class="p1">В и к т о р. Но ведь из Брянска ответ был отрицательным?
М а р и й к а. Что из того? А может, он там проездом был. Или в командировке. Главное, что он жив! Боря видел его своими глазами! Я всегда говорила маме, что человек не может пропасть без вести, если он остался жив. Рано или поздно он найдется. И вот видишь…
В и к т о р. А Борис не мог обознаться? Мало ли у нас полковников? Ведь только из окна вагона видел…
М а р и й к а. Он же помнит его! Он насколько меня старше!.. Нет. Боря не мог ошибиться. Это я представляю отца только по рассказам. У нас даже карточки его не сохранилось. И вообще… он даже не знает, что у него есть я. Дочь… И почему Борис не остановил тогда поезд? Ведь мог — в каждом вагоне есть тормоз!
В и к т о р. Стоп-кран.
М а р и й к а. Пускай, штраф мы бы заплатили, разве в этом дело? Нужно было остановить поезд, и все. Ведь такая у нас огромная страна, такая огромная!
В и к т о р. Найдут.
Входит В е р а П л а т о н о в н а, мать Бориса и Марийки.
М а т ь. Дети, о чем вы думаете? Уже без четверти!
В и к т о р. Ваши спешат, Вера Платоновна. Еще пять минут в резерве.
М а т ь (Марийке). Пойдешь провожать Витю, захвати мою работу, занеси в мастерскую, к Анне Николаевне.
М а р и й к а. Только на обратном пути.
М а т ь. Я понимаю. (Виктору.) Письма-то будешь писать?
В и к т о р. А как же!
М а т ь. Ну, ступайте, ступайте. Счастливого тебе пути, успешной службы. (Потрепала Виктора за волосы, села за швейную машину.)
М а р и й к а (матери). А Варя так и не приходила домой?
М а т ь. Придет.
Застрекотала швейная машина.
М а р и й к а (Виктору, негромко). На этот год я другое загадала. Про тебя.
В и к т о р. А что про меня?
М а р и й к а. Ну — про нас. Про двоих… Пошли!
Марийка и Виктор ушли. Мать остановила машину, задумалась. За стеной бьют старинные часы. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Каков наш корнет, а?
М а т ь. Курсант он.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Как щелкнул каблуками передо мной! Будь я на полвека моложе, он с легкостью вскружил бы мне голову, да, да, уверяю вас. Я всегда была неравнодушна к военным. И вообще никогда не была рассудительной, как гроссмейстер. Моя жизнь катилась каким-то веселым кувырком! Правда, я была, помнится, дьявольски обольстительной. Один штабс-капитан называл меня богиней и играл мне на скрипке. Впоследствии, в революцию, он оказался в высшей степени мерзавцем. Почему люди не хотят быть хорошими — все? Я страшно люблю хороших людей, Верочка!
М а т ь. Кто ж их не любит? Счастье, что они живут рядом с нами.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Но вы ни за что не догадаетесь, отчего я сегодня в таком приподнятом настроении! Прямо-таки чертики в глазах!
М а т ь. Вы всегда такая.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Отнюдь! Знаете, в чем моя беда? Я не умею и не желаю обуздывать свои желания. Нужно всегда отделять себя от своей старости. Тогда можно смотреть на нее со стороны и всячески издеваться над ней, не задевая самое себя! Вот и сейчас я зашла в кафе-мороженое и заказала себе сто пятьдесят грамм пломбира «ассорти» и полбокала шампанского! Божественно!
М а т ь. С вашим-то горлом?
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я знала на что иду. Схвачу жесточайшую ангину и буду месяц сиплая, как гималайский медведь!
М а т ь. Ну вот видите?
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Увы, милая моя, последствия чаще всего и мстят нам за то, что мы заранее пугаемся их. Известно же, что женщина стареет в тридцать только потому, что в двадцать лет она уже боится, как будет выглядеть в пятьдесят. Зачем же мешать себе жить, не понимаю?
Входит Б о р и с.
М а т ь. Мы тебя ждали к обеду. Почему задержался?
Б о р и с. Получку принес. (Ушел в другую комнату.)
М а т ь. Нелегко ему. А тут еще и Варя…
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. По-моему, этого следовало ожидать. Я говорю абсолютно откровенно, потому что люблю Борю, вы это знаете. Я желаю ему только добра. И если взглянуть трезво, то это к лучшему, что Варя ушла…
М а т ь. Людвига Леопольдовна, прошу вас, он может услышать.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Отлично! Я никогда и ни от кого не прятала своих мыслей. Но Борису это поможет разобраться наконец.
М а т ь. Варя не от него ушла. Я виновата.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ну конечно! Легче всего оправдывать поступки других, принимая вину на себя.
М а т ь. Им пожить хочется, а тут… Какая им тут жизнь?
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я, Верочка, к великому сожалению, никогда не была матерью. Но это, надеюсь, не отнимает у меня права сказать, что мать — это нечто гордое, святое, прекрасное! И если человек сводит это понятие к одному лишь инстинкту, поверьте, в этом есть что-то дурное. Вы хотите непременно защитить Бориса. Я вас понимаю. Но защищая его таким образом, вы не даете ему возможности схлестнуться с самим собой!
Входит Б о р и с.
Б о р и с. Где обед?
М а т ь. Поставь разогреть суп. Кашу можно холодную, с молоком.
Борис пошел к двери, но его опередила Людвига Леопольдовна.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я не одобряю твоих нынешних настроений. Кое-что вообще выше моего понимания. Но твой суп тем не менее уже, вероятно, кипит. Мы ждали тебя с минуты на минуту. Мой руки. (Ушла.)
Б о р и с. Вечные морали.
М а т ь (осторожно). С Варей виделся?
Б о р и с. А что?
М а т ь. Ведь она мне не чужая.
Б о р и с. Тебе, может, и не чужая, а другим? Этой, например… (Кивок вслед ушедшей Людвиге Леопольдовне.) Думаешь, Варя ничего не видит и не понимает?.. Другие-то вон как живут. Чем мы хуже? Варе уже за тридцать, не девочка, а что, к примеру, дал ей я? Вот эту чужую комнату с чужими стульями?
М а т ь (тихо). И нас с Марийкой в придачу, да?
Б о р и с. Вы тут ни при чем, ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Не все же такие святые, как наша Людвига. И нечего требовать от Вари и от меня этого… порхания! Мы поближе к земле, знаем, где мягко, где жестко. Варя целыми днями в своей сберкассе чужие сотни пересчитывает! Сразу видно, кто как может жить. Наглядная агитация!
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а вносит кастрюлю, ставит на стол.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а (ставя тарелку, прибор). Можешь кушать, все готово.
Б о р и с. Ладно.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Или лучше на кухне?
Б о р и с. Все равно!
Пожав плечами, Людвига Леопольдовна ушла.
И когда Варя говорит, что устала так жить, что ей хочется пожить нормально, для себя, по-человечески, разве это так уж плохо, мать? Ну, скажи, попросту, без громких слов — плохо? Преступно?
М а т ь. Что же я могу ответить тебе?
Б о р и с (открыл кастрюлю). Черт! Это же не суп, а какие-то собачьи
