— Слава аллаху! — не удержавшись, воскликнул Абу Мухаммед. — Выходит, морские царевны тоже ревнивы.
— А ты как думал? Они ведь тоже женского рода. А женщины все ревнивы, — сказал Халиль.
— Неужно и твоя жена? — спросил кто-то из моряков.
— Да и моя поначалу была ревнивой, — сознался Халиль. — Ну а теперь к кому ей ревновать?
— Ладно уж, не скромничай, — заметил другой моряк. — Продолжай лучше свой рассказ! А вы не перебивайте! Не лезьте со своими глупыми замечаниями! Пусть рассказывает!
— А ты что, нанял меня? — опять заупрямился Халиль. — Скажи ему, Абу Мухаммед, раз нанял он меня, пусть и кофе закажет.
Абу Мухаммед, поняв его намек, принес Халилю еще чашку кофе и стакан воды. Халиль определенно напился сегодня арака и теперь никак не может утолить жажду. Выпив стакан воды, он вытер тыльной стороной ладони губы и спросил:
— Ну, так на чем я остановился?
— На том, как русалка вернулась во дворец морского царя.
— А-а, вспомнил! Вернулась, значит, она во дворец, не хочет ни есть, ни пить. Сидит и только вздыхает. Спрашивает фея, что с ней. А русалка молчит, ничего не отвечает. Но фея сама обо всем догадалась. Жалко ей стало русалку. Раскрыла ей всю правду: никогда не сможет она соединиться с молодым принцем — не земная она девушка. Потому она и называется русалкой, что наполовину девушка, а наполовину рыба. А если она хочет избавиться от своего рыбьего хвоста, то должна, поднявшись на поверхность воды, выпить до восхода солнца особый напиток. Тогда у нее, как и у людей, вместо хвоста появятся две ноги. Но после этого она уже никогда не сможет вернуться назад, в море. Будет ходить по земле и чувствовать первое время ступнями ног страшную боль, будто в них вонзаются сразу тысячи иголок.
Заплакала русалка — жаль ей было расставаться со своим чешуйчатым хвостом. Но и без принца она жить не могла. Подумала она, подумала, да и попросила фею приготовить ей этот напиток. «Но для того, чтобы приготовить волшебный напиток, — говорит фея, — ты должна будешь лишиться дара речи, ибо я отрежу твой язык и приготовлю из него такой напиток, который превратит тебя из рыбы в девушку. Согласна ли ты на это?»
Задумалась русалка. Заплакала пуще прежнего. Но любовь к принцу была такой сильной, что она и на это согласилась. Высунула язык. Отрезала его фея, приготовила из него волшебный напиток и дала пузыречек русалке.
Поднялась она наверх, вышла на берег при свете луны и направилась ко дворцу, в котором скрылся тогда молодой принц. Взошла по ступенькам мраморной лестницы и перед дверьми осушила весь пузырек до дна. Сразу же почувствовала она, будто меч вонзился в ее тело, и потеряла сознание. Так она лежала на лестнице, пока не увидел ее утром молодой принц. Пораженный ее красотой, юноша спросил, кто она и откуда. Но девушка ничего не смогла ему ответить — она была немая. Молодой принц поднял ее и внес в свой дворец. Он так полюбил девушку, что не разлучался с ней, даже когда уезжал на охоту. Она надевала мужской костюм и ехала вместе с ним. Как ни любил ее принц, но жениться на немой девушке не решался.
Вскоре стало известно, что принц должен жениться на дочери правителя соседней страны. Во дворце стали готовиться к свадьбе. Принц, отправляясь в дорогу на смотрины, пригласил с собой и дочь морского царя. «Все равно я не женюсь на дочери соседнего короля, — сказал он. — Сердце мое принадлежит девушке, которая спасла меня. Сама она скрылась в неизвестной обители, в какой — никто не знает. Еду я на смотрины только для того, чтобы не обидеть отца».
Сели они на корабль и отправились в соседнее царство. Больно и обидно было девушке слышать такое признание принца. Но она успокаивала себя тем, что все равно он никогда не найдет ту девушку, которая якобы скрылась в неизвестной обители. Но случилось непредвиденное. Увидев дочь правителя соседней страны, принц вскрикнул: «Вот она! Это она спасла мне жизнь!»
Опустила низко голову русалка, сжалось ее сердце, ибо знала она, что день свадьбы принца будет последним днем ее жизни. Принц вместе со своей невестой отправился на корабле в обратный путь. Все смеялись, пели и веселились на корабле, только дочь морского царя была печальной и грустной. Как только принц признается в любви другой, она сразу же умрет.
Но тут из моря появились ее сестры-русалки. И старшая из них говорит ей: «Ты видишь, мы все лишились своих кос. Мы пожертвовали ими, чтобы спасти тебя. Взамен наших кос фея дала нам этот кинжал. Возьми его. Прежде чем взойдет солнце, вонзи этот кинжал в сердце принца. Смочи свои ступни кровью, которая польется на пол, и ты снова обретешь свой рыбий хвост. Тогда ты сможешь вернуться вместе с нами во дворец нашего отца».
