Парень сбросил на землю мешок с мукой и почесал голову.
– А кому она может принадлежать, как не торговцу Туфту? – ответил он, не спуская с меня любопытных глаз. – Только его здесь сейчас нет, он в Стокке. Скоро вернется.
– Торговец Тругельс Гулликсен Туфт? – спросил я срывающимся голосом.
– Ну да. – Парень был удивлен.
Я повернулся и, ничего не сказав, снова пошел к морю.
Глава 26
Когда я опять увидел нунция, он шел по направлению к Нордбюен. Спокойно шагал, заложив руки за спину, и смотрел на Дворцовую гору. Я незаметно следовал за ним, видел, как он купил пиво у какой-то шинкарки, сел на лавку и с наслаждением его выпил, а потом затрусил дальше и, дойдя до Смёргорден, вдруг обернулся.
Неожиданно я оказался в трудном положении – на пустой дороге скрыться мне было негде. Я прошмыгнул в какой-то двор и, к изумлению маленького мальчика, сунувшего палец в рот, спрятался за висевшим там бельем. К счастью, нунций повернул обратно в город, не бросив даже взгляда в мою сторону.
Когда мы миновали усадьбу Мадсегорден, я один раз оглянулся, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь за мной… или за нами. В то же мгновение высокая фигура нырнула в ворота усадьбы. От удивления я открыл рот и долго смотрел в ту сторону. Если я не ошибся, в ворота свернул человек с лошадиным лицом, тот самый, кого я видел разговаривающим с комендантом Штормом во Фредрикстаде. В растерянности я глядел по сторонам, переводя взгляд с нунция, который вскоре скрылся по направлению к Ланггатан, на усадьбу Мадсегорден, безусловно, самую большую и красивую во всем городе. Следует ли мне разузнать, что этому человеку от меня надо? Он ли следил за мной во время моей прогулки по городу?
Нунций скрылся за телегой, и я поспешил за ним – как бы там ни было, а я отвечал за его безопасность.
Ни разу не остановившись, не поговорив ни с одной живой душой, он снова прошел через площадь, спустился по Киркегатен к пристани и берегом направился к постоялому двору парусника, но неожиданно чей-то окрик заставил его остановиться. На деревянном ящике импровизированного трактира сидел Томас, махал ему рукой и что-то кричал. Нунций натянуто улыбнулся, потом подошел к нему и, помедлив, сел на свободный ящик. Ремесленники уже ушли, и после дождя там уже почти никого не осталось.
Я быстро пошел к Ланггатан и к Грязному переулку, а там спустился к фьорду – получилось, будто я появился на берегу с другой стороны. Я взбежал по лестнице на причал, подошел к ящикам, на которых они расположились, и поздоровался с ними обоими, сидевшими каждый со своей кружкой пива.
– Господин Хорттен, присоединяйтесь к нам! – с облегчением воскликнул нунций при виде меня.
Томас глянул на меня через плечо и усмехнулся:
– Безумец безумца всегда найдет.
Нунций растерялся, хотел что-то сказать, но тут раздалась барабанная дробь. Люди вокруг подняли головы и увидели идущего из города барабанщика. Рассыпав новую дробь, барабанщик поднялся на причал, убрал в футляр палочки, достал какую-то бумагу и громко прочитал вслух:
Всем высокоблагородным и знатным господам и горожанам.
Завтра, тридцатого октября года тысяча семьсот третьего от Рождества Христова, горожане созываются на встречу в ратушу. Прийти следует в половине одиннадцатого, будут слушаться и обсуждаться дела самой серьезной важности.
С глубочайшим уважением, бургомистр Педер Клаусен Нёрхолм.Барабанщик проследовал дальше вдоль причалов, по пути он несколько раз барабанной дробью привлекал к себе внимание людей и повторял свое сообщение.
– Что это? – спросил нунций.
– Завтра состоится собрание в ратуше, – с готовностью объяснил Томас, окулист, по-немецки. – Горожанам должны сообщить об указах и рескриптах короля, а также, возможно, о распоряжениях наместника или губернатора.
Нунций равнодушно кивнул и глянул на Томаса, глаза его блеснули:
– Вы по-прежнему считаете, что все религии непоследовательны по своей сути?
Томасу понадобилось время, чтобы опомниться. Обычно он сам задавал такие неожиданные вопросы, и мне было приятно видеть его, пусть и недолгое, смущение.
– Э-э… да, то есть так считал мой старый учитель.
– Поскольку вы так хорошо это запомнили, у меня есть все основания полагать, что и вы тоже разделяете это мнение?
Томас улыбнулся своей глуповатой улыбкой.
– Да-а, не исключено, что так.
