Между тем в воскресенье 26-го, по распоряжению Б. Н. Ельцина, почти все находившиеся в «Белом доме» врачи покинули его. А тех, кто не подчинился этому распоряжению и 27-го попытался вернуться на дежурство, в Дом Советов не допустили, причем одного из таких врачей милиционеры избили[1212].
«Начиная с 28 сентября…, – отмечает народный депутат Т. Астраханкина, – к осажденному парламенту не пропускали машины „скорой помощи“, даже по вызову с такими диагнозами, как „острое нарушение мозгового кровообращения“, „перелом шейного отдела позвоночника“ и „нестабильная стенокардия“»[1213].
«В связи с резким увеличением количества обращений за медицинской помощью по поводу простудных заболеваний, обострения болезней сердечно-сосудистой, пищеварительной систем у людей, находящихся в блокированном районе, – говорится в одном из документов Комиссии Т. А. Астраханкиной, – … была организована работа медпункта-амбулатории на 3-м этаже, в котором вели прием (круглосуточно) врачи-специалисты: терапевты, окулист, ЛОР, хирург». Был открыт медпункт в 1-м подъезде и создан «фельдшерский пункт в бункере». «Врачи-депутаты вели прием больных на 6-м этаже», с целью выявления заболевших ежеднено производили обход людей, бывших на улице[1214].
Возникшие бытовые проблемы обитателей парламента переносили по-разному. «Расклад политических сил в те дни, – пишет В. И. Анпилов, – можно было определить по тому, где, в каком месте ночуют эти самые политические силы. Руцкой и Хасбулатов имели свои просторные кабинеты, с секретным ходом в комнаты для полноценного отдыха. У депутатов Верховного Совета также были свои кабинеты, в которые по ночам набивались спать их помощники и случайные люди. В коридорах верхних этажей, на сдвинутых креслах, на ковровых дорожках спала политическая публика, которая всегда вертится рядом с теми, кому может перепасть власть»[1215].
«Часть офицеров, – читаем мы в воспоминаниях В. И. Анпилова далее, – также ночевала под крышей Верховного Совета, рядом с кабинетом назначенного Министром обороны генерала Ачалова… На баррикадах «казацкой заставы» оставались только самые отчаянные и казаки сотни Виктора Морозова. И наконец, «Трудовая Россия» все ночи проводила на баррикадах под открытым осенним небом. Пределом ночного комфорта были для нас палатки, которые разбили на газоне у Горбатого моста дружинники «Трудовой России» во главе с невозмутимым ни при каких обстоятельствах Андрисом Рейниксом и секретарем ЦК «Трудовой России» по оргвопросам Юрием Худяковым»[1216].
«Невероятно, – подчеркивает В. И. Анпилов, – но факт: наши товарищи, прибывающие на подмогу Верховному Совету из провинции… отказывались спать даже в палатках, предпочитая ночные бдения у костров на брусчатке Горбатого моста»[1217].
«Над палатками, – говорится в воспоминаниях В. И. Анпилова далее, – преимущественно красные флаги и транспаранты – белым по красному: “СССР”, “РКП” и другие подобные. Много пожилых женщин. Они следят за кострами, убирают территорию перед зданием, откуда-то волокут дрова. Одна из них с девочкой лет трех-четырех. По ночам холодно, почти все время идет дождь, – неужели девочка и на ночь остается в палатке? Но говорят, что ночевать ее забирают на нижний (цокольный) этаж, куда открыт доступ всем желающим и где организован отдых для добровольцев. Милицейский пост перенесен к лестнице, ведущей на второй этаж. На полу постелены ковровые дорожки, на которых люди спят. Отопление отключено, но все же здесь можно хоть немного согреться по сравнению с улицей»[1218].
«Неподалеку от палаток», по свидетельству А. Залесского, появилось «нечто вроде церковного алтаря». «Большой деревянный крест, и перед ним на составленных вместе столах – иконы, свечи, фотографии царской семьи». Во время дождя все это накрывалось полиэтиленовой пленкой. Здесь служили молебны, читали акафисты. Отсюда организовывали крестные ходы». Из числа «постоянно присутствующих священников Московской Патриархии» известны двое: «депутат о. Алексей Злобин и иеромонах о. Никон»[1219].
«Вечерами, – пишет А. Залесский, – в непривычной темноте длинных коридоров люди передвигались вдоль стен, рискуя столкнуться друг с другом, если нет в руках свечи или электрического фонарика. Такая роскошь далеко не у всех, правда, на постах охраны и в служебных кабинетах свечей хватает… Ночью обычно спалось плохо. Холодно и жестко лежать на составленных вместе стульях. Хождение по коридорам ограничивалось – можно было ожидать всякого. Иногда в темноте перед тобой вспыхивает фонарик внутренней охраны, у тебя проверяют документы и требуют пройти на твое рабочее место»[1220].
