— К чему ты всё это говоришь, детка?
— Да к тому, что я и так от них от всех отличаюсь. Одним отличием больше, одним меньше — какая разница? Я уже сказала, что не буду ходить к пастору Коулу на исповедь, и решение своё не изменю. Коул Джефферсон — подлый лицемер, и если Богу угодно, чтобы ему служили такие люди, то в чём тогда разница между Богом и дьяволом?
— Господь с тобой! — всплеснула руками бабушка. — Да разве так можно!
— И если такие, как Снежана Грундер и Том Брикс достойны называться светоносцами, то мне так называться совсем даже не хочется.
— Ну хорошо, не хочешь вступать в Лихтен-Югенд — не вступай, но… Скажи, где ты раздобыла эту проклятую ледышку? Мне сказали, что вчера у тебя в портфеле нашли дьявольский шар.
— Бабуля, дьявольского в нём столько же, сколько… в том же телевизоре. Очередное чудо техники, как говорит Джек. Томас Квинт пропал не из-за того, что играл магической ледышкой — ими многие играют… Его просто похитил или убил какой-то негодяй. Преступник. Мартин правильно говорит: властям надо получше бороться с преступностью, а не позволять всяким психам и дегенератам обыскивать детей, отбирать у них игрушки.
— Может быть. И всё же… где ты взяла эту игрушку?
— Купила с рук. На Центральном Рынке. А если будет возможность, куплю снова. Марго Аффенштайн вчера позвонила из школы домой и всё рассказала. И отец заверил её, что раздобудет ей новую ледышку. И другие родители так же сделают. Ты же знаешь, что многие считают эту акцию глупой. Бабуля, я купила этот шарик ещё летом, и, как видишь, со мной ничего не случилось.
— Ты уверена, детка? Твоя классная дама сказала мне сегодня такое, что мне просто не по себе стало… Это правда, что ты пыталась заморозить госпожу Моссунг?
— Что?! Кого я пыталась…
— Госпожа Моссунг — это детский психолог. У неё, вроде бы, даже учёное звание есть… И член Партии борцов за чистоту. Вчера она была в вашем классе…
— А-а, эта противная тётка с маленькими злыми глазками… Так она ещё и психолог? Ещё и детский? Да она же ненавидит детей! Ты бы видела, как она на меня уставилась!
— А она утверждает, что это ты на неё как-то странно смотрела. Так, что ей стало холодно. Она считает, будто ты хотела её заморозить…
— Нет, бабуля, это она хотела испепелить меня своим взглядом. А я таких не боюсь. Она это поняла и от злости навыдумывала обо мне всякой ерунды.
— Ну допустим, всё было не совсем так, как она говорит, — согласилась бабушка. — Но ты же явно вела себя вызывающе. Наверное, ты слишком дерзко на неё смотрела. Ты готова воевать с целым миром. Зачем? Я очень тебя люблю. И не хочу, чтобы говорили, будто ты обладаешь какой-то дьявольской силой. Я вот что подумала… Считается, что школьники должны исповедоваться и причащаться у своего пастора[4], но в конце концов, это не обязательно. Можешь ходить на исповедь в церковь.
— Но в нашем приходе служит пастор Коул. А другие церкви не так уж и близко.
— Но тебе ж туда не каждый день ходить…
— А всего лишь раз в неделю, — поморщилась Илана. — Я вообще не вижу в этом никакого смысла. В исповеди, я имею в виду. О чём мне стыдно рассказывать, я всё равно никому не расскажу, даже священнику. А Бог ведь и так всё видит, правда? Мартин говорит, что молиться ему можно везде. Не обязательно в церкви. А лучше даже так, чтобы никто не видел и не слышал.
— Опять Мартин! Кейны, конечно, хорошие люди, но… Что-то мне не очень нравится, как он на тебя влияет…
— А что тебе нравится? Отто Грундер вон постоянно в церковь ходит. Богатые пожертвования делает. Стоит там, крестится, кланяется… А потом садится в автолёт и звонит своим псам — чтобы прибили кого-нибудь…
— Да при чём тут Отто Грундер! Господи, ну чего ты злишься? Я же не запрещаю тебе общаться с Мартином…
— Ещё бы ты мне это запрещала! — неожиданно нахлынувшая ярость обожгла лицо Иланы ледяным холодом. Она видела в зеркальной дверце кухонного шкафа своё отражение — маска из нежно-голубого фаянса, в прорезях которой темнеют две синие бездны. Взъерошенные змеистые кудри придавали ей сходство с Горгоной-Медузой. — Почему все считают, что могут мне запрещать? Или отбирать у меня мои вещи…
— Илана, — повысила голос бабушка. — Я действительно имею право тебе запрещать. Я взяла тебя на воспитание и отвечаю за тебя…
— Не надо попрекать меня тем, что ты взяла меня их приюта! Если хочешь, то сегодня же уйду туда в чём есть.
— Не смей так говорить!
— А ты не смей меня унижать! Если мне нет шестнадцати лет, ещё не значит, что я должна жить чужим умом! Особенно если учесть, что своего у меня побольше, чем у некоторых.
Ярость Иланы утихла, когда она увидела, как побледнела бабушка Полли.
— Боже, — прошептала та, дрожащими руками поставив чашку на блюдце. — От тебя сейчас и правда веет холодом… Когда ты так смотришь…
— Бабуля, но это же всё глупости! Теперь и ты будешь говорить, что я пыталась тебя заморозить? Ещё не хватало, чтобы эти твари заставили нас поссориться!
— «Эти твари»… — покачала головой бабушка. — Сколько в тебе презрения. Ты его не демонстрируешь, и потому оно ещё заметней… Илана, они ненавидят тебя, потому что боятся. Они не знают, кто ты и что ты. Я тоже не знаю. Но в отличие от них я тебя люблю…
— Я тебя тоже, бабуля…
— Неуклюжий птенец превращается в прекрасную белую птицу, — не слушая её, тихо продолжала бабушка. — Ещё немного — и он научится летать. И ему станет тесно в моём убогом курятнике.
— Не говори так! Я люблю тебя и наш дом. И никогда тебя не покину.
— Мне хотелось бы в это верить, но… Каждый идёт своим путём. В последнее время ты ведёшь себя, как наследная принцесса, которая сердится, когда старая служанка пытается давать ей советы…
— Вот теперь уже ты меня обижаешь, — надулась Илана. — Разве я мало делаю в доме?
— Я не об этом. Не знаю, какая ты будешь в шестнадцать… Боюсь, что я уже этого не увижу. Ты повзрослеешь гораздо раньше своих ровесников. Вспоминай обо мне, когда отправишься искать своё царство.
— Знаешь, бабуля… — Илана встала из-за стола и принялась с грохотом собирать посуду. — Можешь меня стукнуть, но ещё немного — и я решу, что у тебя начинается болезнь Альцгеймера. С царством я пока подожду, но я завтра же отправлюсь искать какую-нибудь церковь — поближе к дому и желательно поменьше, где нет столпотворения и… нищих. Может, это и не по-христиански, но меня они раздражают. Если тебе это так надо, буду ходить на исповедь. Буду каждую неделю повторять, как попугай, что я ленилась, ругалась и обжиралась… И ещё замораживала борцов за чистоту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
