Даже причащая верующего, церковь отделяет его от всех, кто принимает причастие вместе с ним, вместо того, чтобы тут же, на месте связать их друг с другом. Для себя причащающийся принимает бесценное сокровище. Для себя он его ожидает. Для себя хранит. Если понаблюдать за теми, кто ожидает причастия, невозможно не заметить, что каждый занят только самим собой. Те, кто идет перед ним и после него, ему более безразличны, чем любой, с кем он общается в обычной жизни, хотя связь и с этим последним достаточно слаба. Причастие связывает причащающегося с церковью, которая незрима и огромна; оно отделяет его от присутствующих. Причащающиеся так же мало чувствуют себя одним телом, как и группой людей, которые нашли сокровище и тут же его поделили.
Самой организацией этого процесса, имеющего центральное значение для каждого верующего, церковь выдает свой страх перед всем, что только могло бы напоминать массу. Она смягчает и ослабляет общность между реально присутствующими людьми и заменяет ее таинственной отдаленной общностью, которая гораздо сильнее, которой сам верующий, по сути, не нужен и которая, пока он жив, по-настоящему не снимет барьер между ним и собой. Дозволенная масса, на которую католицизм обычно ссылается, — масса ангелов и святых — не только отодвинута далеко в потусторонность и тем самым изолирована и обезврежена как источник возможного заражения, сама по себе она пребывает в образцовом состоянии довольства и покоя. Невозможно представить, чтобы святые взялись за какое-то дело, их довольство напоминает довольство участников процессии. Они ступают и поют, возносят хвалу и счастливы. В этом они одинаковы, определенная унифицированность их судеб очевидна, никто еще не пытался скрыть или перемешать черты далеко идущего сходства их жизненных путей. Их много, они рядом друг с другом и исполнены равной святости. Но этим и исчерпываются их массовидные свойства. Их становится больше, но так медленно, что это не заметно: об их численном росте никогда не говорилось. У них нет направления. Состояние их окончательно. Придворное общество, которое они вместе составляют, не меняется. Они никуда не стремятся, им нечего ждать. Наверное, это мягчайшая, безвреднейшая форма массы, которую только можно помыслить. Это, собственно, уже пограничное явление: сводный хор, исполняющий прекрасные, но не слишком волнующие песни; избранность как состояние после всех трудов, которые его обеспечили, и длящееся вечно. Если бы длительность не была самым труднодостижимым во всех человеческих делах и начинаниях, трудно было бы вообще понять, что сплачивает святых как массу.
Того, что бывает среди святых, на Земле не бывает, однако все, что желает показать церковь, она показывает медленно. Впечатляющим примером могут служить процессии. Их должно видеть как можно больше людей, для этого они и движутся, каждая как река. Процессия соединяет верующих тем, что проплывает мимо них постепенно и не побуждая их самих к чему-то большему, чем, скажем, преклонить колена в молитве или присоединиться к ней в надлежащем порядке, то есть в самом хвосте, не пытаясь проникнуть вовнутрь ее рядов.
Процессия отражает в себе церковную иерархию. Каждый шествует в одеянии, достойном его сана, невозможно ошибиться и принять его не за того, кого он представляет. Благословения ожидают от тех, кто имеет право его дать. Уже это членение процессии препятствует пробуждению в зрителе чувств, близких состоянию массы. Оно фиксируется одновременно на нескольких уровнях наблюдения, всякое уравнение их и смешивание полностью исключается. Взрослый зритель никогда не представит себя священником или епископом. Они всегда отделены от него, он ставит их выше, чем себя. Но чем глубже он верует, тем более будет стремиться выказать им, которые гораздо выше и святее его, свое почитание. Именно к этому стремится процессия и ни к чему иному, цель ее — вызвать общее почитание во всех верующих. Большая общность совсем не желательна, она могла бы привести к эмоциональным всплескам и действиям, которые невозможно будет контролировать. Даже само почитание градуировано: поскольку по ходу процессии оно восходит от одной ступени к другой, — причем каждая из ступеней известна и ожиданна, и все они остаются неизменными, — оно лишено всякой остроты внезапности. Оно поднимается медленно и неудержимо как река, достигает высшей точки и медленно спадает.
При том, сколь важны для церкви любые формы организации, не надо удивляться, что она демонстрирует богатый набор массовых кристаллов. Пожалуй, нигде нельзя так хорошо, как здесь, изучить их функции, не забывая, однако, при этом, что и они служат общей цели церкви: предотвращению или, точнее сказать, замедлению массовых образований.
