Юродивые поэтому – исключительные типы, выразившіе собою идеально тоску больной совѣсти человѣка. Они важны, какъ яркое свидѣтельство о душевномъ настроеніи человѣка, который хотя сколько-нибудь похожъ на человѣка. Въ иныхъ натурахъ это душевное настроеніе сказывается не такъ ярко, но все же сказывается. Это душевное настроеніе сказывается не только въ трагическихъ, но даже и въ комическихъ явленіяхъ нашей жизни. Такъ, напримѣръ, у Островскаго, его Титъ Титычъ, послѣ всѣхъ своихъ смѣшныхъ похожденій, совершенно неожиданно объясняетъ, что „деньги и все это тлѣнъ и прахъ" и дѣйствуетъ сообразно съ этими своими мыслями, потому что онѣ живутъ въ немъ надъ всѣми наслоеніями дикости, грубости, самодурства. Эти мысли даютъ окраску его жизни, въ нихъ, а не въ безобразіи самая ея сущность. Для иныхъ интеллигентныхъ лицъ подобные переходы отъ безобразія къ покаянію психологически невозможны; имъ становится непонятнымъ общее настроеніе, дѣлающее возможнымъ подобное явленіе. Интеллигентъ самъ до того уже не способенъ къ подвигу, до того уже не понимаетъ красоту подвига, что въ дѣлѣ, которое совершаетъ юродивый видитъ не глубокій и трогательный подвигъ, а одно суевѣріе, эгоизмъ, фанатизмъ, ненормальность. Если кто нибудь всю жизнь звѣрствовавшій и грабившій, совершаетъ въ своей нравственной жизни переломъ къ лучшему и начинаетъ жить по евангелію, то интеллигентный человѣкъ обыкновенно всѣ подобные факты приводитъ въ доказательство безсилія религіи, видитъ въ нихъ результатъ грубаго ханжества. Между тѣмъ подобный то переходъ отъ худшаго къ лучшему и свидѣтельствуетъ именно о дѣйствіи больной совѣсти и о безконечной силѣ религіозныхъ вліяній. Для народа „юродство" и служитъ выразителемъ того состоянія, которое характеризуетъ его, какъ живущаго ненормально, что на его сторонѣ ложь, а на сторонѣ юродиваго правда, потому что правда несомнѣнно на сторонѣ того, кто не имѣетъ гдѣ главы подклонить, кто терпѣливъ, кто не стремится ни къ какимъ правамъ, не ищетъ и не признаетъ этихъ своихъ правъ, кто думаетъ, что человѣкъ не имѣетъ никакихъ правъ, а имѣетъ только обязанности предъ Богомъ, кто отрѣшается отъ всего мірского и считаетъ все Божіимъ, кто свободенъ отъ заботъ и гнетущихъ нуждъ этой земной жизни; правда, словомъ, на сторонѣ того, кто или своею мыслію и жизнію, какъ многіе св. Подвижники, или хотя одною только жизнью, отрицаетъ ту нехристіанскую общественность, среди которой, во имя которой и мыслью которой мы живемъ, отрицаютъ во имя правды Божіей и завѣтовъ Христовыхъ, отрицаютъ эту общественность съ ея банками, позволимъ выражаться современно, биржами, правами, съ ея принципами комфорта, съ ея парламентомъ и домами терпимости всѣхъ видовъ, родовъ и наименованій. Своею жизнью св. юродивые служили этому именно дѣлу нравственнаго возсозданія человѣчества; они напоминали всѣмъ, имѣющимъ уши, чтобы слышать, о томъ единомъ, что есть на потребу, напоминали о томъ, что они живутъ среди страшной и безмѣрной лжи. Скудные притворнымъ умомъ они имѣли умное сердце, которое дальновиднѣе ума, и это сердце указывало имъ путь ихъ жизни, и вотъ почему юродивый не психопатъ, не дурачокъ, какъ многіе думаютъ, а Божій человѣкъ, который смѣло, какъ небесный посланникъ, какъ пророкъ, бичуетъ людскую неправду и, движимый, какою то неземною силою, а не своимъ разсудкомъ, не своею волею, обличаетъ сильныхъ міра. Русскіе художники – историки: