– Выпей.
Воспользовавшись мимолетным антрактом, я выпил содержимое пузырька и сразу почувствовал облегчение и прилив новых сил. Глаза мои теперь снова видели ясно, руки и ноги опять стали точно железные. В пустыне был ад, хаос, где ни песка, ни самого пространства – ничего уже не существовало. Сплошная кружившаяся тьма, в ней вой и молнии.
"Непрерывный набат!", "Непрерывный свет!" – услышал я почти одновременно. Я подумал, что в этой тьме ада, в этом смертельном верчении песка и ветра уже никого нельзя спасти, как услышал: "Приготовиться!"
Я содрогнулся, так как был уверен, что все живое, что дерзнет выйти сейчас наружу, будет немедленно убито и сожжено горячим песком. Увы, я тогда не знал худшего: холод внезапно сменил палящий жар и превратил песок в режущие, холодные колючки.
"Выходить!" И я всем сердцем молил Великую Мать помочь моим друзьям и пощадить их жизни и жизни спасаемых. Я нажал кнопку с таким чувством, как будто я сам подписывал им смертный приговор.
Я взглянул сквозь стену и увидел, как по узкому проходу между двух огромных гор волнующегося песка из последних сил мчится караван верблюдов. Бог мой, я звал Флорентийца, хотел крикнуть И., молить его спасти несчастных, которые сейчас погибнут во все суживающемся коридоре между двумя высоченными хребтами песка, как увидел у руля совершенно без движения самого И., с рукой, вытянутой к страшному коридору.
Я подумал, что И. умер. Мгновение, и я бросился бы к нему, как возле меня выросла фигура матери Анны. Она пристально взглянула мне в глаза и приложила палец к губам, приказывая мне молчать. Повернув меня лицом к пустыне, она указала мне рукой на приближавшийся караван, впереди которого... шел весь светившийся И. Еще мгновение, караван достиг ворот, а оба песчаных хребта слились в одно высоченное море песка, которое тот же час стало снова волноваться и уноситься вихрем дальше...
Сзади меня послышался глубокий вздох. Я оглянулся. И. стоял на своем месте, как будто минуту назад я не видел его мертво-неподвижным. Лицо его радостно улыбалось, и он сказал матери Анне:
– Главные и самые страшные циклоны уже прошли.
Хотя главные циклоны и прошли, не это не мешало нашему маяку время от времени содрогаться под ударами песчаных столбов, точно в нас палили из пушек. Еще долгое время я работал под команду обоих моих начальников, и наконец стал вырисовываться горизонт в слабом-слабом свете. Что за зрелище открывалось по мере возрастания света! Вместо чистого, белого и ровного песка пустыни, к которому уже привык мой глаз, расстилался словно нарисованный ландшафт раскопок какого-нибудь старинного города в самый разгар исканий.
Еще долгое время шли команды моих начальников. Ветер все еще выл и свистел, но уже несколько раз я мог различить в слабом свете, как открывались ворота, удерживаемые двумя десятками рук сильнейших людей, и как верблюды, сами искалеченные и полумертвые, вносили на себе свешивавшиеся к их шеям неподвижные человеческие фигуры. Постепенно свет становился ярче, И. дернул какой-то шнур, и свет внутри башни погас.
– Скоро наше дежурство кончится. Не беспокойся, мать Анна, те, кого ты ждешь, спаслись в гроте. Теперь они уже едут сюда. Не пройдет и двух часов, они будут здесь. Надо только держать непрерывно сигналы набата и света, чтобы они могли сориентироваться и сообразить, как пробраться среди наметенных бурей гор песка.
Думаю, что прошло более указанного И. срока, прежде чем я получил приказы: "приготовиться" и "выходить". Но, быть может, так только казалось мне от одолевшей меня вновь усталости. В последний раз И. отдал приказ, ворота открылись и закрылись, и он велел нам покинуть маяк.
Я привел рули в их первоначальное положение и стал спускаться за матерью Анной и И. вниз по лестнице. Только сейчас я понял, до какой степени я устал. Ноги мои дрожали, руками я еле держался за поручни. Чем ниже мы спускались, тем слышнее становился вой ветра. Я видел, что на зеленой стене, вся верхняя часть которой при нашем въезде была покрыта такими дивными цветами, не было ни единого лепестка. Во многих местах, куда обрушивались столбы песка, в самой стене зияли широкие бреши без листьев, в которых среди обнаженных, переломанных стволов, как жуткие черные зубы, торчали здоровенные иглы. Уже по одной этой картине я мог судить, как должны были пострадать цветы и сады матери Анны.
Путь вниз казался мне бесконечным. Даже голова у меня кружилась, чего со мной теперь никогда не случалось, и о чем я забыл и думать. Но всему бывает конец, и мы очутились у входа.
– Приготовься не только к сильному ветру, Левушка, но и к резкому холоду. Вон там лежат плащи. Укутай в один из них мать Анну, другим укройся сам. Ну так и быть, чтобы у тебя не было тревоги за меня, я тоже надену плащ, – прибавил И., накидывая плащ.
