– Товарищ Спрынов – очень ответственный человек и прекрасный врач, – ввернул Николай Константинович.
– Вот как врач он нам и нужен. Но, Николай Константинович, может, лучше вы введёте в курс дела? Я ведь всего лишь сопровождающий и, признаться, деталей не знаю.
– Вы правы, Сергей Александрович, лучше я сам.
Николай Константинович встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету, протирая линзы очков.
«Волнуется», – понял Спрынов, знавший о привычке главврача ходить по кабинету во время важных разговоров. «Лампы с зеленым абажуром не хватает», – вдруг не к месту подумал он.
– Юра, что ты знаешь о Карле Густовиче Эмихе?
Юрий напрягся, пытаясь вспомнить. Необычное имя было знакомо: совсем недавно он слышал о докторе Эмихе, но вот по какому поводу – совершенно вылетело из головы, занятой мыслями о голени Гаврилова.
– Пенициллин, Юра.
Теперь он вспомнил: конечно же, пенициллин. Синтезировала лекарство группа доктора Ермольевой, но говорили, что именно доктор Эмих первым в Советском Союзе обратил внимание на пенициллин.
– Так вот, Юра, мне позвонил сам Николай Нилович Бурденко по просьбе Алексея Николаевича Баха…
Николай Константинович сделал паузу, чтобы Юра до конца оценил, какие фигуры, ферзи научного мира, обратились к нему, скромному главврачу провинциальной больницы.
Юра осознал и проникся. По крайней мере, внешне это выглядело именно так.
– Так вот, доктору Эмиху для консультации нужен хороший врач-травматолог, специализирующийся на переломах…
Николай Константинович хотел опять многозначительно помолчать, но не успел.
– Ясно. Когда ехать?
– Сейчас, – неожиданно ответил лейтенант.
– Надолго?
– Николай Нилович сказал мне… – Николай Константинович снова сделал паузу, подчёркивая весомость источника информации, – на пару дней, максимум на неделю.
– Николай Константинович, а больные, а Гаврилов?
– Ты же сам говорил, что твой зам Антонов – способный молодой человек, уж на неделю-то он заменит тебя. Юра, это очень важно для нашей больницы.
– И для всей Красной армии, Юрий Петрович, – неожиданно добавил гость.
Доктора посмотрели на лейтенанта и переглянулись.
– Для всей Красной армии, Юра!
Уже через пару часов, успев переделать кучу дел, которым в других обстоятельствах можно было бы посвятить целый день, доктор Спрынов вместе с лейтенантом уже мчался по военному аэродрому к ожидающему их самолёту. Разумеется, так быстро управиться им удалось благодаря наличию у Сергея автомобиля.
Автомобиль был старый, в нём было холодно, ужасно пахло бензином и, в довершение, какая-то деталь (змеевик, по словам лейтенанта) издавала неприятный скрип, который просто вгрызался в мозг. Но всё-таки он ехал и даже вёз двоих пассажиров.
Лейтенант оказался своим в доску компанейским парнем и сразу, как только они вышли из кабинета главврача, предложил перейти на «ты». Так что через два часа в машине сидели уже закадычные друзья, и доктор пытался сдерживать любопытство и не закидывать сидящего за рулём Сергея вопросами по поводу техники, мелькающей за окном.
Впрочем, аэродром они проскочили быстро, и потрёпанный жизнью «Форд-А» остановился у новенького серебристого самолёта, явно пассажирского, с семью квадратными иллюминаторами и двумя мощными моторами на крыльях.
Навстречу автомобилю кинулся коренастый лётчик, потрясая кулаками.
– Где вас носит?! Мы уже полчаса как улететь должны!
– Иван Павлович, машина – барахло, с трудом доехали.
– Смотри, Сергей, в следующий раз без тебя улетим!
– Иван Павлович, я же не для себя стараюсь! Вот, знакомьтесь: Юрий Петрович – светило медицины, травматолог.
– Травматолог, говоришь? Нужная профессия. – Голос лётчика заметно смягчился. – Летали раньше?
– Не приходилось.
– Ну вот сейчас и полетите. Вмиг домчим. А если немного потрясёт, просто держитесь крепче. Ладно, некогда болтать, залезай! – Иван Павлович снова напустил на себя суровость начальника. И уже на бегу: – Петруха! От винта! Домой!
