– Ну, предположим. А как быть с таким понятием, как верховенство закона?
– О чем это вы?
– Ну, хотя бы об этой вопиющей истории с подростками, рисовавшими граффити в метро. Ваши «Королевские Соколы», беззаконно патрулировавшие улицы, надевали им железные рукавицы, так что бедные дети несколько недель не могли есть и пить без посторонней помощи, и обливали их какой-то несмываемой краской, а полиция штрафовала родителей на совершенно чудовищные суммы…
– Дорогая, вы не владеете вопросом. Это непрофессионально…
– Я не репортер отдела происшествий. Сюжет в данном конкретном случае меня мало интересует. Меня интересует подоплека.
– Я, однако же, позволю себе обозначить сюжетную канву… Так вот. И рисовали они отнюдь не только в метро. Кем надо быть, чтобы малевать всякую мерзость на памятнике Святому Вацлаву и Лорете?! Это что такое, черт подери?! И потом. Никто никого не штрафовал, родителей несовершеннолетних засранцев обязали выплатить нанесенный городскому хозяйству ущерб, а совершеннолетние должны были сделать это сами через общественные работы… После нескольких месяцев уборки нечистот даже самым передовым и сознательным альтернативщикам расхотелось геройствовать. А что касается рукавичек… Так бедным деткам пришлось просить папу и маму покормить и напоить ребеночка, что способствовало развитию чувства стыда, которое у них на тот момент совершенно отсутствовало, а у родителей проснулись родительские чувства. Результат – мир в семье и возвращение будущих граждан в лоно законопослушания. А то, что над их нелепыми варежками и разрисованными физиономиями потешались все прочие подростки, тоже имело чрезвычайно сильный воспитательный эффект. И в школу им пришлось ходить, и учителя ставили им колы, так что все нормально…
– Вы меня поражаете. Вы же умный человек, энциклопедически… ну, не образованный, хорошо, но эрудированный. Разве вам не известно, что юным свойственно асоциальное поведение, что это медицинский факт, вызванный особенностями формирования нейронных связей в мозгу, а не злой умысел?!
– Разумеется, я это знаю, пани Елена.
– И как вы это знание употребили?!
– Только так, как и следовало его употребить. Вы правы – с медицинскими фактами не поспоришь. Но мы и не собирались. Мы их употребили по назначению. В воспитательных целях. Если кто-нибудь чего-нибудь не понимает, то нужно просто выучить правила. Путь в увлекательный и интересный мир взрослых проходит не там, где они думают. Совокупления без чувств, наркотики, алкоголь и насилие – не запретные и потому вожделенные яблоки этого мира, а его ядовитые змеи. И для того, чтобы не умереть от их яда, нужно выучить правила, как с ними обращаться. Это требует времени и сил, не только физических, но и душевных. Кто не хочет учить правила, полагая, что он уже все умеет и знает, – будет наказан. По-настоящему сильно, больно и унизительно. И таких девушки любить не будут, потому что девушки любят длинноногих и начитанных, а не прыщавых придурков, гугнявящих гнусавый речитатив под ритмичное дыдыканье…
– Сумбур вместо музыки, – усмехнулась Елена. – Пан Данек, да чем же вы отличаетесь от так проклинаемых вами большевиков?
– Математическим знаком, дорогая.
– Неужели? – Елена хмыкнула. – Но с искусством вы поступаете…
– Где вы видите искусство? Кривляющаяся гнусь в униформе уличных громил – это искусство, по-вашему?! Нет-нет, и не мечтайте. Спортивные комплексы, скаутские отряды, кружки выпиливания лобзиком и курсы кройки и шитья, – пожалуйста, сколько угодно, в каждом дворе и совершенно бесплатно. С захватывающими экскурсиями по всему свету, кстати. Но беситься, еще и накачиваясь всякой дрянью – не пойдет. Примите и прочее.
– Но человеку нужно перебеситься, пан Данек. И желательно в юности…
– Нет, – рявкнул он так, что Елена дернулась от неожиданности. – Не будет этого! Прогрессоры, а не сопливые наркоманы. Воины, а не косопузые нытики. Ученые, а не шляющиеся по подворотням дебилы. Их боевые подруги, нежные, верные, терпеливые и любящие. Понятно?!
– Ужас. А ваши «Королевские Соколы», караулящие студентов Нового университета и срывающие с них куфии [51] – это что такое?
– Это? Это воспитательный процесс. Причем двусторонний. «Соколам» – кстати, они не мои, а королевские, что вполне логично вытекает из названия – нужно куда-то девать энергию. А мы ее просто правильно канализируем. А у ваших сопляков из Нового необходимо культивировать определенные нейронные связи. Например, что куфия – это плохо.