К этим массовым кристаллам относятся монастыри и ордена. В них состоят собственно христиане, живущие для послушания, бедности и целомудрия. Они предназначены для того, чтобы многие другие, кто, хотя и зовутся христианами, но не могут жить по-христиански, постоянно имели перед глазами подлинные образцы христианской жизни. Важнейшим средством демонстрации этого является их одежда. Она символизирует отказ и разрыв с обычным укладом семьи.
В опасные времена их функция совершенно меняется. Церковь не всегда в состоянии позволить себе как благородную сдержанность, отстраненность по отношению к открытой массе, так и запрет, который она налагает на образование масс. Бывают времена, когда угроза извне столь велика или распад столь стремителен, что с ними можно бороться, только прибегнув к помощи самой заразы. В такие времена церковь считает необходимым противопоставить вражеским массам свои собственные. Монахи превращаются тогда в агитаторов, которые ходят по стране, проповедуя и призывая людей к таким действиям, которых вообще-то следовало бы избегать. Великолепным примером сознательного создания церковью огромных масс являются крестовые походы.
Священный огонь в Иерусалиме
Греческий праздник пасхи в Иерусалиме достигает кульминации в явлении совершенно необыкновенного рода. В пасхальную субботу в Церкви Гроба Господня с неба на землю сходит священный огонь. Тысячи паломников со всего света собираются здесь, чтобы зажечь свои свечи от пламени, как только оно ударит из Гроба Спасителя. Сам огонь считается безопасным, верующие убеждены, что он не причинит им вреда. Но вот борьба за то, чтобы добраться до огня, стоила жизни многим паломникам.
Стеши, который позже стал деканом Вестминстера, во время одного путешествия в 1853 г. присутствовал на пасхальном празднестве в Церкви Гроба Господня и дал его подробное описание.
«Часовня, охраняющая священную могилу, расположена в центре храма. Двумя большими кольцами, разделенные двумя рядами солдат, верующие, тесно прижавшись друг к другу, стоят вокруг могилы. Турецкие солдаты держат свободным промежуток между этими двумя кольцами. На галереях вверху сидят зрители; это утро пасхальной субботы, и пока еще все спокойно. Ничто не говорит о приближающемся событии. Двое или трое паломников крепко вцепились в отверстие в стене надмогильной часовни.
Около обеда в проход врывается беспорядочная толпа арабских христиан, они как сумасшедшие носятся по кругу, пока их не останавливают солдаты. Кажется, эти арабы верят, что огонь не явится, если они перед этим пару раз не пробегут вокруг могилы. Два полных часа продолжаются эти радостные прыжки. 20, 30 или 50 человек внезапно вбегают, хватают друг друга, одного поднимают вверх — на плечи или на головы, — и так бегут, пока он не спрыгивает, уступая место следующему. На многих овечьи шкуры, а многие почти голые. Один из них обычно впереди, выполняя роль дирижера. Он хлопает в ладоши, они хлопают за ним и издают дикий вопль: «Вот могила Иисуса Христа! Боже, храни султана! Иисус Христос — спаситель наш!» Все это начинается в маленьких группках, потом нарастает, пока, наконец, весь пояс между рядами солдат не превращается в сплошную гонку, в кипящий мчащийся поток диких фигур. Постепенно безумие спадает или же приглушается. Дорожка освобождается, от греческой церкви приближается длинная процессия с расшитыми парчой хоругвями и движется вокруг могилы.
С этого мгновения возбуждение, которое ограничивалось кругом бегающих и танцующих, охватывает всех. Две огромные массы паломников, разделенные солдатами, все еще стоящие на своих местах, вдруг одновременно разражаются серией диких криков, в промежутках между которыми — и это звучит весьма необычно — можно услышать пение участников шествия. Процессия трижды обходит вокруг могилы. На третий раз турецкие солдаты смыкают ряды и присоединяются к хвосту процессии. В одном могучем движении масса колеблется взад и вперед.
Близится кульминация дня. Присутствие неверующих турок мешает, как считается, нисхождению огня, и наступает пора выгнать их из храма. Они позволяют себя гнать, и церковь превращается в свалку, напоминающую поле битвы. Ревущая толпа со всех сторон набрасывается на солдат, которые стекаются в юго-восточный угол и выбираются из церкви. Процессия разорвана, хоругви дрожат и качаются.
