— Где пропадал? — открыв буфетную дверцу, Рунин достал бутылку коньяка.
— Я не буду пить, — мотнул головой Юрка. — Давайте к делу. Паспорт мой у вас? Верните.
— Пожалуйста, — Виктор Степанович выдвинул один из ящичков огромного буфета и бросил Юрке на колени красную книжечку.
Фомин открыл паспорт. На него глянуло с фотографии такое знакомое и в то же время показавшееся немного чужим лицо. Убирая паспорт в карман, он спросил:
— Что случилось с тем мужчиной, к которому я ходил? Он висел! Какие планы я ему носил, объясните!
— Ты же сам говоришь: «он висел», — равнодушно пожал плечами Рунин. — Надо полагать, гражданин скончался.
— Кто он? — продолжал настаивать Фомин.
— Был начальником строительного треста, — пояснил Виктор Степанович. — Воровал, и не по мелочи, спускал налево камень. Например, для кладбищенских памятников. Может, ему такой же поставят, кто знает?! А ты приносил бумаги, в которых умные люди показали, сколько и как он украл. Ясно?
— Неправда! — оборвал Юрка. — Давайте начистоту, или прямо от вас я отправлюсь в прокуратуру.
— С чем отправишься? — иронично усмехнулся Рунин. — С сопливыми догадками? Кто тебе поверит? Скажи спасибо, что я не злой человек и помню добро. Получишь деньги, билет на самолет и дуй к родне, накрепко забыв случившееся.
«Дразнит, — понял Юрка. — Хочет вывести из себя, заставить выложить, что мне известно об их делах, а потом решать, как со мной быть. Пока я молчу, могу рассчитывать на удачу. А ведь я не знаю ничего, кроме сказанного пьяным Жоркой-Могильщиком да собственных туманных догадок. Если он это почувствует — конец!»
— Не хотите объяснять вы, поехали к вашему шефу! Сейчас!
Увидев, как изумленно поползли вверх брови Рунина, Юрка испытал злорадное удовольствие. Пугнул! Теперь надо давить дальше, не позволяя опомниться, иначе не видать удачи. Иначе опять придется мучиться догадками, не спать ночами, вздрагивать от звука чужих шагов. Жить тайком. Хватит, сейчас или никогда!
— Вот как? — покачал головой Рунин. — Полагаешь, с тобой согласятся говорить?
— Или я сделаю, как обещал.
Фомин встал.
— Вы на машине? — повернулся к Мирону Виктор.
— Да, но ключи у него, — тот кивнул на Юрку.
— Ладно, внизу отдаст, — усмехнулся Рунин, снимая со спинки стула пиджак. — Пошли? Если ты такой настырный…
— Я выйду первым, — Юрка бочком, по стенке, не обращая внимания на насмешливые взгляды, направился к выходу.
Спускаться на лифте он отказался. По лестнице пошли вниз пешком: впереди Мирон и Рунин, сзади, отстав на две-три ступеньки, спускался Юрка.
Вот и дверь парадного. Мирон услужливо забежал вперед, распахивая ее перед Руниным. «Как швейцар», — неприязненно подумал уже ступивший на площадку Фомин.
Вдруг Мирон неожиданно ловко развернулся и ударил Юрку ногой в голову. Сильно, резко, вкладывая в удар силу растянутого, натренированного тела.
Отпрянув, Фомин успел захватить его ногу рукой и ударить в ответ, пытаясь достать носком ботинка колено опорной ноги Мирона, и тут же защититься от Виктора Степановича. Юрка успел увидеть его суженные, очень злые глаза, попробовал отскочить назад, но тяжелый, как молот, кулак Рунина уже достал его в висок, гася свет в глазах, застилая их мутной, туманящей сознание пеленой, заставляющей в смертной тоске сжаться сердце. Окружающий мир качнулся, начал поворачиваться вокруг невидимой оси, быстрее, быстрее…
Второй удар он еще успел почувствовать, но тупо, будто ударили совсем не его. Фомин только ощутил его упругую отдачу — без боли, без потрясения. Потом перестал чувствовать вообще, провалившись в гулкую пустую темноту…
— Берись! — подхватывая обмякшее тело Юрки, приказал Рунин.
— Ключи, — Мирон наклонился и сноровисто обшарил карманы Фомина. Вытащив связку, пулей вылетел во двор, непослушными, дрожащими руками отпер дверцу, завел мотор и бегом вернулся.
— Скорее… — торопил Виктор Степанович.
Вдвоем они выволокли Фомина из подъезда, подтащили к заранее открытой задней дверце салона. Засовывать Юрку было неудобно, и Рунин обежал «жигули» с другой стороны, чтобы помочь втащить его внутрь, как вдруг услышал чужой, по-хозяйски повелительный голос:
— В чем дело, граждане?!