– Таким способом?!
– Вам известно, что «Соколы» их даже не бьют?! – рассердился Майзель.
– Они их унижают. Обзывают «шахидами»…
– Замечательно. Вы считаете, что «шахид» – это ругательство?
– Конечно. А что?
– Ничего, – Майзель как-то странно посмотрел на Елену и улыбнулся. – Вам не кажется, что у нас с вами гораздо больше совпадений во мнениях, чем различий?
– Это сейчас неважно, и…
– Это важно, пани Елена. Это просто очень, очень важно. Для меня – обязательно.
– Но у нас с вами очень разные методы…
– Не методы, дорогая. Не методы, – инструменты…
– Вы хотите единомыслия.
– Единодушия.
– Это нереально.
– Возможно. Но я дерусь, потому что дерусь.
– Вы не можете приставить всем свою голову, пан Данек. Даже если вы действительно говорите, – и делаете, – очень правильные вещи…
– А плевать, – Майзель оскалился дерзко и весело. – Что выросло, то выросло.
– А кто не может? Или не хочет? Больные? Неспособные?
– Больных – вылечим. Неспособных – приставим к делу, которое они способны делать, за вознаграждение, позволяющее жить по-настоящему достойно. А кто не хочет… Кто сознательно не хочет… – Майзель пожал плечами.
– Но так не бывает…
– Будет, – он посмотрел на Елену и кивнул, подтверждая собственную правоту, в которой, похоже, был убежден неколебимо. И улыбнулся. – У нас – будет, пани Елена. Уже есть. У нас много денег, дорогая. В том числе и для этого. И мы этого хотим. А значит, сможем.
Елена молча разглядывала его, как экспонат палеонтологического музея. Потом тихо спросила:
– И куда вы нас всех тащите, вы, чудовище? Вы нас слышите? Мы же люди, а не пулеметные расчеты…
– Мне некогда, пани Елена, – спокойно, без всякого пафоса, сказал Майзель. – Все вопросы – после победы, дорогая.
– Я не хочу ни с кем воевать. И все остальные, поверьте, еще меньше, чем я…
– Ваш испуг уже миновал?
– Какой испуг?!
– Я о вашей последней книге.
– Ах, Боже мой… Она вовсе не предназначена служить знаменем для крестовых походов, если вы об этом. Я видела несчастных одурманенных людей, а не…
– И что вы собираетесь противопоставить этому дурману? Неделю моды в Париже? Или Каннский кинофестиваль?
– А вы?!
– Мы сначала отправим на корм червям особо рьяных распространителей дурмана, а остальных напугаем нашей мощью и железобетонной правотой так, что им ничего другого не останется, как забыть о своем дурмане и заняться, наконец, настоящим делом…
– О каком таком деле вы все время талдычите, пан Данек?!
– Учить, лечить и защищать. Три главных мужских дела на свете, пани Елена. Все остальное – производные и вспомогательные функции.
– Ну, потрясающе. Просто потрясающе…
– Мне тоже нравится, – Майзель ослепительно улыбнулся.
– Черт подери вас совсем, пан Данек…
– До этого, надеюсь, довольно далеко, если вообще когда-нибудь дойдет. Что? Вы что-то сказали?
– Я так и предполагала.
– Что именно?
– Вы, помнится, обвинили меня в том, что я вас провоцирую. Но вы сами… Вообще все, что вы делаете – провокация. Не так ли?
– Я предпочитаю более обтекаемый термин.
– Какой же?
– Государственное строительство. Это этапы государственного строительства, дорогая. И не только у нас – везде… Государства должны быть удобными, ненавязчивыми и безопасными. Но при этом – сильными и мгновенно реагирующими на проблемы граждан. А одетые, как дервиши, молодые люди с железными болтами в бровях и гайками в носу, слоняющиеся без дела по улицам с баллонами нитрокраски – это проблема. И бандиты повсюду – проблема. И прозрачные границы, через которые сочится в страну всякая мерзость – это проблема. Проблем много, и все их надо решать. Пусть и не сразу. А не жить с ними рядом десятилетиями и уговаривать себя, что это не проблема, а так, мол, прыщик на попке, рассосется… Не рассосется. Как не рассасывается, собственно, нигде. Только у нас. Практически рассосалось, вы не находите? И мы не болтаем, а, как минимум, пытаемся строить это самое государство…
– Я думаю, что это называется – фашизм. Пусть бархатный, но фашизм…
– У-у… Да ради Бога, дорогая. Назовите это так, как вам больше нравится. Только я думаю, что порядок в стране – это не фашизм, а просто порядок. Порядок и честная власть.
