И еще с моим драйвером, с Гошей… Я его однажды у себя оставила. А потом начала о нем думать. Ну, чувствую: не могу. Чего он со мной только не делал: обкрадывал, бросал, я все терпела. Пока про мамин цветок не вспомнила. Ну, думаю, дела! Растет во мне цветок…
Вот тогда-то вместо Гошеньки и организовала я себе Генриха. И его дерьмовый Хуэнвенбрюкен, простите за выражение.
…И вот теперь я опять в Союзе, в маминой комнате. Будто не было всех этих лет… Первое, что я увидела, войдя в эту, с позволения сказать, комнату, был цветок покойницы мамы. Он совсем завял. Но торчал на окне. Я подошла к окну, открыла, посмотрела вниз, чтобы делов не наделать, – и бросила мамин цветочек в окно. И сразу мне стало легче.
А вечером позвонил мой адвокат из этого городка с неприличным названием. Сказал, что Генрих утаил деньги при разводе и тайно купил корабль. И теперь моя задача – мотаться по всем морям и океанам, искать этот корабль. И вскоре я выехала из Союза добивать Генриха в его дерьмовой зеленой стране.
Генрих вел себя как пират. Он прятал корабль во всех гаванях мира. Мы с адвокатом летали по всем портам за этим летучим голландцем, но ни хрена не нашли.
Я осталась совсем без денег и начала пить. Напьюсь пьяная – и забываю, где я. Звоню по автомату в Москву Алекс и ору ей:
– Алекс, мы тут в кабаке, деньги кончились – выручай! Какой адрес? Монмартр, улица Мартирс – драйвер довезет! Как это не понимаешь? Алекс, – кричу, – ты что ж, предаешь меня? Ты что ж, после психушки совсем понимать разучилась? Ты что, на Монмартр приехать не можешь? Лучшая б… Москвы погибает!
Вскоре я поняла, что совсем сопьюсь. И вот тогда-то я и встретила негра Мишу.
В первый раз я встретила этого негра Мишу в СССР, в Калуге, когда меня выслали туда «за дела». Калуга – это город «двух П»: туда высылали педиков и проституток. Негр Миша учился в каком-то институте и жил в общаге вместе с другими неграми. И вскоре все их общежитие было заселено пухленькими белокурыми служительницами Венеры, высланными из Москвы. И вот через столько лет в Париже недалеко от Сорбонны мы встретились с этим негром.
Я своего не упущу. Вскоре мы благополучно поженились. В это время в стране Миши произошел реакционный переворот. И к власти пришел страшенный реакционер султан, Мишин родственник. Миша был назначен его личным летчиком. (Летать Миша не умел, он должен был просто сидеть с султаном в самолете.) И мы с Мишей рванули в ту страну. Там моего супруга ждал подарок: толстая африканская жена, которую откормили для Миши в одном из дальних селений. Потом по случаю третьей и четвертой годовщины победы султана над революцией Миша получил в подарок еще двух толстых красавиц. А я стала старшей женой… Надо сказать, это была страна моей мечты. Здесь я могла наконец жрать свои любимые сласти утром, днем и вечером и ничего не бояться. Потому что чем больше я их ела, тем считалась красивее…
Слухи о моем прекрасном теле, о моих слоновьих бедрах и невероятной заднице волновали всех. Люди щелкали пальцами, круглили глаза и восхищенно шептали: «Белая-белая, красивая-красивая, бочка на бочке». Теперь мой муж все чаще летал с инспекционными целями, а в это время мой дом посещали: сам султан, премьер-министр и начальник службы безопасности. Деньгами я не брала, только драгоценностями. У меня в шкатулке лежали: бриллиант из чалмы предыдущего султана, знаменитый сапфир из короны императора Бекасы и еще кой-какие стекляшки. Не гнушалась я и встречами с простыми армейскими руководителями. Они и предупредили меня о готовящемся перевороте.
Однажды ночью на улицы вышли танки, реакционного султана застрелили во дворце, моего мужа Мишу и начальника службы безопасности убили на Олимпийском стадионе. Сначала содрали с них живьем кожу, а их почки выбросили на беговую дорожку…
В это время я уже летела в Голландию. Я тяжело дышала, обливалась потом, с трудом умещая свои прекрасные телеса в самолетном кресле.
Сейчас я веду торговлю драгоценностями по всему свету, а все капиталы держу в Швейцарии. Я помню, как в Москве одна знакомая проститутка по прозвищу Дрына мне говорила: «Запомни, Нинок, все что имеешь, нужно держать в швейцарском банке».
Вот так я показала этому миру маменькин цветочек!
После рассказа о проститутке логично было повернуться к романтике.
– Первая любовь, – объявил приятный баритон и начал повествование.
