– Я не… Это не… Я не думал…
Пол прошамкал, обращаясь к свежевымытому полу:
– Заткнулся бы ты.
Он как раз достиг угла комнаты и, словно обретя, наконец, убежище от всех жизненных невзгод, скорчился в нем, придерживая обеими руками пылающий болью живот. Карамзин заревел:
– Бобринский! Бобринский! Бобринский! – Он выкрикивал эту фамилию до тех пор, пока на пороге не появился ее обладатель. Им оказался прыщавый полицейский, который совершенно не соответствовал своей аристократической фамилии. Карамзин что-то скомандовал по-русски. Пол разобрал основные слова. Но не все. Похоже, ему должны были принести коньяк. Но прежде чем юноша исполнил приказ, вернулся Зверьков. Карамзин съежился и присел, словно нашкодившая собака. Он даже попытался заслонить Пола от своего старшего коллеги, словно поверженный англичанин был кучей мусора, который неаккуратные рабочие бросили в углу. А Пол себя приблизительно так и чувствовал. Если бы его в тот момент засыпали опилками, погрузили на какое-нибудь транспортное средство и отправили в колхоз для использования в качестве удобрения, он вряд ли сумел бы что-то возразить. Зверьков был явно потрясен до глубины души. Он склонился над Полом и ласково сказал:
– Откройте рот.
Пол послушно разинул рот, насколько смог, конечно продемонстрировав воспаленную нижнюю десну без признаков передних зубов.
– Он их выбил, – вздохнул Зверьков, – на этот раз он зашел слишком далеко. Впрочем, он часто заходит далеко. Этот печальный инцидент целиком на нашей совести. Мы, русские люди, всегда признаем наши ошибки. Нам свойственно бросаться от одной крайности к другой. Таким образом, значительная часть нашей работы получается впустую.
Произнося этот вдохновенный монолог, Зверьков смотрел сверху вниз на Пола грустно и серьезно.
– Мерзкие русские ублюдки, – прошепелявил Пол, – заканчивайте свое грязное дело. Отправьте меня в вашу страшную Сибирь!
– В наше время никто уже не боится Сибири, – живо возразил Зверьков. – Туда давно пришла цивилизация. – Зверьков спохватился и добавил: – Кроме того, мы вас никуда не собираемся отправлять. Ну разве что вы уйдете отсюда, из этой комнаты. Полагаю, здесь вам больше нечего делать.
В это время Карамзин стоял рядом и, следует отметить, воспрянул духом.
– На меня, наверное, страшно смотреть, – прошамкал Пол, – здорово я небось выгляжу без зубов… Выбили… ни за что ни про что… Я обязательно предъявлю вам обвинение, ублюдки… Свиньи, – для верности добавил он.
Теперь он говорил достаточно внятно, только вместо всех шипящих и свистящих звуков у него получался один-единственный звук «ф».
– Товарищ Карамзин сожалеет о том, что зашел слишком далеко, – спокойно сказал Зверьков, – но только вы все равно ничего не. сможете доказать. Никто не сможет подтвердить, что вы вошли в это помещение в состоянии, отличном от того, в котором находитесь сейчас. – Все это было сказано без намека на иронию.
– Вы имеете в виду, что я пришел к вам в гости больной и отплевывающийся кровью? И без зубов? – Пол глухо застонал, застигнутый новым приступом боли. Он посильнее обхватил свой многострадальный живот и закачался из стороны в сторону, стараясь слиться со стеной. – Вот они, методы работы советской полиции, – заявил он. – Думаю, воскресные газеты не откажутся от такого материала.
– Что вы, – улыбнулся Зверьков, – мы ликвидируем все следы насилия. Мы вас побреем, пострижем, вымоем, оденем в хороший костюм. Вы у нас станете истинным английским джентльменом.
– Без зубов.
– Ну… какое-то количество зубов у вас все-таки есть, – рассудительно произнес Зверьков, – а что касается остальных, то их у вас и не было. Вы приехали в нашу страну уже без зубов.
– А почему тогда ваш коллега прослезился?
– Он жалеет вас. И плачет о заблудшей душе, погрязшей в первородном грехе. Ему стало очень грустно при мысли об английском джентльмене, который прибыл сюда без передних зубов и собирался причинить вред нашей экономике. Правда, последнее, ввиду ряда обстоятельств, он сделать не сумел.
– Вы давно были в кино? – полюбопытствовал Пол.
– А, понял, – обрадовался Зверьков, саркастически улыбаясь, – сейчас мы сядем за стол, как старые добрые друзья, и обсудим проблемы нашего кинематографа? – Он обошел свой стол и сел. Карамзин остался стоять. Он уже не был похож на виноватую собаку. Скорее это был насторожившийся дикий зверь. Пол не двинулся с места. В углу он чувствовал себя как-то увереннее.