Плащи были мягкие, легкие, теплые. Мать Анна снова заставила играть пружину, и глыба стекла поползла вверх. На этот раз И. попросил вторично нажать пружину, объяснив, что мне надо несколько привыкнуть к резкой перемене температуры.
И каким же холодом обдало нас, когда глыба-дверь поднялась высоко. Резкий ветер, неся холодный песок, сразу засыпал мне глаза, нос и рот, и я не мог двинуться с места, как вдруг чья-то рука надвинула мне плащ на лицо и потянула меня за собой. Я шел, дрожа от холода, спотыкаясь, и не соображал, ни куда ведет меня мой поводырь, ни кто он. Но вот ноги наши застучали по дереву, через несколько минут рука моего провожатого ввела меня через порог в теплый дом, сдернула покрывавший меня плащ, и милый голос Яссы сказал:
– Не открывай глаз до тех пор, пока я не спущу тебя в ванну. Тогда их промоешь.
Ясса велел мне вымыть чисто-начисто руки и налил мне полные ладони приятно пахнувшей жидкости. Я довольно долго промывают глаза, раньше, чем он разрешил мне их открыть. Тогда он подал мне таз и большой кубок с водой. Я с восторгом полоскал зубы и рот, с трудом отделываясь от скрипевшего на зубах песка. Наконец суровые команды Яссы, указывавшего мне, как и чем растираться, кончились, я выполоскался под свежим душем и мог теперь хорошо рассмотреть самого Яссу.
Я нередко видел Яссу слегка утомленным, но никогда не предполагал, что мой дорогой заботливый нянька может быть утомлен до такого полного изнеможения, в каком Ясса находился в данную минуту. Мертвенно-бледное и осунувшееся лицо Яссы едва напоминало его обычный вид.
– Ясса, что с тобой? Ты болен? Разреши мне поскорее отплатить тебе за твою постоянную помощь и заботу. Не протестуй, умоляю тебя. Я мигом приготовлю тебе ванну и разотру тебя в ней. Ведь ты едва жив.
– Нет, Левушка, не поможет ванна. И. дал мне пузырек и велел выпить его содержимое только в случае полного изнеможения. Я все считал, что такое положение еще не наступило и, кажется, опоздал. Пожалуй, теперь уже и поздно. Ноги меня уже не держат, и ванна меня не спасет.
Ясса говорил едва слышным голосом, с трудом достал из кармана маленький пузырек и выпил его содержимое. Несколько минут он лежал, вытянувшись в кресле, в полной неподвижности, в позе смертельного утомления. Я бросился к нему, поднес к его губам цветок Великой Матери и, опустившись на колени, молил Божественную Заступницу помочь моему умирающему другу. Я молил Ее возвратить ему жизнь, такую полезную и необходимую на земле. Я полагал, что Ясса опоздал выполнить указание И., хорошо помня, как в момент полного истощения сил на маяке И. бросил мне пузырек с укрепляющим лекарством. Я взял беспомощно свесившиеся руки Яссы, вложил в них чудесный цветок и всеми силами звал И. прийти спасти Яссу, не умышленно промедлившего выполнить его приказ, но из величайшего уважения к его распоряжению.
Долго ли я стоял так на коленях, рыдая и отчаиваясь, я не знаю. Руки Яссы, становившиеся все холоднее, я пытался согревать своим дыханием. Потоки слез лились из моих глаз на эти дорогие трудолюбивые руки.
– Сумасшедший мальчик, – услышал я издали дорогой, знакомый голос. Поспешные шаги направлялись ко мне, и через минуту фигура И. стояла рядом со мною. – Когда же ты войдешь в полную зрелость, мой Голиаф? Ясса спит и очень счастлив в этот момент. Нам с тобой надо позаботиться, чтобы охранить его тело и никак не мешать трудиться и совершенствоваться его духу. Это очень хорошо, что последнее, что унес Ясса в своей памяти с земли, были твоя забота и любовь, твоя мольба о нем Великой Матери. Путь его будет легче и выше ровно настолько, насколько твоя чистая любовь свидетельствовала о его полезном и любовном служении земле. Я думал, что ты сам поймешь, что Ясса от выпитой жидкости будет спать, как спал профессор, и выйдет из сна таким же обновленным, как тот. Перестань огорчаться, заверни Яссу в плащ и отнеси наверх в свою комнату, которой ты, кстати сказать, еще и не видел. Уложи Яссу на диван, задерни окно, хотя солнца сегодня и не будет, и сиди подле него в полном самообладании, пока я не пришлю тебя сменить на твоем дежурстве. Своим зовом ты заставил меня бросить очень горячее дело. В следующий раз, если тебе придется наблюдать такой случай, знай, как поступить, никогда и ничего не пугайся, и ни одной слезы чтобы не уронили твои глаза. Я пришлю двоих. Один останется сменить тебя здесь, другой проводит тебя ко мне. Каждый сильный человек сейчас на учете, спеши ко мне на помощь.