XIX
Нехорошее постоял, держа фуражку в руке, на кисть которой намотан тонкий ремешок планшета, прозванного милицейскими остряками лентяйкой. Пояс брюк оттягивала кобура с пистолетом, и Николай Акимович подумал, что надо зайти в отделение, сдать, к чертовой бабушке, оружие, вовсе не нужное в сегодняшних делах. Сейчас ему идти во двор девятого дома, разбираться по поступившему заявлению — не уехавшие в пионерский лагерь мальчишки проломили крышу гаража у инвалида, просит принять меры.
Чудной народ! Думают, Нехорошев новую крышу сделает? Нет, один не сделает, а если найти мальчишек, да вместе с ними… Вот это профилактика! Потом в четырнадцатый дом — там девчонку собака покусала, тоже заявление есть.
Привычным жестом подтянув ремень с кобурой, Нехорошев вышел во двор девятого дома и остановился, заинтересованный открывшейся его взору картиной — два прилично одетых мужчины выволокли из подъезда третьего, провисшего у них на руках, подтащили к светлым «жигулям», намереваясь засунуть его на заднее сиденье.
Голова парня, которого тащили к машине, болталась, как у паяца, сшитого из разноцветных лоскутков. Острый глаз участкового отметил под носом у парня подтеки крови, заплывший от крепкого удара глаз. Пьяный? Не похоже — за долгие годы службы капитан милиции Нехорошев всякого навидался и научился принимать решение быстро, а действовать осторожно, сообразуясь с обстановкой. И при этом не медлить!
— Седьмой! — нажав на клавишу портативной рации, вызвал дежурного капитана. — Срочно наряд во двор девятого дома!
— Вас понял… — прохрипела в ответ рация.
Так, через сколько приедут? Минут пять, самое меньшее — три-четыре. Могут и позже, а мужики здоровые, сейчас запихают парня в «жигули» и по газам. И номер не разберешь, наверное, нарочно машину не мыли, вся в пыли и грязи. Ну что, Акимыч, вперед?
Расстегнув крышку кобуры, Нехорошев направился к возившимся около машины мужчинам. Стрелять участковый инспектор не собирался. Так, для удобства расстегнул, зная из практики — может случиться всякое. А оружие зачастую самый убедительный аргумент.
— В чем дело, граждане?
В глазах того, кто помоложе, метнулся страх — такое Акимыч улавливал сходу. Второй, постарше, выглянул из-за автомобиля. Знакомое вроде бы лицо, живет тут, что ли?
— Все нормально, капитан! Приятель с лестницы упал, в больницу везем, расшибся здорово. Помоги…
— Расшибся, говоришь? — протянул Нехорошев. Парень, лежавший на асфальте, ему очень не понравился — запекшаяся кровь, бледен до синевы, глаза закатились. Уж не труп ли?
— Ага, — криво усмехнулся молодой. — Помоги…
Капитан шагнул вперед — сейчас он дотронется до лежащего на земле и, если пальцы ощутят мертвенный холодок, надо отпрыгнуть назад и выхватить оружие. Но тело могло не успеть остыть. И тогда надо попробовать нащупать пульс…
Распрямившись пружиной, молодой ударил участкового ногой в голову. Отлетела в сторону фуражка. Сам Нехорошее упал в другую сторону, чувствуя жуткую боль в челюсти и захлебываясь кровью. Сплюнуть ее нет сил, и перед глазами только белесое от зноя небо, а в голове гудят колокола громкого боя, как во время тревоги, когда Николай служил на флоте.
— В машину! — закричал Рунин. — Быстро!
Мирон нырнул в открытую заднюю дверцу. Не успел ее захлопнуть за собой, как «Жигули» уже рванули, разворачиваясь для выезда со двора.
«К бою!» — звенели в голове Нехорошева колокола тревоги, не давая ему соскользнуть в темноту беспамятства. С усилием перевернувшись на живот, он увидел «Жигули» уже около арки ворот. Подняв пистолет обеими руками, участковый прицелился и нажал на спуск. Грохнул выстрел, с шумом взлетели голуби, расхаживавшие в другом конце двора.
Машина осела, и ее занесло. Виктор Степанович рванул баранку в другую сторону, но сзади грохнуло еще раз, и пуля, насквозь прошившая стекла, разрисовала их мелкой сеткой трещин. А навстречу, загораживая выезд, влетел под арку другой «жигуленок», с синей мигалкой на крыше.
— Все! — выдохнул Рунин.
XX
Борис Иванович привык к постоянной, щемящей боли в боку и груди, вернее, перестал обращать на нее внимание, поскольку очень торопился. Необходимо решить неотложные дела, завязать тугие узлы в отношениях с полезными или теми, кто еще только станет полезными, людьми. Крутился как заводной с утра до вечера, а потом падал на кровать, засыпая тяжелым, не приносящим отдыха сном без сновидений. Торопливые визиты, разговоры, торопливая жизнь, словно схваченная взаймы или украденная — в любой момент могут схватить за руку и жестко потребовать ее обратно.