– Вовсе не как друзья, – заметил он. – Просто у вас показывают документальный фильм. Я сам видел его в кинотеатре «Баррикада». Это о возвращении делегации советских музыкантов из Англии. Мы плыли на одном судне. И на берег сходили вместе. Так вот, в этой кинохронике показали не только музыкантов, но и меня. Вероятно, ошибочно приняли за одного из членов делегации. Там есть один примечательный кадр: моя физиономия заняла весь экран, а радостная улыбка наглядно подтвердила, что в момент прибытия в вашу страну у меня все зубы были на месте. И в полном порядке. – Пол улыбнулся, чтобы наглядно продемонстрировать, как он улыбался в камеру «Ленфильма», или кто там снимал эту хронику, но сообразил, что выглядит ужасно, и решил повременить с улыбками до лучших времен. Зверьков и Карамзин слушали рассказ с напряженным вниманием. – Меня видели, – говорил Пол, – миллионы советских граждан. Возвращение из зарубежной поездки делегации советских музыкантов, должно быть, весьма значительное событие. Его будут помнить долго. Думаю, эти кадры увидит и ваша провинция. Не исключено, что как раз сейчас фильм смотрят в далекой Сибири. Он определенно останется в архивах киностудии, как подтверждение того, что я прибыл в вашу страну с полным комплектом зубов.
– Вранье, – ухмыльнулся Карамзин.
– А вот и нет. – Пол медленно и устало покачал головой. Более резкие телодвижения вызывали сильную боль. – Пойдите и проверьте, садисты… сволочи.
– Полагаю, что это правда, – сухо произнес Зверьков, – скорее всего, в этот раз он не врет. Англичанин, – пояснил он Карамзину, – не смог бы придумать такую историю. У него не хватило бы воображения. Англичане здорово отличаются от нас, во всяком случае сейчас. Они были похожи на русских во времена королевы Елизаветы I, когда подарили миру Шекспира, но с тех пор… – Зверьков несколько раз энергично кивнул, прижав подбородком кадык. – Не сомневайся, он говорит правду. Что ж, – его голос взлетел на неожиданно высокую ноту, – ничего страшного не произошло. Просто нам следует отправить вас как можно скорее в Англию. – Зверьков стремительно вздернул голову и энергично тряхнул ею, как молодая кокетка, откидывающая с лица непослушные локоны. – Мы погрузим вас на первое же подходящее судно.
Карамзин сел и, всем своим видом выражая крайнюю степень раздражения, принялся грызть ногти.
– Прежде всего, – твердо проговорил Пол, – вы должны забрать из больницы мою жену. Без нее я никуда не поеду.
– Мы уже не впервые слышим о вашей жене, – буркнул Зверьков, – но еще ни разу не имели удовольствия ее видеть. Может быть, это очередная ложь? Так где, вы говорите, она находится?
– В Павловской больнице.
– Ладно, ладно. Мы позвоним. Карамзин позвонит и все выяснит. Или это сделаю я. Не важно. Если вы сказали правду и ваша жена действительно в Ленинграде, значит, мы отправим в Англию двух человек. Да… – протянул он, рассматривая документы Пола, – действительно, здесь у вас два обратных билета с открытой датой. Посмотрим, не исключено, что мы зря о вас думали так плохо. Может быть, вы не все время лгали. – Зверьков выглядел усталым и расстроенным. – Кто знает? Разве можно заглянуть в человеческую душу?
Глава 7
Камера, куда посадили Пола, была маленькой и в меру грязной. Зато атмосфера в ней царила удивительно жизнерадостная. Нового узника встретили три веселых и очень довольных жизнью арестанта. Они тепло приветствовали Пола, а разобравшись, что он настоящий англичанин, принялись по очереди тискать его в крепких медвежьих объятиях.
Двое из них, судя по их рассказам братья, были задержаны за организацию беспорядков при распитии кваса. Полу очень понравились эти парни – молодые золотоволосые гиганты, сильные, уверенные в себе, компанейские, веселые. Рядом с ними Пол даже забыл, что находится в самой настоящей тюрьме. И запах от них исходил удивительно благотворный – нестираиых носков и кваса, вернее, не самого кваса, а составляющих его элементов – ржаной муки и солода.
Третьим арестантом был крепкий старик, одетый в рваную пижаму. В его штанах отсутствовала резинка, поэтому он был вынужден подпоясаться обтрепанной полоской ткани, связанной из множества коротких кусочков, судя по всему оторванных снизу от штанин, которые теперь доходили ему только до колен, открывая волосатые йоги с варикозными узлами вен. Еще он обладал искусственным глазом, застывшим в стеклянной неподвижности, в то время как его живой собрат, казалось, наслаждался жизнью за двоих. Старик определенно был виртуозным мимом. Братья хохотали до слез, наблюдая за представлениями этого театра одного актера.