Схватила морская царевна кинжал, но не вонзила его в сердце принца. Раздвинула балдахин его постели, последний раз взглянула на спящего принца и выбросила кинжал в море. Потом подошла к борту и с первым блеснувшим лучом солнца прыгнула в море. Но дух покинул ее тело раньше, чем она коснулась поверхности моря, а тело ее превратилось в морскую пену… Вот и весь рассказ о морской царевне…
— Да, интересный рассказ! Спасибо тебе, Халиль, — растроганно произнес Абу Мухаммед.
— Но есть у этой истории и продолжение, — заметил Халиль.
— Ради бога, Халиль, расскажи, что произошло дальше! — взмолился Абу Мухаммед.
Халиль, закрыв глаза, многозначительно покачал головой:
— Продолжение не я, а море расскажет. Слышишь, как оно шумит? Это морской царь мстит принцу и всем людям за свою погибшую дочь!..
— О аллах всемогущий! — глубоко вздохнул Абу Мухаммед. — Будь милосердным, сохрани жизнь Таруси и всем морякам!
— А все-таки начальник порта прав, — сказал Халиль. — Выходить в море в такую погоду — надо быть сумасшедшим… Ну ладно, я пошел…
— Иди, иди! — недружелюбно отозвался Абу Мухаммед. Потом накинул на плечи старый бушлат и крикнул вслед Халилю: — Обожди меня! И я пойду в порт. Может быть, что-нибудь известно… Все равно я не смогу уснуть. Посижу лучше на пирсе.
ГЛАВА 14
А Таруси в это время было совсем не до размышлений о том, что о нем говорили и думали на берегу. Он сам просто не задумывался над тем, как можно назвать его действия: безумием, глупостью или авантюрой. Все его внимание было сосредоточено только на штурвале. Он чувствовал под собой упругие волны и, будто отталкиваясь от них собственным телом, рвался вперед. Только вперед! Наконец-то штурвал снова у него в руках. Опять он вернулся в свою родную стихию. Он в море. Какое это счастье!
Какая все-таки большая разница между парусником и моторным катером. Сейчас он это особенно почувствовал. Катер — это вещь! Он сразу оценил все его достоинства, ну разве сравнится с ним парусное судно! Маневрируй как хочешь.
Конечно, Таруси и сам сознавал, как опасно выходить в море в такую погоду. Это был риск, и немалый. Даже выйти из гавани в открытое море было не просто. Армада побелевших от злости волн бросалась в атаку, готовая сокрушить все на своем пути. Нужно было не только устоять перед этим бешеным натиском и отбить наступление волн, но и перейти в контратаку. Когда встречная волна поднимала корму вверх, мотор начинал, захлебываясь, чихать. Потом она скрывалась под водой, и катер, словно вставшая на задние лапы собака, рычал, наклонялся, и казалось, что еще мгновение — и он перевернется. Но Таруси, подчиняясь инстинкту самосохранения, ловко успевал повернуть руль, лавируя то вперед, то влево и спасая тем самым катер от неминуемой, казалось бы, гибели. Так, прорывая цепь за цепью наступающего противника и увертываясь от прямых ударов наиболее злых и неистовых волн, катер хотя и медленно, но упорно прокладывал себе дорогу вперед. И когда наконец они, прорвав еще одну цепь, вышли из акватории порта в открытое море, Таруси издал победный клич:
— Ура! Выскочили! — И, как бы объясняя свою радость матросам и подбадривая их, добавил: —Раз мы вышли в море, нам нечего теперь бояться шторма. Победим любую бурю. Волны страшны только у берега. Главное — смотреть за мотором. Заглохнет мотор, туго нам придется.
— Мотор в порядке, капитан. Закрыт хорошо. Но волны захлестывают с бортов, и вода внизу все прибывает и прибывает.
— Ничего, — успокоил его Таруси, — воду откачаем. Эй, Исмаил! — закричал он вдруг, стуча кулаком по кожуху машинного отделения. — Убавь обороты! Ветер, кажется, изменился. Будем держать на северо-восток, чтобы обойти залив стороной.
Катер, изменив курс, накренился, подставив чуть ли не под прямым углом правый борт волнам. Мотор жалобно затарахтел, будто застонав под ударами волн, которые нещадно хлестали по катеру, обдавая матросов с головы до ног холодной соленой водой. Промокшая от морских брызг и дождя одежда облепила их тела. Выпрямившись, катер снова пошел в лобовую атаку на нескончаемые ряды волн. Он с трудом взбирался на них, вскакивал, как испуганный конь на дыбы, вытягивая шею, подминая под себя и опираясь на них задними ногами, начинал прыгать и вертеться, будто стараясь сбросить с себя упрямого седока. Матросы, что наездники-джигиты, то приседали, то поднимались, пружиня на полусогнутых ногах, и крепко цеплялись за поручни, за канаты, друг за друга, хорошо понимая, какая участь ждет их, если они очутятся за бортом. Впервые за этот неспокойный день они реально осознали ту степень риска, на который пошли, согласившись выйти с Таруси в открытое море. Может быть, кое-кто из них вспомнил сейчас о береге, даже раскаялся в своем опрометчивом поступке. В такие моменты опасность представляется еще больше, чем она есть на самом деле, и видишь как наяву уже саму смерть, которая, улыбаясь, подмигивает тебе, пытаясь схватить в свои цепкие объятия.
