Он был настолько изможден, что едва стоял на ногах, опираясь на ворота.
— Впустите его, — приказала Мэдселин. «Ловушка это или нет, но я не позволю старику умереть за воротами. Солдаты в последние несколько дней стреляли в волков — практиковались в меткости. И если хоть один из оставшихся в живых волков почует запах старика, то он погибнет, прежде чем нам удастся что-нибудь выяснить».
Едва старик ступил за ворота, отец Падрэг набросил ему на плечи свой плащ, а Мэдселин послала солдата за миской похлебки и караваем хлеба. Поскольку старик едва мог идти, Падрэг, придерживая, отвел его в хижину часовых.
В хижине тоже было не слишком тепло, но там хотя бы стояла нагретая жаровня. Однако и это старик принял с благодарностью. По крайней мере, так подумала Мэдселин. Однако, несмотря на то, что ее знания местного языка стали глубже, она все же с трудом понимала его. У давно беззубого старика была ужасающе плохая дикция. Но отец Падрэг его понимал. Благодаря его отрывочным объяснениям Мэдселин более или менее улавливала, что рассказывал старик.
Его звали Саер, он был родом из деревни Орвелла. Деревенские жители слышали о намерении Эдвина захватить Орвелла и хотели помочь ему в этом. Их жестокий и порочный хозяин мог убить любого, кто попадет не вовремя под руку, и они пришли к выводу, что нападение Эдвина — их единственный шанс на спасение.
Орвелл и его воины утром уехали и еще не возвратились, они запланировали тайную встречу со скоттами неподалеку от крепости де Вайлан. Саер вызвался рискнуть и предупредить Эдвина. И, как оказалось, пробираясь через лес, услышал чьи-то крики.
Сначала он испугался, думая, что это привидение или один из духов, которые обитают в этом месте, и побежал дальше, но тут до него дошло, что это женский голос, вернее, исполненный ужаса жалобный крик, раздиравший ему сердце.
Выразительные брови отца Падрэга при этих словах недоверчиво поползли вверх, но Мэдселин видела, что старик не лжет. Он тщательно обрисовывал эпизоды и события.
У женщины были длинные светлые волосы, растрепанные и грязные. Судя по ее упитанному телу, она не была простой крестьянкой, однако одежда ее превратилась в перепачканные грязью и кровью лохмотья.
Мэдселин, смутившись, спросила, почему старик не привел ее с собой. Отец Падрэг, поколебавшись немного, перевел вопрос. Тот побледнел и сжал тонкие потрескавшиеся губы вокруг беззубых десен. Он словно выплюнул ответ, и отец Падрэг молча уставился на него.
— Что? — Мэдселин потрясла руку священника. — Что он сказал?
Молчание продолжалось.
— Ее приковали к дереву, избили и оставили волкам на съедение, — бесстрастно произнес он.
— Боже праведный! — прошептала Мэдселин, чувствуя, как у нее стынет кровь. — Но почему?
Он не обратил внимания на ее слова и забросал лудильщика потоком вопросов. Вместо ответа тот лишь покачал головой и указал трясущимся пальцем на север.
— Орвелл. Он ею воспользовался, а потом бросил на погибель.
Священник сказал несколько слов старику, который кивнул и, пошатываясь, встал на ноги.
— Старик отведет меня к ней.
Мэдселин кивнула.
— Возьмите Ульфа. Если это ловушка, то вас будет, кому защитить.
— Вряд ли Орвелл ожидает, что Бланш так быстро найдут. Только по этой причине старик до сих пор остался в живых.
Мэдселин устало кивнула.
— Идите же быстрей.
И как только трое мужчин покинули крепость, Мэдселин проводила их взглядом, размышляя, что же за человек этот Генри Орвелл. «Какая злобная у него душа». Сердце у нее разболелось. Она приложила лоб к холодным деревянным воротам и принялась молиться.
Глава двенадцатая
Свеча не прогорела и до половины, как дозорный возвестил о приближении чужаков. До этого времени все сидели в трапезной как на иголках, не зная, грозит ли им опасность, спасутся ли они. Особенно все беспокоились за Эдвина.
Бледная, с отрешенным лицом Джоанна держала на руках спящего сына. Трудно было понять, за кого она больше переживает — за уехавшего с Эдвином Гирта или за Бланш, которая, несмотря на все их разногласия, как-никак была ее родной сестрой. Она мало говорила, односложно, с отсутствующим видом отвечала на вопросы и время от времени наклонялась, чтобы поцеловать светлые волосики сына.
Бронвен тоже была какой-то странно молчаливой. Она помогала Мэдселин готовить мази и различные снадобья, которые могли бы понадобиться Бланш в случае, если она останется в живых. В комнате Изабеллы приготовили узкую койку, на огне дымилось ведро с горячей водой.
Как всегда практичная, Бронвен настояла на том, чтобы под рукой оказалось шотландское виски, поскольку это было единственное средство, которое помогло бы вывести Бланш из шока. Когда все было готово, им осталось только сидеть и ждать.
Раздались удары колокола, они вскочили на ноги и молча бросились к воротам. Часовой определил, что приближаются четверо, но двигались только трое. Тело Бланш безжизненно висело на руках Ульфа. Когда они, наконец, нетвердым шагом вошли через ворота в крепость, Мэдселин поднесла руки ко рту и помолилась Богу, чтобы ей не стало дурно.
Бланш невозможно было узнать. Ее прелестное живое личико было побито и все кровоточило. По зияющим ранам на голове было понятно, что у нее выдран большой клок волос. Отец Падрэг прикрыл ее тело своим плащом, однако он не мог скрыть того, что осталось от ее искромсанных ног. У них был такой вид, словно их избивали дубинкой, пока они не превратились в кровоточащее месиво.
Ульф аккуратно внес девушку в комнату. Он постоянно бормотал какие-то слова на своем странном наречии, которые, казалось, успокаивали Бланш. Бронвен прошептала, что он возносит молитву старым богам, и Мэдселин решила, что это не причинит никакого вреда.
Возможно, Бланш было бы легче сразу умереть. На теле ее не оставалось ни малейшего местечка, которое не было бы избито или исхлестано кнутом. Зубы, нос и несколько ребер оказались сломаны, и Мэдселин не знала, исцелится ли у девушки глаз. Девушку подвергли ужасающим оскорблениям и жестокостям и оставили медленно, в страхе и мучениях, умирать.
Мэдселин достала сок опиумного мака, чтобы Бланш хотя бы на время отдохнула от боли.
— Нет! — вдруг закричала Джоанна. Опустившись рядом с сестрой на колени, она нежно подняла ее голову. — Что ты сделала, Бланш? — настойчиво спросила она. — Скажи мне, что ты сделала?
Бланш перекатывала голову из стороны в сторону, пытаясь оттолкнуть сестру. Джоанна не отставала.
— Что ты сделала, что он так поступил с тобой, Бланш?