Карамзинъ, Соловьевъ, Костомаровъ изображали историческихъ св. юродивыхъ, какъ положительные типы, какъ носителей Христовой правды, какъ самыхъ яркихъ выразителей больной совѣсти, являющейся въ складѣ русскаго народнаго характера. Если среди интеллигенціи перестаютъ понимать то настроеніе, которое создаетъ юродивыхъ, то въ людяхъ изъ образованнаго общества, на болѣе или менѣе исключительныхъ, тоже настроеніе отражается иногда душевнымъ состояніемъ, приводящимъ къ безумію и преступленію, – тѣмъ душевнымъ состояніемъ, которое изобразилъ съ такою силою Достоевскій въ „преступленіи и наказаніи". Высшая мечта, высшая тоска, свившія себѣ гнѣздо уже въ опустошенной душѣ, приводятъ Раскольникова къ преступленію. Изъ его души была вытравлена вѣра въ Существо безконечно справедливое и милосердное, но потребность вѣры, потребность высшей мечты, тоска по этой мечтѣ остались, и онъ увѣровалъ въ свою фантасмагорію, которою замѣнилъ для себя высшую мечту. Въ концѣ концевъ Раскольниковъ приходитъ къ просвѣтлѣнію. Великое страданіе снова приводитъ его къ Богу. Это и понятно.
Св. юродивые были средствомъ для откровенія воли Божіей подобно тому, какъ прежде Господь говорилъ и чрезъ Валаамову ослицу. А почему именно Господь избираетъ для этой цѣли именно простецовъ, это объяснялось съ народной точки зрѣнія кажется такъ: блаженненькіе болѣе другихъ достойны того, чтобы Господь ихъ устами изрекалъ Свою волю; во первыхъ, по самой своей простотѣ они были чужды главнаго порока, которымъ страдало человѣчество – лжи и обмана; во вторыхъ, св. юродивые много переносили, много страдали, страданія же искупляютъ грѣхи и приближаютъ человѣка къ Богу, а св. юродивые и были страдальцами за все общество, искавшими случаевъ перенести, потерпѣть. Вотъ почему и правда была на сторонѣ св. юродивыхъ – общественныхъ страдальцевъ, несшихъ на своихъ плечахъ тяготу общества. Притомъ, и народное сознаніе уже давно подмѣтило убійственную силу правды, высказываемую глупымъ или малымъ: „глупый да малый скажутъ правду", говоритъ русская пословица. И опытъ постоянно подтверждаетъ это. Въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ тягостнѣе положенія, какъ положеніе родителей, уличаемыхъ въ чемъ-нибудь правдою, почти несознательно высказанною дѣтьми. Шекспиръ во всѣхъ трагедіяхъ своихъ вывелъ шутовъ – по внѣшности глупыхъ людей, роль которыхъ сводилась къ высказыванію правды сильнымъ міра сего – королямъ, правды, прикрытой прибаутками. Это дѣйствіе правды въ устахъ глупыхъ оправдывается и въ исторіи св. юродивыхъ. Іоаннъ Грозный не выносилъ обличеній ни со стороны митрополита Филиппа, ни со стороны бояръ, подвергая ихъ опалѣ и наказанію, но онъ выслушалъ сильное обличеніе изъ устъ Псковскаго юродиваго св. Николая. Вообще надо согласиться съ тѣмъ, что тѣ, въ комъ жила еще непосредственность и нравственное чувство: дѣти, юродивые, старцы – тѣ лучшіе проповѣдники правды. Они изъ природы берутъ ее и изъ своего сердца. Вотъ почему въ произведеніяхъ Достоевскаго, – этого знатока страдающихъ и падшихъ душъ. – какъ справедливо отмѣтилъ преосв. Антоній, архіепископъ Волынскій [DCXIV], посредниками въ спасеніи и обращеніи на правый путь являются дѣти, женщины и старцы. И по слову Спасителя, въ дѣлахъ вѣры и религіи то, что скрыто отъ премудрыхъ и разумныхъ, то открыто младенцамъ [DCXV], и по слову апостола: „Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное" [DCXVI].