О первой любви
Редактор толстого журнала З. был приглашен на юбилей литературоведа С. Как-никак человеку стукнуло семьдесят пять, и за это время С. повидал немало. Говорят, в молодости его даже бил Есенин. После этих побоев он и стал историком литературы. Его первая работа была на модную тогда тему «Руководитель национально-освободительной борьбы на Кавказе Шамиль». Но взгляды переменились: в конце тридцатых Шамиль стал считаться агентом империализма. С. признал свою ошибку. Во время Отечественной войны Шамиль вновь стал вождем освободительного движения, и С. признал ошибкой, что он признал свою ошибку. В сорок девятом году со злополучным Шамилем опять стало плохо, и С. признал ошибкой то, что он признал свою ошибку в том, что он признал свою ошибку… После С. посвятил себя уже чистому литературоведению. Он даже стал директором института, где под его руководством и начал свою деятельность наш редактор З.
Вот почему редактору З. пришлось идти на его юбилей.
Редактор З. был мужчина мрачный. Сборищ в ресторанах он не любил, потому что все вокруг пили, а ему пить было нельзя – он был мужчина запойный. И еще потому, что он ненавидел людей. Ненавидел всех: жену, сотрудников, даже самого себя. Рассказывали, что в конце рабочего дня З. выходил из своего журнала, переходил на другую сторону улицы и, злобно глядя через дорогу на покидающих журнал сотрудников, топал ногой и произносил только одно слово: «Ненавижу!»
Так это или не так, точно не знаю, а врать не хочу. Одно знаю: в день юбилея С. редактор З. был в лихорадке. Дело в том, что спецрейсом из Крыма доставили в его журнал красную сафьяновую папку, где лежала статья «нашего дорогого Вождя Леонида Ильича». Честь для журнала, сами понимаете, какая, но и ответственность тоже! Наш герой ознакомился с замечательной статьей, после чего можно было запереть ее в сейф. Но оставить в пустой редакции, пусть даже в сейфе, такую статью! Дудки! И он решил взять статью с собой.
Он аккуратно уложил статью в сафьяновой папке в японский портфель-«дипломат», купленный на последнем писательском съезде, и отправился в ресторан «Арагви» на юбилей «прохвоста». Так он именовал юбиляра, как, впрочем, и всех остальных.
У «Арагви» он отпустил шофера. Из дверей ресторана высунулось гнусное лицо швейцара.
– На банкет, – сказал З. и мимо очереди проследовал в ресторан.
«Надо дать ему какую-то мелочь, – подумал он о мерзком швейцаре, но рука сама сунулась в тот карман, где мелочи не было. – Обойдется прохвост!»
За банкетным столом было людно: масса ненавистных знакомых. Его усадили рядом с подлюгой – поэтессой Б. Напротив него сидел другой негодяй – критик А. Этот развратный мерзавец А. все время перемигивался с развратной поэтессой Б., а потом вообще не нашел ничего лучшего, как, дыша водкой, втиснуться между З. и тварью поэтессой Б. От злобы наш З. не выдержал, вскочил со стула и умчался в туалет.
По дороге в туалет он похолодел: вспомнил, что забыл взять с собой портфель.
Бегом З. вернулся в зал и увидел, как ненавистный критик А., поставив его драгоценный портфель на соседний стул, полуобнимает развратную поэтессу Б.
В бешенстве З. схватил свой портфель со стула и отправился восвояси.
Он вяло «проголосовал» такси: денег он тратить не любил. Когда такси не остановилось, с удовольствием поехал в метро.
Придя домой, долго грохотал стульями, чтобы разбудить спящую жену. Жена назло ему не проснулась.
Он прошел в кабинет. В кабинете он зажег лампу, открыл портфель, чтобы еще раз насладиться зрелищем красной сафьяновой папки, и…
Сначала он даже не понял. Он тупо уставился в портфель, но прекрасного алого сафьяна в портфеле не было. Вместо него в портфеле покоилась какая-то целлофановая гадость: в зеленой целлофановой папке лежала статья ненавистного критика А.!
Он все понял! Проклятие! У критика А. был точно такой же портфель, купленный на том же самом съезде писателей. И видимо, когда он пересел к похотливой поэтессе…
Обменялись портфелями! От бешенства З. укусил занавеску и бросился к телефону. Он набрал номер.
– Позовите А.!
– Во-первых, следует говорить «пожалуйста», – раздался неприятный голос жены А., – тем более когда вы звоните в первом часу ночи. А во-вторых, Иван Иванович на юбилее Евгения Даниловича… А кто, собственно, его спрашивает?
Он назвался и объяснил, что звонит по важнейшему делу. Голос жены помягчел:
