полная картина.
— Хорошо, продолжайте.
Виктория описала врачу свое второе видение, посетившее ее в Библиотеке Моргана. О том, насколько близко к смерти она в нем оказалась, когда во мраке гробницы Александра сжимала в руке амулет Нереиды.
— Знаете, что меня особенно тревожит? Мысль о том, что в предыдущей жизни я была одиозной личностью. Неужели то была действительно я? Как я могла совершить такое — осквернить чью-то могилу в поисках амулета, который якобы способен даровать мне бессмертие? Что это, тщеславие? Но знаете, от чего у меня действительно заледенела кровь? От того, что я испытала невероятную близость смерти. Я по-настоящему почувствовала, что умираю, и это было ужасно. А в самом конце смерть настигла меня, я физически чувствовала ее присутствие, чувствовала, что она вот-вот заберет меня в нижний мир. У меня не было ощущения, что я вознесусь на небеса. Интересно, если бы я не пришла в себя в тот момент, удалось бы мне ускользнуть? Медсестра прибежала уже после того, как я с криком очнулась сама. Мне сразу же измерили пульс, и оказалось, что сердце у меня колотилось бешено. Я до смерти испугалась. — Девушка все больше волновалась и была уже на грани слез, а потом и впрямь разразилась рыданиями.
Доктор Винтер дала ей несколько минут, чтобы успокоиться, после чего заговорила:
— Позвольте мне сначала обратиться к вашему вопросу о том, как вы могли сделать такую ужасную вещь. У Фрейда есть теория — не слишком, впрочем, приветствуемая в науке, — что человек способен прорываться в коллективное подсознательное. Можно взглянуть на это и с другой стороны: рассмотреть ваш интерес к амулету и бессмертию на более общем уровне. Смерть — нечто, с чем сталкивается любой из нас, и рано или поздно мысли о смерти проникают в наше сознание и подсознание. Карл Юнг, в свою очередь, соотносил сны с текущим опытом человека, считал их способом проявления мыслей, подавленных на сознательном уровне. Если все в вашем видении соотносится с вами или вырастает из событий вашей собственной жизни, значит, наверняка оно порождено вашими личными тревогами. Вы упомянули, что провели выходные у подруги на Лонг-Айленде и о том, насколько тверже определилась она в выборе жизненного пути, посвятив себя мужу и детям. Не думаете ли вы, что ваше видение могло быть вызвано тревогой или даже паникой как следствием этой встречи и явилось продолжением предыдущего видения, которое, безусловно, тяжестью лежало у вас на душе после посещения музея?
Вопрос застал Викторию врасплох. Мог ли пережитый опыт в самом деле быть порождением ее собственного воображения? Потом она вспомнила о разговоре с Томом Карром, отнявшем у него столько времени. Не счел ли он ее самовлюбленной мечтательницей? От этой мысли у нее подвело живот. Она решила, что непременно должна повидаться с ним, когда он в конце недели приедет в Рим.
— Но оно было таким реальным, — словно оправдывалась она. — Все подробности были невероятно отчетливыми, не говоря уже о том, что оно лишило меня сознания. Я не думаю, что это было сновидением. Да, то, что я испытывала оба раза перед тем как упасть в обморок, напоминало паническую атаку! Я говорила вам, они случались у меня и прежде, особенно в связи с боязнью замкнутых пространств. Но теперь ощущение было еще более острым и отличалось по качеству: оно было очень определенным, хотя мне трудно облечь его в слова. И в то же время узнаваемым, таким же, какое мне довелось испытать прежде.
Они молча поразмышляли над этим, потом доктор Винтер сказала:
— Возвращаясь к вашему вопросу и допуская, что виденное вами было памятью о вашей собственной прошлой жизни, вы не должны чувствовать никакой вины. Трудно сказать, передалась ли ваша натура как составляющая вашей души в последующую жизнь. Предположение заманчиво, однако вы должны помнить, что вам приоткрылось лишь маленькое окошко в очень ограниченную часть предыдущего существования. Вы не знаете всей своей истории, поэтому не судите себя на основе ее единственного эпизода. Я наблюдаю вас не первый год и не заметила в вас ни малейшего намека на склонность к преступности. Важнее всего знать, что сейчас вы живете этой своей жизнью, а не прошлой. И все, что вы узнали во время своих видений, должно быть использовано, чтобы помочь себе укрепить дух и стать сильнее в настоящем.
— Это уже помогло мне в борьбе с клаустрофобией. Наши с вами беседы несравненно улучшили ситуацию, теперь я могу функционировать как нормальный человек. Здесь произошел настоящий прорыв. Я уже не впадаю в панику, входя в лифт, и даже обошлась без своих лекарств во время последнего перелета.
— Вот видите, об этом я и толкую. Узнав, что ваш страх коренится в опыте прошлой жизни, где вы были заживо погребены, вы должны понять, что он не должен вас снедать в этой. Теперь вы живете в совсем другой ситуации…
18
Сразу после полудня Том собрал снаряжение, чтобы отправиться на раскоп, попытаться прочесть стертую часть надписи на стеле и проверить качество консервации статуи. После утреннего посещения монастыря он чувствовал себя немного усталым, к тому же плохо спал предыдущую ночь. Снился гигантский паук, наползающий на него, а когда он проснулся среди ночи, испуганный и несколько дезориентированный, оказалось, что по нему действительно ползет крупный паук. От страха холод пробежал по спине. Выскочив из постели, он убил паука туфлей. Паук был величиной с тарантула, но на самом деле не опасный, хотя укусить мог болезненно. На Крите водится только одна разновидность по-настоящему опасных пауков — гораздо более мелких, очень компактных, формой напоминающих миниатюрный футуристический танк. Они обладают невероятно сильным ядом, их укус смертелен даже для взрослого мужчины.
Этого паука редко можно встретить в живой природе, но Том его видел. Видел он также и его изображения в минойском искусстве, так что на острове такой паук, похоже, являлся старожилом. Минойцев, видимо, тоже удивляла сила его яда. В Метрополитен хранилась изящная минойская каменная печатка с изображением смертоносного паука, относящаяся к середине бронзового века и являющаяся частью коллекции, завещанной музею археологом Ричардом Сигером; он вел раскопки на восточном Крите, в Моклосе и многих других местах. Немалую часть своих печаток Сигер собрал у местных крестьян, которые называли их галлопетрами, или молочными камнями. Критские земледельцы находили их, обрабатывая поля, и дарили кормящим женщинам, которые носили их в качестве талисманов. Они верили, что эти древние камни вызывают обильный приток здорового грудного молока. Возможно, женщина, носившая