Значитъ, можно заключать, примыкая къ мнѣнію проф. Олесницкаго, что цѣль „юродства" составляло отрицательное представленіе нравственнаго идеала и отрицательное воздѣйствіе противъ испорченнаго общества. Въ самомъ дѣлѣ, исходя изъ безумія и безпорядочности жизни, которыми проникнутъ грѣховный міръ, св. юродивые хотѣли сокровеннымъ и незамѣтнымъ образомъ вести его къ мудрости Божіей и къ нравственному исправленію [DCXVII], всѣмъ своимъ поведеніемъ показывая окружающему обществу, что оно уклонилось отъ того нравственнаго начала, которое должно управлять человѣкомъ въ его нравственномъ поступаніи. Св. юродивые обличали человѣчество своими ненормальными дѣйствіями въ томъ, что у него отсутствуетъ внутренняя внимательность, непрестанное самопознаніе, что, уклоняясь отъ своего назначенія, оно дѣйствуетъ не по волѣ Божіей, опредѣляющей всю дѣятельность человѣка, а по волѣ и влеченію своего единственнаго грѣховнаго сердца. Частнѣе, напримѣръ, нарушеніемъ постовъ (св. Симеонъ ѣлъ колбасу), кощунствомъ въ церкви (онъ же бросалъ орѣхи въ женщинъ въ церкви и въ свѣчи), небрежнымъ отношеніемъ къ церковнымъ постановленіямъ, они являлись строгими обличителями тогдашняго индеферентизма, болѣзни крайне опасной, такъ какъ страждующіе ею не только не сознаютъ своего бѣдственнаго положенія, но и считаютъ его часто вполнѣ законнымъ, естественнымъ, прикрывая его лицемѣріемъ (напр., сребролюбецъ – монахъ, обличенный св. Андреемъ), охлажденія религіознаго чувства и ослабленія нравственной энергіи воли. Но являясь въ качествѣ проповѣдниковъ положительнаго нравственнаго идеала путемъ отрицательнаго его представленія, св. юродивые врачебныя средства для того, чтобы вызвать внутреннія силы человѣка на борьбу со зломъ для достиженія нравственнаго идеала, употребляли такого рода, чтобы они дѣйствовали не столько на умъ, сколько на сердце и волю. Своимъ удивительнымъ смиреніемъ они старались уничтожить гордую и пагубную для нравственнаго возрастанія человѣка самоувѣренность въ достоинство своего положенія, пробудить своимъ поведеніемъ ложность такого положенія и желанія освободиться отъ него. Презрѣніемъ даже самаго необходимаго въ жизни св. юродивые научали современниковъ нестяжательности и обличали тѣхъ, которые, руководясь практическими цѣлями, думали въ пристрастіи къ внѣшнимъ удобствамъ жизни, къ матеріальному довольству съ пренебреженіемъ, даже забвеніемъ высшихъ духовныхъ потребностей, думали устроить свое счастье. Общеніемъ съ подонками общества, напр., блудницами, кромѣ сакраментальнаго значенія для себя, какъ способа пріученія къ индеферентному обращенію съ женщинами, они опровергали самоувѣренное отчужденіе прочихъ отъ этихъ лицъ, какъ будто не заслуживающихъ никакого вниманія, холодное пренебреженіе ими. Ученіе св. юродивыхъ похоже было на то, что извѣстно въ поэзіи подъ именемъ отрицательнаго обнаруженія эстетическаго идеала. „Возможно, говоритъ Покровскій въ своемъ учебникѣ по нравственному богословію, чтобы поэтъ плакалъ незримыми міру слезами въ то время, какъ смѣется, повидимому, надъ недостатками и пошлостію жизни; возможно, чтобы въ это время предносился ему положительный, чистый, свѣтлый ея идеалъ, поэтому возможно и отрицательное изображеніе добродѣтели [DCXVIII].