– И какую же непоследовательность вы находите в христианском учении? – Нунций с надменным видом откинулся на груду мешков, сложенных у него за спиной.
– Ну, как вам это лучше объяснить? – смущенно сказал Томас с таким видом, будто он напряженно о чем-то думает. – Явно, что уважаемый господин приехал к нам из другой страны, что он не норвежец, и потому я смею предположить, он не ждет, что мы должны следовать всему, что сказано в Священном Писании. – Он посмотрел на нунция, ожидая подтверждения своих слов.
– В Библии есть много указаний, как человеку следует прожить свою жизнь и как относиться к ближним своим, – сказал нунций.
Томас смущенно потянул себя за рукав и поднял глаза:
– Поскольку вы – чужеземец, вы не можете думать, что следует выполнять все, что требует Писание?
– То, что я чужеземец, – раздраженно фыркнул нунций, – вовсе не значит, что я отвергаю некоторые части Библии. Разумеется, все, сказанное в Писании, следует выполнять.
– Все?! – Томас сделал глупо-удивленное лицо.
– Да, безусловно. Это не та книга, из которой можно выбрать то, что тебе нравится, и отбросить остальное.
– И в это “все” вы включаете также и все Книги Моисеевы?
– Да, все без исключения! – повторил нунций, и щеки его слегка покраснели от возбуждения.
– И Пятую Книгу Моисееву тоже?
Нунций не соизволил ответить, по нему было видно, что он сейчас встанет и уйдет.
Томас наклонился вперед:
– Но там в четырнадцатой главе, стих двадцать первый, говорится: “Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, пусть ест ее, или продай ему”. – Так там написано, и если вы считаете, что мы должны следовать Библии, и в то же время находитесь в чужой стране…
– Естественно, что некоторые древние правила уже устарели, – прервал его нунций. – Новая церковь, какая она сейчас есть, основывает свое учение прежде всего на Новом Завете.
– Значит, в Новом Завете нет никаких противоречий?
– Абсолютно никаких. Тексты о Сыне Божием и Святой Матери Божией – это слова любви, и в них нет никаких противоречий.
– Значит, когда Евангелие от Марка говорит, что в своем родном городе Иисус исцелил несколько человек, а Евангелие от Матфея говорит, что Он в том же месте исцелил все болезни и всех немощных среди людей, в этом нет никакого противоречия? Или когда в одном месте говорится, что Он пробыл в Иерусалиме один год, а в другом, что Он пробыл там три года?
– Это несущественные мелочи. – Нунций раздраженно махнул рукой. – Что значат какие-то цифры по сравнению с тем, что человек всегда находится в руках Божиих – и в этой жизни, и в будущей? Или вы отрицаете будущую жизнь? Взгляните, во что лютеранская Церковь превратила обряд погребения. Я видел одни похороны в Копенгагене. Серая и долгая церемония, на которой пастор произнес скучные предостережения оставшимся в живых. А должен был бы проститься с покойником и выразить заботу о нем, прочитав молитву, и таким образом передать его в руки Божии.
Я сердито наблюдал за тем, как посланец Папы поносит мою Церковь и мою веру. Неужели он не понимает, что это его Церковь, заблудившись, ушла от Бога? Мой гнев выплеснулся через край:
– Лютер видел все украшения и фокусы, которыми Папы Римские заполнили религию, и он удалил их, чтобы вернуться к чистому христианству, к христианству без святых, реликвий и торговли у алтаря. Лютеранская Церковь – это не случайная мешанина, созданная алчными Папами и предписанными ритуалами. Она продуманна, в ней нет ничего случайного, когда дело касается церковного учения и ритуалов. – Я тяжело дышал, с бьющимся сердцем схватил свою кружку и ждал возражений нунция. Но заговорил вовсе не нунций.
– Увы, должен вас разочаровать, господин Петтер, – произнес Томас и насмешливо посмотрел на меня. – Но и в лютеранской Церкви не все так хорошо продумано, как вам кажется. И это доказывают первая и последняя молитва богослужения, которые читает звонарь. Они были задуманы как чтение и поучение для детей и подростков, чтобы со временем эти молитвы стали их тихим и личным разговором с Богом при входе и выходе из Дома Его, они и читаются от первого лица, что господин Петтер, разумеется, знает. Но, возможно, церковные служители оказались туповаты, и им трудно давалось учение или, может быть, сила привычки оказалась слишком велика, а память – слаба. Во всяком случае, прошло уже сто лет с тех пор, как епископ Брокманн временно ввел чтение этих молитв, а звонарь до сих пор читает их, причем читает для всех прихожан. И, думаю, он будет читать их еще двести и триста лет, если только Судный день раньше не остановит его.
