В Петербурге он часто должен был удерживаться от смеха, когда ему предлагали служить в Петербурге или жениться или когда обсуждали какие-нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого-то исхода или события зависит счастье всех людей. Когда он видел, что люди заняты какими-нибудь делами, имеющими влияние на общее благо людей, он испытывал к этим людям глубокое чувство жалости и благодарности. Все люди казались ему добрыми и прекрасными.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал другого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий,1130 особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему1131 трогательным, добрым и жалким стариком. Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. «Может быть, думал он, я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как это кажется. Я был, напротив, тогда умнее и проницательнее ко всему доброму и прекрасному, чем я был когда-либо. Если все люди казались мне добры и прекрасны, покойная жена — жалкая и добрая женщина, князь Василий — милым, заблудшим стариком, то я не отрекся ни от одного из тех взглядов, которые я имел тогда. Я понимал тогда всё, что стоит понимать в жизни, и сквозь все внешние покровы проникал доброе и прекрасное. Да, я во время того безумия был умнее и сильнее1132 моего небезумия, во время которого я видел одно дурное, то есть ничего не видел».
III. ВАРИАНТЫ ИЗ КОРРЕКТУР
* № 296 (корректура. T. IV, ч. 1, гл. V, VI).
<Губернаторша1133 начинала свое французское письмо Соне1134 рассуждениями о том, что истинная любовь не может быть соединена с эгоизмом, что1135 цель истинной любви заключается только в счастии тех людей, которых мы любим.
«Неожиданные обстоятельства», писала она, «сделали мне известной вашу любовь к милому Nicolas. Зная его благородство и правила, я уверена, что он никогда не изменит вам; но вместе с тем я знаю, что единственное средство1136 спасения от разорения всего семейства состоит в его женитьбе на девушке с состоянием, и только его любовь к вам заставляет его отказывать мольбам его матери. Chère Sophie, le sacrifice de soi est bien doux aux coeurs nobles. Rendez lui sa liberté et vous gagnerez [?] son coeur et les douces joies de l’abnégation.1137 Потом она описывала странную двуекратную встречу с княжной Марьей и1138 видела в этом особенный промысел божий. Написав эти письма, губернаторша с курьером, уезжавшим в тот же вечер, отослала их.>
* № 297 (корректура. T. IV, ч. 1, гл. VI).
Лицо ее с того времени, как вошел Ростов, вдруг преобразилось так, как преображается расписной фонарь, в который вставят свечку. Бывают лица, подобные фонарям с толстыми стенками, непроницаемыми для света, и, как бы ни красивы,1139 представляющие всегда для виду грубую бессмысленную работу1140; бывают лица, подобные фонарям с тонкими, прозрачными стенками и с различной силой света. Бывают лица, подобные фонарям, в которых прозрачные стенки, но однообразные, одного какого-нибудь яркого света (таково было лицо Ростова), и бывают лица, как лицо княжны Марьи, подобные фонарям с1141 наипрозрачнейшими стенками, с самой искусной, сложной, художественной на них работой, которая вдруг но всей своей тонкой красоте выступает только тогда, когда яркий [свет] зажжен в них. В первый раз этот свет зажжен был теперь в лице княжны Марьи, и вся та чистая духовная, внутренняя работа, которой она жила до сих пор, выступила наружу.
* № 298 (корректура. T. IV, ч. 1, гл. XII).
Пьер стоял против этой кучки солдат.1142 Все эти лица, фигуры, позы, звуки голосов — всё это было так знакомо Пьеру и так страшно бессмысленно.
— Ребята, тут местечко барину дайте, — сказал офицер, подвигаясь к ним.
— Что ж, можно, — откликнулся голос.
— Да, вишь, ловок, я и так вчерась Миронова задавил было, — сказал другой.1143
Пьер стал посередине балагана, молча оглядываясь.
— Ишь, как витютень, ни очей, ни речей, — послышался в это время1144 насмешливый и чрезвычайно приятный голос. — Экой народ неласковый — право: человек новый, неизвестный.
И, говоря эти слова, небольшого роста1145 полу-солдат, полу-мужик, в лаптях и солдатской шинели, имея что-то круглое (так он отразился в впечатлении Пьера),1146 подошел,1147 раскачиваясь, к Пьеру и слегка тронул его за руку.
—1148Места много, соколик, у меня в уголушке упокой чудесный, — сказал этот человек. — Пойдем, барин, пойдем в наши палаты, — прибавил он1149 и тотчас, с очевидной уверенностью, что Пьер не может отказать ему и не пойти за ним, пошел по балагану.1150 И Пьер пошел за ним.
Движения солдата были точно так же, как его слова, не быстры, но споры: за каждым движением1151 и словом следовало сейчас другое; и ни в одном1152 ни слове, ни движении не было заметно ни усилия, ни задержки, ни медлительности, ни торопливости. Подойдя к углу балагана, он нагнулся, взбил солому, подвинул, передвинул рогожки, подложив соломы в голова, прихлопнул рукой и1153 сел.
* № 299 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. VII).
— Только у нас всегда бывает всё навыворот,1154 у французов же всё выходит, в особенности у Наполеона — по задуманному гениальному плану, — говорили и говорят люди, забывая то, что никогда не может не выходить всё противно планам и что, ежели действительно заметно это различие между нами и французами, то различие это имеет основанием не сущность дела, а воззрение на него.
Русские люди любят славу своего оружия, но1155 открыты для восприятия правды. Французы любят славу своего оружия, и1156 из-за этой страсти не могут видеть правду.
Из русских источников вытекает Тарутинское сражение таким, каким оно было. Из французских источников вытекает с выступления из Москвы и до вступления русских в Париж — ряд побед французского войска. И французы, каждый до последнего, не могут не верить этому.
* № 300 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. XI).
<В тот же день с раннего утра всех пленных солдат <исключая> <и Каратаева в том числе> погнали на паромы против Мамоновского дома, из которого выгружали какие-то вещи.
Несмотря на то, что караульный1157 солдат на вопрос Пьера: не выступают ли французы, отвечал, что это только часть войска идет на Петербург и что пленные во всяком случае останутся в Москве, Пьер чувствовал, что это было неправда и что вот-вот будет объявлено выступление.>
* № 301 (корректура. T. IV, ч. 2, гл. XVII).
И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Но он желал этого страстно, всею душою. Это была его одна цель, одна надежда. Всё остальное было для него привычное исполнение жизни. Как он ни казался иногда занятым, тронутым, это были только привычные отражения известных впечатлений на его тело. Такими привычными физическими отражениями были гнев его накануне Тарутинского сражения, радость его при известии о Тарутинской победе. Он поздравлял и благодарил войска как будто с чувством. Но это было только привычное отражение окружающих предметов. Такими привычными отражениями были его разговоры с штабными, письма к m-me Stahl, которые он писал из Тарутина, чтение романов, женщины. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
Когда он думал о том, как совершится это, он приходил в беспокойство, вставал и ходил по избе и опять ложился.
В ночь 11-го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
«Опять, опять», подумал он, чувствуя охватившее его волнение, и, приподняв голову, он окликнул в соседнюю комнату:
— Казачок!.. Саша!.. — проговорил он.
— Что прикажете?
— Дай лимонаду, голубчик, что-то не спится.
В соседней комнате зашевелилось и в то же время в сенях послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
— Войдите, войди. Что новенького? — окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечку, Толь рассказывал содержание известий. Несмотря на волнение, которое испытывал Кутузов, слушая Толя, в голове его мелькнула та же мысль, как и в голове Коновницына.