В Доме Советов было 20 этажей, поэтому «переход на аварийное электроснабжение» повлек за собою остановку лифтов.
Когда началась полная блокада «Белого дома», произошло сокращение численности технического персонала. После того, как Кремль закрыл счета Верховного Совета, парламент оказался неспособным платить заработную плату. В таких условиях вспыхнула «забастовка официанток»[1221].
«Вспоминается разительный контраст между Домом Советов, как он выглядел, допустим, вечером 22 сентября и 26–27 сентября. – отмечает М. М. Крюков, – В одном случае – белый, сияющий, почти хрустальный дворец. В другом – мрачный, насупившийся, суровый, как осажденный замок»[1222].
Отсутствие света и недостаток воды привели к тому, что «Белый дом» стал зарастать грязью и мусором. Поскольку сил уборщиц и официанток не хватало, обитатели Дома совета пытались оказывать им помощь. «Женщины, не исключая депутатов, – пишет А. Залесский, – помогают мыть посуду в буфетах и в столовой. Холодной водой – другой нет”[1223].
«Вместе с освещением, – читаем мы в воспоминаниях А. Залесского, – исчезли чистота и строгость государственного учреждения. Консервные банки с окурками у окон, мусор и грязь в туалетах, которые пришлось убирать на общественных началах…»[1224].
«…В коридоре – вспоминает В. А. Югин, – запахло мочой… Двери туалета открыты настежь даже днем. Ночью – понятно, нет света… А днем? Коридоры Белого дома устроены так, что без освещения они – как узкие пещерные проходы. Окна только в редких холлах… Шаришь вдоль стенки и, попадая в провал, начинаешь шарить другой рукой, чтобы уже туалетная стенка привела тебя к унитазу. Дальше как получится – мимо или нет». «По липкости пола», к которому стали «приклеиваться» подошвы, можно было понять, что везло не каждому. «Выбираясь из туалета, долго трешь подошвы о коверную дорожку, чтобы ничего не занести в кабинет»[1225].
«Потом, – пишет В. А. Югин, – когда появились свечки, фонарики – запах стал исчезать. Но появился другой, видимо, смешавшийся в пылью, накопившейся за несколько дней, он стал канцерогенным и душным. Ведь все собиралось в туалете, а выносить мусор было просто некуда и некому». К этому следует добавить запах пота, несвежей одежды и нестиранных носков. И форточку не откроешь, на улице холод[1226].
Отсюда желание выйти на улицу, подышать свежим воздухом. «Каждый вечер перед сном, – вспоминает А. Залесский, – я выхожу погулять к баррикадам… Около баррикад… костры, потому что там дежурят круглые сутки. Оружие – железные и деревянные палки, аккуратно сложенные в кучки булыжники, вывороченные из мостовой, да несколько бутылок с бензином на случай, если ОМОН начнет атаку, ведь у них автоматы… автоматы имеет охрана внутри здания и те из защитников-добровольцев, которым дано право носить оружие»[1227].
Для того, чтобы оценить мужество и самоотверженность тех, кто остался в «Белом доме», необходимо вспомнить, что 23 сентября последовал указ о социальных гарантиях для депутатов. На следующий день Б. Н. Ельцин распорядился переподчинить Департамент охраны Дома Советов Министерству внутренних дел, которое отдало приказ сотрудникам департамента оставить охраняемое ими здание[1228]. 25-го последовал указ «О социальных гарантиях для сотрудников аппарата бывшего ВС РФ и обслуживающего персонала», на основании которого они считались отправленными в оплачиваемый отпуск до 13 декабря 1993 г.[1229]. Многие воспользовались этим. Но не все.
В таких условиях продолжали заседать народные депутаты, работал аппарат Верховного совета, осуществлялась охрана здания.
Чтобы облегчить связь между собою руководители «Белого дома» решили перебраться в одно крыло. «Быстро переселяемся на 2-й этаж в аппартаменты Баранникова. – пишет М. М. Мусин, – Теперь в одной зоне мы все: на 2-м этаже – Ачалов с Дунаевым, этажом выше – Руцкой, двумя – Баранников. На 5-м этаже короткий коридор соединяет блок с аппартаментами Хасбулатова. Наше шестиэтажное «правительственное крыло» вокруг 24-го подъезда с легкой руки какого-то шутника-пессимиста прозвали «блоком смертников»[1230].
