, и увидел Павла, сидящего у его ног с фляжкой у рта. Но это зрелище ни только не испугало его – что его вообще могло испугать после всего случившегося? – но и подарило ему теплое чувство, надежду. Ха, вы только посмотрите на это! Человек! Это сон или явь? Я действительно вижу его? Да, да, взгляните сами!
Иван в восторге смотрел на человека, сидевшего на краю гроба, желая заключить его в свои объятия, и позвал тихонько, нежно, с любовью: «Братец!» Но из этих сверхчеловеческих усилий родился только нечеловеческий свист и рычание, смесь гула ветра и уханья совы вдалеке.
