— Зайдем в эту церковь? — предложила она, показывая на колокольню Сен-Жермен.
Я еще только доставал кошелек, чтобы расплатиться, а Билли уже допила горячий шоколад и вскочила из-за стола. Как непослушный ребенок, она побежала через дорогу, не обращая внимания на едущую навстречу машину.
Внезапно Билли рухнула как подкошенная прямо посреди проезжей части.
* * *
Сан-Франциско
Больница Ленокс
Бонни разочарованно перевернула несколько страниц и убедилась, что они девственно чисты.
— Боюсь, сегодня мы не узнаем, чем все заканчивается.
Этель Кауфман нахмурилась и внимательно посмотрела на книгу. Повествование обрывалось на двести шестьдесят шестой странице прямо посреди фразы.
— Типографский брак, не иначе. Сходи в магазин и попроси поменять книгу.
— Я купила ее через Интернет!
— Значит, тебя надурили.
Бонни стало обидно. Она почувствовала, как краска заливает щеки. Вот досада! Такой увлекательный роман, да еще эти изящные акварельные иллюстрации.
— Обед!
Сотрудник больницы толкнул дверь палаты и внес подносы с едой.
Бонни тоже получила свой паек: овощной суп, брюссельскую капусту и вареную треску.
Стиснув зубы, она заставила себя съесть несколько ложек. Откуда в тарелке с рыбой эта мутная водичка? Почему суп из зеленой фасоли такого отвратительного коричневатого цвета? А салат, кажется, забыли посолить… фу!
— Не бог весть что, — скривилась миссис Кауфман.
— Да, нечто среднее между «жуткой отравой» и «ужасной гадостью», — согласилась Бонни.
Пожилая женщина слегка улыбнулась.
— Я бы дорого заплатила за шоколадное суфле. Это моя маленькая слабость.
— Никогда не пробовала! — облизнулась Бонни.
— Хочешь, напишу рецепт? Дай мне ручку и книгу! Пусть от нее будет хоть какая-то польза.
Она открыла роман и каллиграфическим почерком вывела на чистой странице:
Шоколадное суфле
200 г черного шоколада
50 г сахара
5 яиц
30 г муки
500 мл молока средней жирности
1) Разломать шоколад на кусочки и растопить на водяной бане…
* * *
Париж
Сен-Жермен-де-Пре
— Ну же, открой глаза!
Билли лежала посреди дороги.
«Рено Клио» вовремя затормозил, чудом избежав столкновения. Движение на улице Бонапарта замерло, вокруг молодой женщины уже собирался народ.
Я наклонился к ней и поднял ноги, чтобы кровь прилила к мозгу, затем повернул голову набок и расстегнул воротник, в точности следуя инструкциям доктора Филипсона. Наконец Билли пришла в себя, на щеках появилось подобие румянца. Приступ был коротким, но неожиданным, точно так же, как в Мексике.
— Не радуйся, я еще не умерла, — пошутила она.
Я сжал ее запястье — пульс едва прощупывался.
Билли дышала с трудом, на лбу блестели капельки пота.
Встреча с профессором Клузо, которого рекомендовала Аврора, была назначена на следующий день. Я изо всех сил надеялся, что он оправдает мои ожидания.
* * *
Лос-Анджелес
— Откройте, полиция!
Анна через глазок наблюдала за молотившим в дверь офицером.
— Мисс Боровски, я знаю, что вы дома! — крикнула Кароль, показывая удостоверение.
Анна повернула ключ и приоткрыла дверь, с тревогой глядя на полицейского.
— Что вам нужно?
— У нас есть несколько вопросов по поводу книги, которую вы недавно продали через Интернет.
— Я ее не крала! Она лежала в мусорном баке, — стала оправдываться Анна.
Кароль взглянула на Мило, передавая ему инициативу.
— Нам нужен адрес человека, которому вы отправили роман, только и всего.
— Думаю, это студентка.
— Почему?
— Она живет в кампусе Университета Беркли.
* * *
Сан-Франциско
Больница Ленокс
16.00
Этель Кауфман не могла уснуть. После обеда и ухода Бонни она ворочалась с боку на бок, а сон все не шел. Что-то не так. Сегодня ее мучил не только рак, постепенно съедающий легкие…
Дело в книге. Вернее, в том, что она написала на чистых листах. Поднявшись повыше на подушках, Этель взяла с тумбочки роман и открыла на той странице, где аккуратным почерком вывела рецепт любимого с детства десерта. С чего вдруг этот всплеск ностальгии? Может, потому, что смерть неизбежна и с каждым днем подбирается все ближе? Вероятно, все дело в этом.
