…Если бы какой-нибудь любитель спортлотереи захотел бы в тот день после обеда приобрести билет именно в пункте Жилкова, ему пришлось бы долго ждать. Ибо глава предприятия битых три часа сидел за столом, пытаясь найти ответ на неразрешимый вопрос: как в создавшихся обстоятельствах жить дальше, что делать в первую очередь, а что во вторую.
К концу третьего часа невыразимых душевных мук Дамян Жилков решил: в первую очередь надлежит посетить квартиру Дарговых. Притом в такой час, когда Косты Даргова наверняка нет дома.
2
Беба не удивилась приходу Жилкова. Или сделала вид, что не удивлена, когда увидела перед собой скуластую физиономию Дамяна. Она провела его в гостиную, усадила в кресло, перемешала в миксере «мартини» и джин, наполнила оба стакана и только тогда села в кресло напротив гостя. Они выпили, после чего Жилков спросил:
— Узнала новость?
— Многими новостями земля полнится, — отвечала Беба холодно, — какую ты имеешь в виду?
— Насчет подполковника Геренского, слыхала небось?
Но Беба еще ничего не знала, и Жилкову пришлось рассказать ей все.
— Вот в какую лужу посадили меня друзья-товарищи, — закончил он горестно. — Мими сдуру бухнула на следствии о нашем разговоре с Боби, а сам Боби, мерзавец, якобы видел меня одного в гостиной. Что теперь делать, ума не приложу.
— Не понимаю, почему ты мне рассказываешь эти вещи, — удивилась Беба. — Какое мне дело, кто ведет следствие, кто кого видел в гостиной? Я спокойна, совесть моя чиста. Чего мне опасаться?
— Брось, Беба, свои штучки. Если этот Геренский, черт бы его побрал, нажмет на нас посильней, боюсь, как бы Борис тоже не раскололся. Вот чего тебе надо бояться.
— В чем расколется? Я-то здесь при чем?
— Да если он расколется, тогда и меня прижмут к стенке, смекнула? Ну, а уж коли я расколюсь…
— Выражайся яснее, — сказала Беба и зябко передернула плечами.
— Все и так яснее ясного… В четверг после обеда я передал твои картины Вернеру Шомбергу. Он честно отсчитал мне положенные деньги. В пятницу я приехал к Даракчиеву и все ему отдал. Ну вот. Жорж, даже не пересчитывая денежки, а там их было несколько пачек, положил в буфет, в правый средний ящик. Потом запер ящик на ключ, а ключ спрятал в карман. И я…
— Догадываюсь, — прервала она его. — Польстился на чужие капиталы и решил вмиг разбогатеть.
— Да. Польстился. Запираться перед тобой не стану. Соблазнили они меня. Все время мерещилось, что мне сразу несколько тысяч подвалило. И когда увидел, что Даракчиев пошел к беседке, я бросился в гостиную. На столе стояли рюмки с коньяком и чаша Жоржа, тоже полная почти до краев. Но я к ним не притронулся, вот тебе крест.
— Может, и не притронулся, а может…
— Разрази меня гром, не повинен. Яд в чашу Даракчиева сыпанули или до моего прихода, или уже после меня. Хотя скорее всего до меня.
— Да ты выучился болтать не хуже твоего подполковника, — съязвила Беба. — Откуда такая уверенность?
— Скажу, не торопись! Вошел я, значит, в гостиную, обогнул стол с коньяком — и прямо к ящику с деньгами. — Жилков вытащил из кармана ножик со множеством блестящих приспособлений. — Теперь гляди. Эту штуковину я смастерил, когда еще токарем работал, мне приятель подсказал, что к чему. Любые замки открывает запросто. Хочешь, покажу как?
— Не нужно, — сказала она. — И так верю… Значит, открыл ты ящик и…
— Черта с два. Не поддался замочек-то. Не знаю, что за система, но, видно, хитроумная. Жоржа на мякине не проведешь… В общем, потыркался я минуту-другую, ничего не вышло. С тем и ушел.
— И с этой-то чепухой ты собираешься покаяться перед Геренским? — изумилась Беба. — Он мелкими жуликами и блестящими отмычками вряд ли занимается. Хочешь еще выпить?
— Налей… Может, я и мелкий жулик, зато перед богом отвечать за Жоржа мне не придется, Беба. А вот когда его уже схоронили, я кое-что вспомнил…
— Что же ты вспомнил, Дамян?
— Сама понимаешь, по гостиной я крался как кошка. Да если бы Жорж заметил, что я роюсь в его буфете, он меня в порошок бы стер. Тогда прощай, работа, прощай, консорциум!.. Так вот. Очутившись в гостиной, я услышал, Беба, шаги. Шаги по лестнице на верхний этаж, где спальни. Затаился я, Беба, стою ни жив ни мертв. Куда, думаю, идут — вверх или вниз. Слава богу: кто-то подымался в спальню. Подскочил я к лестнице, прислушался: да это же ты шла, Беба. Ты, именно ты была до меня в гостиной, обстряпала свои делишки и уходила. Босиком! Только лестница чуть-чуть скрипела. А кто может подниматься босиком? — Дамян вытер вспотевший лоб. — Только Беба Даргова! Да к тому же и походку твою я знаю. Не обессудь, как говорится, за откровенность. Пусть между нами будет полная ясность. Прижмут меня к стенке, выложу все как на духу. Пусть меня судят за попытку ограбления. Но не за убийство!
— А как ты докажешь все свои бредни? — спокойно спросила Беба, растирая пальцами виски.
— А я и доказывать ничего не буду Не забывай, что они изучали и следы на лестнице. Я буду всего лишь свидетелем, а там уже отыщут преступника… Может, чего-нибудь еще хочешь у меня спросить?
Беба перестала растирать виски, подперла ладонью голову, задумалась. Затем снова приготовила коктейль, разлила по стаканам, села. Однако села теперь не в свое кресло, а на подлокотник кресла Дамяна, при этом ее халатик случайно раскрылся и обнажил ногу выше колена.
— Выпьем, — сказала она, — выпьем за нашу дружбу.
Беба в упор смотрела на него прищуренными глазами.
— Откровенность за откровенность, — сказала она. — Я тоже не убивала Жоржа. Я слишком его любила, а любимых, ты знаешь, не убивают ни с того ни с сего. Однако не скрою: твои показания могут создать мне серьезные неприятности. Пока я докажу, что невиновна, всю душу вымотают. К тому же сплетни, разговоры, пересуды… И я предлагаю тебе: забудь о шагах на лестнице. Забудь — и я сумею вознаградить тебя за молчание. Обещаю, Дамян.
Он сидел не двигаясь и думал. Почему бы ему, Дамяну Жилкову, не занять в один прекрасный день место Даракчиева в консорциуме? Вместе с неотразимой Бебой? Что ему мешает?
Медлительный обычно ум Жилкова работал лихорадочно. И наконец Дамян сообразил, как дорого он мог бы заплатить за Бебины вознаграждения. Нет, на такое он при всем желании рискнуть не мог. Потому что Беба может стать единственным козырем для спасения.
И была еще одна причина: в глубине души он боялся Бебы. Такая женщина, как она, окажется способной на все. И когда решит мстить, месть ее будет ужасной.
Он медленно и неловко поднялся. И не узнал своего глухого, сдавленного голоса:
