– Игнат, Илья Муромец! – обрадовался тот. – Я же говорил, что мы ишшо встренемся!
Они обнялись, уселись за грязный стол, заказали щей, хлебца и медка.
– Значит, ты бабу ищешь? – переспросил Кузьма, выслушав Игната.
Тот кивнул.
– Есть у меня одна на примете, – загорелся Степанов. – Зовут Анной, вдова, двое ребятишек.
Игнат невольно поморщился. За шесть седмиц скитаний по деревням вдовы осточертели ему.
– Ты не кривись, не кривись! – рассердился Кузьма. – Золото баба! Возьмешь – не пожалеешь! Больше скажу – всю жизнь будешь благодарить за нее Бога и Кузьму Степанова.
Поговорив и пообедав, они отправились посмотреть на невесту. По дороге Кузьма рассказал, что муж Анны Федька Верхотин был никчемным, поперечным, озлобленным на весь мир, сильно пьющим мужичонкой. Он беспрерывно колотил жену с детьми, вымещая на них свое зло и обиды.
Летом приказчики отправили с ним на Богоявленский рудник известного буйным нравом бергала[14] (бергалы сплошь буйные!) Кедрова Гришку. Посадить в одну телегу со вздорным поперечным Федькой необузданного Гришку было головотяпством. Добром оно не кончилось.
Бергал велел вознице ехать помедленнее, чтобы раскурить трубку. Поперечный Федька его не послушался. Наоборот, он принялся стегать лошадь кнутом, заставляя ее бежать еще быстрее. Разозленный Кедров выхватил вожжи, остановил лошадь, принялся избивать возницу и, остервенев, удавил его чересседельником. Бергал был отправлен в вечную каторгу, а Анна стала вдовой.
– Может, оно и к лучшему, – заключил Кузьма. Крошечный, скособочившийся домишко Верхотиных поражал своей убогостью. Многочисленные щели в стенах были замазаны глиной, крыша даже соломой была покрыта только наполовину.
– Анна коня соломой с крыши кормит, больше-то нечем, – пояснил Кузьма и лишь рукой махнул. – Поди, и сами ее едят. Не приведи господь никому таких, как Федька, кормильцев иметь.
Они вошли в дом. Степанов громко и весело поприветствовал хозяйку с детьми, Соломатин лишь снял шапку и молча поклонился. Почти половину чистенькой, недавно побеленной комнатки занимали печь и полати. С них из-за чистенькой застиранной занавески выглядывали смышленый конопатый мальчишка и совсем маленькая девчонка.
Анна оказалась молодой худенькой женщиной с изможденным лицом и большими синими глазами. Она не шла ни в какое сравнение с Лизонькой, но чем-то неуловимо напоминала ее и, чего греха таить, сразу понравилась Игнату. Понравились ему и дети: Андрюшка с Катей. Приглянулся и он Анне. Когда на следующее утро богатырь появился в доме Верхотиных (он заночевал у Кузьмы Степанова), в ее глазах блеснула радость.
– Ждала тебя, – покраснев, призналась женщина. – Боялась, что побрезгуешь.
Игнат усадил Анну с детьми в сани, прикрыл тулупом, привязал сзади к саням коня Верхотиных и отправился домой. Всю дорогу он расспрашивал женщину о житье-бытье, рассказал ей о Зеленинском ските, бугровщиках, гари, оставшихся в живых детях и трех уцелевших домах. Им можно было поселиться отдельно от Марьиных в доме Андрея Звягина.
Позднее женщин призналась, что мечтала об этом. Однако, увидев четыре пары устремленных на нее с ожиданием и надеждой глаз, Анна поняла, что дети воспримут их уход как предательство и никогда не простят ни ее, ни Игната. А еще ей до слез стало жалко этих переживших столько горя детей. Особенно худющего-прехудющего Тишу с его седой головой, впалыми щеками и тоскливыми синими глазами.
Позабыв про свои глупые бабьи мечты, она развела руки в стороны и воскликнула радостно: «Какие же вы все хорошие и как у вас здесь хорошо! Примите еще и нас к себе. В тесноте, да не в обиде». Изголодавшиеся по материнской ласке и заботе дети робко потянулись к ней. Первой подошла Соня, за ней Алеша и Митя с Тишей. Она крепко обняла их всех, и слезы градом покатились из ее глаз.
В тот же день Алешка сдружился с Андрюшкой. Соня взялась опекать и всему учить Катю. Они даже спали вместе. Тиша с Митей во всем помогали доброй и заботливой мачехе. Все восемь человек стали жить-поживать и добро наживать в доме Ивана Марьина. Жизнь стала налаживаться.
Глава 9
Анатолий. Поиски Чернова
Мое утверждение, что Анатолий выведен из игры, оказалось излишне пессимистичным. Сегодня меня разбудил Гриша.
– Дядь Валер, дядь Валер! – возбужденно шептал он. – Там Анатолия Георгиевича привезли! Он…
Чувствовалось, что юношу потрясло появление Храмцова. Еще бы – воскрес из мертвых! Практически. Я знал его лучше, но даже и на меня его «выздоровление» произвело сильное впечатление. Ведь всего четыре дня назад он не смог даже и приподняться с больничной койки. Сон как рукой сняло. Я пулей выскочил из палатки.
Анатолий сидел на траве, навалившись спиной на ствол березы и прикрыв глаза. Выглядел он ужасно. Мертвенно-бледное лицо говорило о полуобморочном состоянии. Кровь сочилась через бинты, его белая футболка и синие джинсы стали грязно-коричневыми. Чуда не случилось. Он не выздоровел, но все-таки встал на ноги. Встал и пошел. Кремень!
– Хо-орош! В гроб кладут краше! – напустился я на него. – Не лежится? Орден мужества заработать хочешь? Четвертой степени. Посмертно. Герой, блин!
– Врачи меня чуть не на все лето собирались уложить в больницу, – не открывая глаз, проигнорировав мой сарказм, кусая губы, выдавил из себя Анатолий. – А у меня нет времени лежать в больнице… Понимаешь. Нет! Не имею права…
Еще бы: на кону две тонны серебра, центнер золота и куча претендентов на этот куш. Попробуй улежи тут.
– Тебе виднее! На нет и суда нет, у нас демократия! – буркнул я, подавив ухмылку. – Мое дело предложить, а твое – как знаешь!
Но, противореча сам себе, я продолжал ворчать, убеждая его хотя бы регулярно ездить на перевязки. Он согласился. Больше потому, что не только выглядел, но и чувствовал себя отвратительно.
После этого я рассказал приятелю все, что знал о напавших на него «оборотнях»: о подъехавшем на черной «Волге» к магазину предпринимателе без двух пальцев на правой руке, о звонке в Барнаул нашему общему знакомому майору Городничеву, о встрече с черной «Волгой» по дороге на Трофимову ферму Шурика Валькова.
– Да, «Нива» в полном порядке, сам обкатывал, – прибавил я. – Если что еще – не стесняйся. Чем могу – помогу. Без вопросов.
Анатолий