Ностальгия… Она ненавидела это чувство. Жизнь была так коротка, что она решила никогда не оглядываться. Этель жила настоящим, стараясь абстрагироваться от прошлого: не покупала сувениров, не праздновала дни рождения, переезжала каждые два-три года, чтобы не привязываться ни к людям, ни к местам. Это казалось ей необходимым условием для выживания.
Но сегодня прошлое внезапно постучалось в дверь. Этель с трудом встала и доковыляла до металлического шкафа, где лежали ее вещи. Она вытащила закрывающийся на «молнию» чемоданчик из грубой кожи, который принесла племянница Катя в свой последний визит. Там лежали вещи, которые девушка нашла в родительском доме перед тем, как продать его.
С первого снимка, датированного 1929 годом, смотрела влюбленная пара, гордо позирующая с тремя детьми. Мама держала на руках Этель, а брат и сестра, близнецы, на четыре года старше ее, стояли с двух сторон от отца. Красивая одежда, искренние улыбки, дружеская атмосфера — фотография дышала добротой и любовью. Этель положила карточку рядом с собой на кровать. В последний раз она рассматривала ее несколько десятилетий назад.
Потом она обнаружила пожелтевшую газетную вырезку с несколькими фотографами сороковых годов: люди в нацистской униформе, колючая проволока и ужасы войны. Журнальная заметка напомнила Этель историю собственной жизни. Ей едва исполнилось десять лет, когда они с братом оказались в Соединенных Штатах. На следующий день после того, как они уехали из Кракова, немцы превратили часть города в гетто. Сестра должна была присоединиться к ним позднее, но ей не повезло — она умерла от тифа в Плашуве.[79] Родители попали в концентрационный лагерь Белжец и тоже погибли.
Этель продолжила путешествие по своему прошлому. Вот черно-белая открытка со стоящей на пуантах балериной. Это она в Нью-Йорке. Она провела детство в семье дедушки по материнской линии, который обнаружил в ней танцевальные способности и помог развить их. Вскоре девушку заметили и пригласили в труппу нью-йоркского городского балета, незадолго до этого созданную Джорджем Баланчиным.
Этель исполняла главные партии в «Щелкунчике», «Лебедином озере» и «Ромео и Джульетте». Но в двадцать восемь лет она сломала ногу, кости срослись неправильно, и с тех пор она ходила, неловко прихрамывая. Карьера окончилась.
От этих воспоминаний у нее пробежал мороз по коже. На обороте открытки Этель обнаружила программу спектакля. После несчастного случая она преподавала в Школе американского балета и участвовала в постановке мюзиклов на Бродвее.
На следующий снимок она не могла смотреть без боли даже по прошествии стольких лет. С фотографии на нее смотрел ее тайный любовник. В тридцать пять она влюбилась в человека, который был на десять лет младше. Несколько часов эйфории обернулись годами страданий.
А дальше…
Дальше шел кошмар…
Кошмар начинался со светлой, слегка размытой фотографии, которую она сделала сама, стоя перед зеркалом. Фотографии ее круглого живота.
Почти в сорок Этель, сама того не ожидая, забеременела. Это был подарок судьбы, который она приняла с бесконечной благодарностью. Она никогда не была так счастлива, как в те полгода. Ее, конечно, тошнило, и она умирала от усталости, но «бамбино», росший в животе, изменил ее.
Однажды утром, когда до родов оставалось три месяца, у нее без видимой причины отошли воды. Этель отвезли в больницу и сделали необходимые анализы. Она помнила каждую минуту того кошмарного дня. Ребенок все еще был в животе. Она чувствовала, как стучит его сердце, как он дергает ножками. Потом дежурный врач сказал, что плодный пузырь порвался, а без амниотической жидкости зародыш не может существовать. Пришлось вызвать преждевременные роды. Так началась чудовищная ночь, когда она родила ребенка, у которого не было будущего. Несколько часов тяжкого труда — и она подарила младенцу смерть, а не жизнь.
Этель видела его, трогала, целовала: маленького, но уже такого красивого. К тому моменту она еще не выбрала имя и называла его про себя «бамбино», «мой бамбино».
Бамбино прожил всего минуту, и его сердце остановилось. Этель навсегда запомнила те шестьдесят секунд материнства. Шестьдесят секунд сюрреализма. После этого она не жила, а существовала. Весь свет, вся радость, вся вера покинули ее, словно исчерпавшись за одну минуту. Ее силы угасли вместе с бамбино.