Не так представлял себе Юрий первый полёт. Узкое откидное сиденье, предназначенное для человека намного более скромных габаритов, салон, под завязку забитый какими-то ящиками, и главное, непрекращающаяся болтанка, выматывающая душу. Пожалуй, только пара глотков коньяка, предусмотрительно взятого с собой Сергеем, позволила доктору сохранить лицо в этом полёте.
Но долетели они на самом деле быстро: самолёт не поезд. Менее чем через час оба уже стояли на протоптанной в снегу дорожке другого военного аэродрома.
– Пенза. Считай, почти добрались.
– Теперь в город? – Доктор с удовольствием потянулся и закрутил шеей, разминая затёкшие мышцы.
– Не. Теперь в столовую, а потом ждём другой… – Лейтенант на миг задумался. – Самолёт.
Доктор поморщился: опять куда-то лететь ему совершенно не хотелось.
– Да всё нормально будет. Там лёту полчаса, да и сидеть будешь, как начальник. Пошли в столовую, а то кишки уже бунтуют.
От пожрать, да ещё после коньячка, Юрий Петрович, конечно же, не отказался. Оказалось, Сергея на аэродроме хорошо знают, и авторитет, которым он здесь пользуется, явно превышает его скромное звание. Рядовые бойцы спешили отдать честь, а командиры тепло приветствовали лейтенанта, как старого знакомого, причём примерно у трети из них были к лейтенанту какие-то вопросы.
Вопросы Сергей с ходу отметал, ссылаясь на занятость и показывая глазами на доктора, который в это время размышлял, куда же можно долететь от Пензы за тридцать минут и почему нужна пересадка. Насколько он помнил, севернее Пензы есть небольшой городок Саранск, ещё более провинциальный, чем Саратов, но вот что они могли там забыть, Юрий, хоть убей, не мог представить.
Свою популярность Сергей объяснил Юрию лёгким нравом и возложенной на него задачей создать при аэродроме ячейку художественной самодеятельности, вот будущие певцы и танцоры к нему и подходили.
Впрочем, куда больше, чем лейтенант Иванов, доктора занимала жареная картошечка на сале и маринованные опятки, которые, как по волшебству, появились на столе чуть ли не раньше, чем они за него сели. Объяснялось ли это любовью завстоловой к художественной самодеятельности или симпатией кого-то из официанток лично к товарищу Иванову, неизвестно, но обслужили их по высшему разряду. И даже отказ Сергея употребить ещё по нескольку капель не испортил Юрию Петровичу настроение. Нельзя – значит, нельзя, а яблочный сок даже полезней в плане витаминов.
После обеда им пришлось идти к виднеющимся на горизонте ангарам; впрочем, утоптанная тропинка и хорошая погода сделали эту прогулку необременительной и даже приятной. Оба мужчины с удовольствием размялись после тяжёлого перелёта и сытного обеда.
Обогнув ангары, которые оказались складами инспекции Волжского управления ГВФ, Спрынов с удивлением огляделся вокруг, не понимая, как здесь будет садиться самолёт. За складами оказался крохотный, метров тридцать в длину, участок очищенной от снега взлётной полосы, на который не смог бы сесть и истребитель.
Но спросить Спрынов ничего не успел. Подошедший сзади лейтенант указал ему на появившуюся в небе точку. И доктор понял, откуда появился непонятный стрёкот, вот уже полминуты раздающийся на границе слышимости. Впрочем, стрёкот быстро нарастал по мере того, как точка всё увеличивалась, пока не превратилась в маленький самолётик. Маленький самолётик превратился в большой и уже с грохотом нормального самолёта стал резко снижаться.
– Сергей, твою мать, куда он?! Разобьётся!
– Не. Всё штатно.
– Да как?! Ему ж полосы не хватит!!!
– Товарищ Спрынов! Отставить панику! Сказал: нормально всё. Сейчас сам увидишь.
Подтверждая слова Сергея, смелый самолёт остановился, на треть не докатившись до конца расчищенного участка. И самолёт этот был очень странный, это понял даже такой далёкий от авиации человек, как доктор Спрынов.
Прежде всего, в глаза бросался винт: у самолётов таких не бывает. Мало того, что лопасти огромные, вернее, длинные, как сам самолёт, так ещё приделаны сверху и вращаются в плоскости, параллельной земле. Далее взгляд падает на фюзеляж. Короткий и толстый, он напоминает бочку с закруглённым носом, по бокам которой приделали очень короткие крылья. Хвостовое оперение ещё более непривычное: тонкие штанги выносят спаренный широкий хвост далеко назад. Потому что между бочкой фюзеляжа и хвостом стоит на этот раз обыкновенный авиационный пропеллер.
