— Отменить блюдо? Почему?
— Потому что монахи нашли недостаточным то блюдо, которое подают в пятницу на третье, — варенье из бургундского винограда.
— Подумайте-ка — «недостаточным»!.. А по какой причине?
— Они заявили, что все еще голодны, и потребовали дополнительно что-нибудь постное — чирка, омара или хорошую рыбу. Как вам нравится такое обжорство?
— Ну, а если монахи были голодны?
— В чем же их тогда заслуга? — спросил брат Модест. — Всякий может хорошо работать, если при этом ест досыта. Черт возьми! Надо умерщвлять плоть во славу божию, — продолжал достойный аббат, кладя себе на тарелку огромные ломти окорока.
— Пейте, Модест, пейте, — сказал Шико, — не то вы подавитесь, любезный друг, вы же побагровели.
— От возмущения, — ответил настоятель, осушая стакан, в который входило не менее полупинты.
И тут, несмотря на протесты Шико, Горанфло затянул свою любимую песенку:
Осла ты с привязи спустил,Бутылку новую открыл —Осел копытом звонко бьет,Вино веселое течет.Но самый жар и самый пыл,Когда монах на воле пьет.Вовек никто б не ощутилВ своей душе подобных сил!
— Да замолчи ты, несчастный! — сказал Шико. — Если невзначай зайдет брат Борроме, он бог знает что подумает.
— Если бы зашел брат Борроме, он стал бы петь вместе с нами.
— Вряд ли.
— А я тебе говорю.
— Молчи и отвечай на мои вопросы.
— Ну говори.
— Да ты меня все время перебиваешь, пьяница!
— Я пьяница?..
— Послушай, от этих воинских учений твой монастырь превратится в настоящую казарму.
— Да, друг мой, правильно сказано — в настоящую казарму, в казарму настоящую. Еще в прошлый четверг… Кажется, в четверг?.. Да, в четверг… Подожди, я уж не помню — четверг или нет?..
— Четверг или пятница — неважно.
— Правильно говоришь. Важен самый факт, верно? Так вот, в четверг или пятницу я обнаружил в коридоре двух послушников, которые бились на саблях, а с ними были два секунданта, тоже желавших сразиться друг с другом.
— Что же ты сделал?
— Я велел принести плетку, чтобы отстегать послушников, которые тотчас же удрали. Но Борроме…
— Так что же Борроме?..
— Борроме догнал их и так обработал плеткой, что бедняги до сих пор лежат.
— Хотел бы я обследовать их лопатки, чтобы оценить силу руки брата Борроме, — заметил Шико.
— Единственные лопатки, которые стоит обследовать, — бараньи. Съешьте лучше абрикосового варенья.
— Да нет же, ей-богу! Я и так задыхаюсь.
— Тогда выпей.
— Нет, нет, мне придется идти пешком.
— Ну и мне придется командовать, однако я пью!
— О, это дело другое… Чтобы давать команду, требуется лишь сила легких.
— Ну, еще стаканчик, всего один стаканчик пищеварительного ликера, секрет которого знает только брат Эузеб.
— Согласен.
— Он чудесно действует: как ни наешься за обедом, через два часа снова хочется есть.
— Какой замечательный рецепт для бедняков! Знаете, будь я королем, я велел бы обезглавить вашего Эузеба: от его ликера во всем королевстве может возникнуть голод… Ого! А это что такое?
— Начинается учение, — сказал Горанфло.
Действительно, со двора донесся гул голосов и лязг оружия.
— Без начальника? — заметил Шико. — Солдаты у вас не очень-то дисциплинированные.
— Без меня? Нет! — сказал Горанфло. — Да и к тому же это невозможно, понимаешь? Ведь командую-то я, учу-то я! А вот и доказательство: ко мне за приказанием идет брат Борроме.
И правда, в тот же миг показался Борроме, устремивший на Шико быстрый взгляд, подобный предательской парфянской стреле.
«Ого! — подумал Шико. — Напрасно ты на меня так посмотрел: это тебя выдает».
— Сеньор настоятель, — сказал Борроме, — пора начинать осмотр оружия и доспехов; мы ждем только вас.
— Доспехов! Ого! — прошептал Шико. — Одну минутку, я пойду с вами.
И он вскочил с места.
— Вы будете присутствовать на учении, — произнес Горанфло, поднимаясь, словно мраморная глыба, у которой выросли ноги. — Дайте мне руку, друг мой, вы увидите замечательные упражнения.
— Должен подтвердить, что сеньор настоятель — прекрасный тактик, — вставил Борроме, вглядываясь в невозмутимое лицо Шико.
— Дон Модест человек во всех отношениях выдающийся, — ответил с поклоном Шико.
Про себя он подумал:
«Ну, мой дорогой орленок, не дремли, не то этот коршун выщиплет тебе перья!»
XXII. Брат Борроме
Когда Шико, поддерживая достопочтенного настоятеля, спустился по парадной лестнице во двор, он увидел, что аббатство весьма напоминает огромную, полную кипучей деятельности казарму.
Монахи, разделенные на два отряда по сто человек в каждом, стояли с алебардами, пиками и мушкетами и ждали, словно солдаты, появления своего командира.
Человек пятьдесят, из числа наиболее сильных и ревностных, были в касках или шлемах, на поясах у них висели длинные шпаги. Иные, горделиво красуясь в выпуклых кирасах, с явным удовольствием постукивали по ним железными перчатками.
Брат Борроме взял из рук послушника каску и надел ее быстрым и точным движением какого-нибудь рейтара или ландскнехта. Пока он прилаживал каску, Шико, казалось, глаз не мог от нее оторвать. Более того, он даже подошел к казначею и провел рукой по металлической поверхности.
— Замечательный у вас шлемик, брат Борроме, — сказал он. — Где вы приобрели такую каску, дорогой настоятель?
Горанфло не мог говорить, ибо в это время его облачали в сверкающую кирасу: по размерам она вполне подошла бы Фарнезскому Геркулесу,[32] но жирным телесам достойного настоятеля в ней было порядком тесно.
— Не затягивайте! — кричал Горанфло. — Черт побери, я задохнусь, я совсем лишусь голоса! Довольно! Довольно!
— Вы, кажется, спрашивали у преподобного отца настоятеля, — сказал Борроме, — где он приобрел мою каску?
— Я спросил это у достопочтенного аббата, а не у вас, — продолжал Шико, — ибо полагаю, что у вас в монастыре, как и в других обителях, все делается лишь по приказу настоятеля.
— Разумеется, — сказал Горанфло, — все здесь зависит от моей воли. Что вы спрашиваете, милейший господин Брике?
— Я спрашиваю у брата Борроме, не знает ли он, откуда взялась эта каска?
— Она была в партии оружия, закупленной преподобным отцом настоятелем для монастыря.
— Мною? — переспросил Горанфло.
— Ваша милость, конечно, изволите помнить, что велели доставить сюда каски и кирасы. Ваше приказание и было выполнено.
