Люк подошел к ней сзади и, протянув руку через ее плечо, поймал ее беспокойные пальцы. Взгляды их встретились в зеркале.
– Спасибо, – тихо произнес он.
– За что? – Голос ее дрогнул.
– За то, что ты такая щедрая и красивая. За то, что много ночей я был не один. Я не жалею ни об одной из них. И надеюсь, ты тоже. – Он коротко сжал ее пальцы перед тем, как отпустить их совсем.
– Люк… – Айрис обернулась к нему, глаза смотрели отчаянно и нежно. – Обещай мне…, если что-то у тебя пойдет не так…, если ты решишь, что сделал ошибку…, обещай, что вернешься ко мне.
Люк склонился к ней и ласково поцеловал в лоб.
– Прощай, – прошептал он.
Айрис кивнула, одинокая слеза скатилась у нее по щеке.
Когда он направился к двери, она отвернулась и закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит из ее жизни.
***
Люк подъехал к главному входу в Саутгейт-Холл, когда садилось солнце. Он гнал своего черного арабского жеребца от самых дверей городского дома Айрис, испытывая невыразимое наслаждение от свиста ветра в ушах и вида стремительно летящей под копыта земли. Потный и запыленный, он был все равно доволен: его мышцы приятно горели от физического напряжения скачки. Спешившись, он передал поводья ожидавшему груму и, когда тот, повел коня в конюшню, бросил ему вслед:
– Позаботься, чтобы он хорошенько остыл.
– Милорд… – На пороге стоял Сеймур. Выражение легкой тревоги на лице многоопытного дворецкого говорило о чрезвычайном потрясении. – Милорд, здесь Эшборны…
– Папа! – Эмма бурей слетела со ступеней и кинулась к нему в объятия. – Папа, я так рада, что ты вернулся! Случилось нечто ужасное – приехали лорд и леди Эшборн. Они уже больше часа разговаривают в библиотеке с мисс Биллингз.
Люк был потрясен. Эшборны покинули Саутгейт-Холл утром. Наверняка что-то случилось, если они вернулись так быстро.
– Что они сказали?
– Я не услышала ни слова, но, когда они приехали, вид у них был очень странный. А там все так тихо. Пожалуйста, ты должен туда пойти и проверить, все ли с мисс Биллингз в порядке.
Люк на мгновение стиснул Эмму в объятиях.
– Я обо всем позабочусь. Иди наверх в свою комнату и не волнуйся. – Он откинул голову и предостерегающе посмотрел ей в глаза. – И никаких подслушиваний у замочной скважины, Эмма.
Она виновато хмыкнула:
– А как же еще, по-твоему, мне узнавать о том, что происходит?
Он обнял ее за плечи и повел в дом.
– Ты должна быть занята своими делами, а не тревожиться о взрослых, любимая.
– У меня много дел: и лошади, и Самсон, и книги, и мисс Биллингз… Папа, ты ведь никому не дашь забрать от нас мисс Биллингз?
– Нет, – пробормотал он, целуя ее в голову. – Иди в постель, Эмма.
Девочка послушно убежала, а Люк направился в библиотеку. Тяжелые двери были закрыты, но оттуда доносились тихие голоса. Сжав зубы, он без предупреждающего стука вошел в комнату. Эшборны сидели в огромных кожаных креслах, а Тася забилась в угол небольшого диванчика.
На лице Чарльза была тревога.
– Стоукхерст? – с досадой проговорил он. – Мы думали, ты поехал…
– Провести вечер в Лондоне? – любезно продолжил Люк. – Я изменил свои планы. Скажите, что привело вас к нам в гости?
– Боюсь, что плохие вести из-за границы, – ответил Чарльз, стараясь сохранять спокойный тон. – Мы уговариваем мисс Биллингз уехать с нами. Месяц почти кончился, Люк, а я всегда выполняю свои обещания. – И, видя недоумение Таси, объяснил:
– Лорд Стоукхерст согласился принять тебя ровно на месяц. За это время я должен был подыскать тебе другое место.
– Я изменил мнение, – сказал Люк, глядя на Тасю. Она сидела тихая, бледная, крепко сжатые руки лежали на коленях. – Мисс Биллингз не покинет Саутгейт-Холл.
Он подошел к встроенному в стену открытому буфету красного дерева и взялся за хрустальный графин. Налив в бокал добрую порцию бренди, он поднес его Тасе.
Она медленно разжала пальцы и взяла бокал в ладони.
Люк протянул руку и приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Она смотрела не моргая, лицо было похоже на застывшую маску.
– Скажи мне, что произошло? – ласково спросил он.
Ответил ему Чарльз:
– Для всех будет лучше, если ты ничего не узнаешь, Люк. Дай нам просто уехать, не задавай вопросов…
– Вы можете уехать в любую минуту, – успокоил его Люк. – Но мисс Биллингз останется.
Чарльз раздраженно вздохнул:
– Я много раз слышал этот твой тон. Люк, и знаю, что он означает…
– Теперь это все не важно, – прервала его Тася. Она осушила бокал и прикрыла глаза, давая мягкой крепости бренди скользнуть по горлу в желудок. Переведя взгляд своих ясных светлых глаз на Люка, она неуверенно улыбнулась. – Когда ты все узнаешь, ты сам не захочешь, чтобы я здесь осталась.
Люк взял из ее рук пустой бокал и коротко поинтересовался:
– Еще?
Она кивнула. Он направился наливать бренди, а Тася дождалась, пока он вернется, и только тогда заговорила напряженным ровным голосом:
– Меня зовут Анастасия Ивановна Каптерева. Прошлой зимой в Санкт-Петербурге меня приговорили к смертной казни за убийство моего кузена князя Михаила Ангеловского. – Она замолчала, увидев, как он выпрямился и окаменел. – Я бежала из тюрьмы и приехала в Англию, чтобы скрыться от правосудия.
***
Тася не собиралась затягивать свой рассказ. Но вскоре обнаружила, что описывает свою жизнь в Санкт-Петербурге после Смерти отца. Она забыла, что ее слушают, прошлое разворачивалось перед ее глазами, словно все события происходили совсем недавно. Она видела свою мать, Марию Петровну, закутанную в рысий мех. Руки и шея ее были украшены драгоценными камнями величиной с голубиное яйцо. Мужчины жадно томились вокруг нее на балах, на царской яхте, во время посещений оперы, на долгих ночных ужинах.
Тася вспоминала свой первый «белый» бал, где юных дворянок представляли свету. На ней было белое шелковое платье, талию обвивали нитки рубинов и розового жемчуга. Мужчины преследовали ее не без мысли об огромном состоянии, которое она когда-нибудь унаследует. И первым в ряду претендентов на ее руку был князь Михаил Ангеловский.
– Михаил был грубое, грязное животное, – с внезапной ненавистью в голосе сказала Тася. – В те редкие минуты, когда он бывал трезв, его все выводило из себя, он злился без всякого повода. Его хоть как-то можно было терпеть только тогда, когда он накуривался опиума до бесчувствия. Практически всегда он был либо пьяным, либо одуревшим от опиума. – Она заколебалась, говорить ли дальше, но, решившись, покраснела до корней волос. – Михаил, кроме того, не любил женщин. Всем это было известно, но его семья закрывала на это глаза. Когда мне исполнилось семнадцать, Ангеловские обратились к моей матери. Было достигнуто соглашение. Они решили, что я стану женой Михаила. Все знали, что я не хочу этого брака. Я умоляла мать, родных, священника, всех, кто готов был меня слушать и мог мне помочь, не заставлять меня выходить за него замуж.
