— Убьешься ведь, деточка! — Васса с реакцией борзой вцепилась мужчине в локоть. И уже шепотом присовокупила: — Сдурел? Ты де — вуш‑ка!
А потом сама, спиной вперед и кряхтя на каждом вздохе, начала спускаться. Получилось весьма жизненно. Во всяком случае, Илас постарался взять на вооружение: 'держать лицо', даже если чужаки лишь вдалеке.
Неправдоподобно охая и благодаря писклявым голоском Земара, решившего помочь 'фьеррине', Илас наконец выбрался из кибитки, в которой давилась от смеха цыганская братия.
— Ну все. На этом наши пути расходятся, — Земар внимательно посмотрел в глаза лицедейке. — Держи на память. Мне кажется, ты на нее чем‑то похожа.
Маленький цилиндр с мизинец толщиной, зауженный посередине. Не драгоценный, но значимый. Долли… Васса задумчиво вертела фигурку в пальцах. Без нее не принимают ставки. Ее положение на поле определяет, кто выиграл, а кто зеро. 'Что хотел сказать Земар?' Спросить девушка уже не успела. Ромал, повернувшись к ней спиной, зашагал прочь, давая понять, что прощание окончено.
— Пошли уж…., Урсула, — придуманное для лицедейки имя Илас протянул нараспев и насмешливо.
— Да, госпожа Энгриберда, — лицедейка словно смаковала сказанное, — а тебе идет, может, оставишь?
Сузившиеся глаза 'фьеррины' были красноречивее слов, но девушка храбро подошла поближе и примирительно сказала:
— Постараюсь исправиться, но прости, так и тянет… — и, не выдержав, все ж‑таки добавила: — ты в этом наряде такая милашка…
За что и схлопотала тычок локтем. Весьма чувствительный. Коней решили оставить в таборе: в городе с ними больше мороки. Рыжеволосая фьеррина и ее старуха — компаньонка пешком двинулись к центру города. О том, почему так хитро улыбалась в кибитке цыганка, стало понятно по числу праздных гуляк.
— Как мог…ла, — поправился Илас в последний миг, — забыть. На Мирм проводят кулачные и не только бои. Влипли.
— Почему? — Васса, которая слышала об этом празднике, но в Тивоне оный не отмечался, не понимала причины удрученного взгляда спутника.
— Мужиков полно. Напьются и начнут цепляться.
— Откуда знаешь? Может, не будут? — поинтересовалась девушка.
— Будут — будут. Я‑то знаю.
— Потому что сам такой? — ехидство, словно охочая до сплетен кумушка, почуявшая скандал (и как бы ее не выпроваживали, находившая предлоги, чтобы остаться), никак не желало покидать лицедейку.
— Нееет! Потому что голова на плечах есть. И я ей думаю, а не как некоторые…, — он скосил глаза на фьеррину весьма завлекательного вида, аккурат шедшую навстречу, и смягчил окончание резкого ответа: — которые используют ее только для прически.
Васса, сочтя за благо промолчать и искренне сожалея, что под рукой нет самого эффективного регулятора межличностных отношений — лома, больше не говоря ни слова, похромала рядом.
Сперва девушка опасалась, что Илас не сможет изобразить фьеррину благородных кровей. Но блондин так правдоподобно морщился, с надменностью взирал на уличную суету, брезгливо подбирал юбки. Не из чистоплотности — просто мешали они его размашистому шагу, невольно сковывая, но прохожим то было неведомо, и обливал презрением с интересом косящих на рыжеволосую прелестницу герров, что Васса успокоилась. Зря.
Глава 9
Комплит из апперкотов
Комплитами принято называть ставки на рулетке, при которых все части номера заставлены по максимуму.
Пояснение Хайроллера при обучение игре на рулетке
Маришеку было хорошо. Да что там хорошо, здорово и привольно ему было. Теща, вместе с жинкой и спиногрызами аккурат накануне Мирма, оставив муженька без пригляду, отбыли, чтобы приложиться к мощам Акуна — пророка. Их привезли седьмицу назад в Армикопольский храм.
Маришек и воспользовался оказией. Прямиком с работы он заглянул в кабачок 'Ciтно и храпно' (что означает данное название, знал точно лишь хозяин заведения, и когда его спрашивали, лишь загадочно улыбался, демонстрируя отсутствие парочки зубов и обломанные левые клыки). Впрочем, на качество местного пива имя кабачка не влияло. Маришеку пенное тут нравилось: забористое, ароматное, да с бесплатными пузатыми семками, плошка которых полагалась любому посетителю после двух заказанных кружек.
Единственное, что мешало завсегдатаю сего места окончательно расслабиться — это рабочая форма, которую Маришек поленился переодеть по дороге с работы. Его хозяин, владелец суконной лавки, считал, что негоже рабочим, пусть и ворочающим тюки и рулоны с тканями, ходить в рванине и пошил всем из дешевого серого полотна кафтаны и штаны. По жаре в них прели, по холоду мерзли, но носили, терпя причуды старика, платившего изрядно. Удручало рабочих еще и то, что в этакой амуниции издали их принимали за шептунов, а то и вовсе дознавателей мелкого рангу.
Кружка пустела. Семечки, лежащие в плошке, которую последний раз не мыли никогда, а потому с ее краев можно было грязь ногтем соскребать, тоже заканчивались. Маришеку становилось все грустнее. Но тут двери распахнулись, явив мужчине двух его 'коллег'. Они были уже принявши и веселые, а потому, завидев третьего, присели за маришеков стол.
Если собираются трое, грешно упускать вечер. Выпив по первой, работяг потянуло спеть, но порыв души грубо оборвал кулаком кто‑то с соседнего стола. Поскольку кулак и его обладатель габаритов были внушительных, троица сочла за лучшее еще раз выпить, а не ввязываться в драку. Поле второй Маришек захотел станцевать гутарную, но сопивники уговорили его обождать малёк и выпить по третьей.
После третьей Маришек благополучно забыл о танцах. Ему захотелось другого… дамского и непременно возвышенно — благородного. Поскольку принимали на грудь все трое одинаково, то и кондиция была у всех сходной. Стремление к прекрасному было одобрено и поддержано, а посему троица зигзагами направилась вон из кабачка на поиски главной из мужских слабостей.
Рыжеволосую фьеррину первым увидел Маришек. Понравилась ему чертовка. Высокая, с внушительными достоинствами. В лицо он не всматривался. Да и зачем? Наверняка красавица — с такими‑то прелестями. Кабацкие товарищи оценили вкус Маришека, одобрительно заулюлюкав. Решив, что ни в кои веки не отпустит даму, столь быстро и безоговорочно взявшую его сердце в плен (жена, дети и теща были забыты, будто их и вовсе на свете не было), он решительно начал ухаживания. О том, что оные идут в разрез с общепринятыми, мужчина не задумывался.
Язык Маришека редко подводил даже во хмелю, а потому зычный крик получился на удивление ясным. Будто и не вусмерть пьяный кричит, а заядлый трезвенник, чтящий все Хогановы заветы, в том числе и 'не усердствуй в возлиянии'.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
