В глазах девушки появилась растерянность. Она хотела что-то сказать, но тут одна из ведьм оттолкнула ее и, бухнувшись на колени перед Генрихом, быстрым, умоляющим голосом затараторила:
— Не губи Альбину, господин Герой! Помилуй, она — дитя неразумное!
— Да вы что, мне и сказать ничего нельзя? — недовольно проворчал Генрих. — Встаньте, встаньте. Что это вы вздумали на коленях передо мной ползать? Я это запрещаю.
Ведьма поспешно поднялась на ноги.
— Ой, смотрите — глюм! — сказала Альбина, с удивлением разглядывая Капунькиса. — Откуда ты тут взялся?
Ведьмы осуждающе зашушукались, а та, что просила Генриха не губить девочку, стала дергать Альбину за курточку и шептать:
— Принцесса, что вы! Держите себя прилично, не гневите Героя. Ведь он может все, что угодно с вами сделать. Еще возьмет… и голову отрубит.
— Да не собираюсь я никому голов рубить! — возмутился Генрих. — Что вы все заладили: не говори то, не делай то. Чего вы меня боитесь? Я что — чудовище какое? Безе-Злезе?
Альбина рассмеялась, а Капунькис, выпятив грудь, важно заявил:
— Я — оруженосец Героя!
— Ох, не смеши, — хмыкнула Альбина. — Выдумал же — оруженосец Героя! Разве проказливые глюмы способны на подвиг?
Капунькис не нашелся что ответить и в растерянности заморгал глазами.
— А вот это ты напрасно сказала, — вступился Генрих за друга. — Может, глюмы проказники и непревзойденные, но только к храбрости это никакого отношения не имеет. Но я, пожалуй, зря это говорю, — Генрих в упор глянул в глаза Альбине. — Ведь ты, кажется, веришь только одному человеку в Большом Мидгарде, и, к сожалению, этот человек не я.
Альбина покраснела, ее лицо сделалось таким виноватым, что Генрих мстительно улыбнулся, но лишь в душе. Лицо его оставалось суровым.
Он положил руку на плечо Капунькиса — ведьмы удивленно переглянулись.
— И знаете, что самое удивительное? — продолжил Генрих, наконец-то получив долгожданную возможность высказаться. — Из всего Малого Мидгарда, из всех ваших героев, рыцарей, ведьм, духов и прочих, только проказливый глюм не побоялся выступить против богини Удгарда. Уж конечно, рисковать чужой жизнью всегда легче, а, главное, для себя безопасней. К слову будет сказано, я не видел никого, кто сражался бы отважней, чем Капунькис.
Глюм задрал голову и с благодарностью посмотрел на Генриха.
Альбина вдруг выступила вперед, поклонилась и сказала дрогнувшим голосом:
— Я этого не знала. Прошу прощения у тебя, храбрый глюм. И ты, Генрих, прости меня. Если можешь, пожалуйста.
На поляне наступила неловкая тишина. Ведьмы переглядывались, Альбина стояла с опущенной головой, как преступница в ожидании приговора.
— Ладно, забудем, — сказал Генрих, обрывая тишину, и кивнул на кресло:
— А это что еще за развалина?
— Это Кресло для Героя, — важно сказала старшая ведьма. — Ему десять тысяч лет, и, хотя выглядит оно небогато и шатко, крепче и надежней его не сыскать во всем мире. Потому как сделано оно из панциря последнего Змия…
— Дракона? — спросил Генрих.
— Нет. Змия. Они появились на свет задолго до драконов. И последнего из них, самого жестокого и кровожадного, убил Рамха Ши Четвертый, Одноглазый. Он сделал из панциря поверженного Змия это кресло и первый сел в него. С тех пор заведено, что в это священное кресло могут сесть только настоящие Герои. Оно так и называется — Кресло для Героя. Специально для вас это кресло было доставлено из Малого Мидгарда в Большой. Нет в обоих мирах большей чести, чем хотя бы раз сидеть в этом кресле. Говорят, если в него усядется недостойный, кресло выпустит зубы Змия и мигом разорвет наглеца на куски… По закону, господин Герой, мы должны теперь в этом кресле доставить вас к королю.
— И многих оно разорвало? — с подозрением осматривая кресло, спросил Генрих.
— Да нет, — вступила в разговор Альбина. — Никто недостойный в него не садился. Ты больше не злишься на меня?
— Лишь самую малость, — ответил Генрих, не сводя глаз с кресла. «Уж меня-то эта развалина точно разорвет — ведь на самом деле я никакой не Герой. Так испугался Безе-Злезе, что чуть не умер со страху», — подумал он, но вслух сказал другое:
— Не хочу в кресле. Мне на метле понравилось.
— Но таков закон, господин Герой, — хором сказали ведьмы. — А закон даже короли не нарушают.
— Еще бы! — хмыкнул Генрих. — Они их просто отменяют.
В это время глюм тронул Генриха за руку:
— Наклонись, я хочу тебе что-то сказать.
Генрих наклонился, и глюм шепнул:
— Странный ты! Безе-Злезе не испугался, а какой-то старой развалюхи боишься. Но я вот что хотел сказать: можешь садиться, я успел кресло осмотреть — у него нет никаких зубов.
— Ну что ж — в кресле, так в кресле, — вздохнул Генрих. — Но одно условие — мой оруженосец полетит рядом со мной.
— Как скажете, господин Герой, — сказала старшая ведьма. Он того заслужил.
Генрих уселся в кресло, посадил Капунькиса себе на руки. Ведьмы оседлали метлы и взлетели. Альбина и еще одна ведьма полетели рядом, точно почетный эскорт.
Глюм вдруг повернул голову к Генриху.
— Никогда! Представляешь, никогда еще королевские особы не просили у глюмов прощения! — перекрикивая шум ветра, вдруг закричал Капунькис. — Они нас, в лучшем случае, не замечали.
На этот раз полет показался Генриху чудесным. А главное — ему не грозило соскользнуть с метлы и грохнуться наземь.
— А что, Альбина и в самом деле дочка короля? — спросил Генрих глюма.
— Конечно! — кивнул малыш. — Она никакая не ведьма. Ей просто нравится кататься на метле. А в Большом Мидгарде она живет только два месяца в году. Ее мать, покойная королева Катерина, оттуда родом.
— Мать Альбины умерла?
— Да, при родах, десять или пятнадцать лет назад, не помню точно. Король так ее любил, что даже слушать не желает еще об одной женитьбе. Но Альбина по всем законам — принцесса. Ее — родина Малый Мидгард.
Меньше чем через полчаса показались огни Регенсдорфа, ведьмы влетели в распахнутые ворота какого-то двора.
— Прибыли, господин Герой, — сказала старшая ведьма. — Проходите в дом. Вас уже ждут.
Генрих выбрался из кресла и вместе с глюмом поднялся на крыльцо. «Нехорошо я поступил, только зря обидел Альбину, — подумал Генрих. — Надо все исправить», — мальчик обернулся, но ни Альбины, ни ведьм не увидел: они улетели бесшумно и незаметно, как обычно. Тогда Генрих вздохнул и нажал на звонок.
Дверь им открыл высокий тощий старик. На горбатом носу старика сидели забавные костяные очки с толстыми, огромными стеклами в пол-лица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
