- Этой благодати на Ветлуге больше, чем в Сибири,- говорил Стуколов,- а главное, здешняя сторона нетронутая, не то, что Сибирь... Мы первые, мы сметанку снимем, а после нас другие хлебай простоквашу...
- Да впрямь ли ты это на Ветлуге нашел? - спросил Патап Максимыч, не спуская глаз с золотой струи, падавшей из рук паломника.
- Божиться, что ль, тебе?.. Образ со стены тащить? - вспыхнул Стуколов.- И этим тебя не уверишь... Коли хочешь увериться, едем сейчас на Ветлугу. Там я тебя к одному мужичку свезу, у него такое же маслице увидишь, и к другому свезу, и к третьему.
- Что ж, это можно,- сказал Патап Максимыч.- Сколько ж денег потребуется? - Да покаместь гроша не потребуется.- отвечал Стуколов.- Пятьдесят тысяч надо не сразу, не вдруг. Коли дело плохо пойдет, кто нам велит деньги сорить по-пустому? Вот как тебе скажу - издержим мы две аль три тысячи на ассигнации, да если увидим, что выгоды нет,- вдаль не поедем, чтоб не зарваться...
- Две либо три тысячи! - раздумывал Патап Максимыч.- Ну это еще туда-сюда... На этом можно помириться. А насчет пятидесяти серебра - нет, брат, шалишь, мамонишь.
- Как вперед загадывать? - отвечал Яким Прохорыч,- может статься, и много меньше пятидесяти тысяч положишь, а года в два миллион наживешь.
- Уж и миллион? Не широко ль загинаешь? - перебил Патап Максимыч.
- Не один миллион, три, пять, десять наживешь,- с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. - Лиха беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я - человек бывалый, много видал золотых приисков - в Сибири и на Урале, а как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня с дива руки опустились... Да что тут толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это дело нужно сто тысяч серебром.
- Значит, это дело надо оставить,- махнув рукой, сказал Патап Максимыч.Сто тысяч!.. Эк у него тысячи-то - ровно парена репа...
- А ты слушай, речи не перебивай,- прервал его Стуколов.- Наличными на первый раз - сказал я тебе - две либо три тысячи ассигнациями потребуется.
- Хоть убей - в толк не возьму,- возразил Патап Максимыч.- Про какие же сто тысяч поминаешь?
- Да ты не перебивай моей речи, а то ввек с тобой не столкуешься,- с досадой молвил Стуколов.
- Сто тысяч!.. Эти сто тысяч надо делить на сто паев, по тысяче рублей пай. Понимаешь? - Дальше что? - молвил Патап Максимыч. - Пятьдесят паев ты себе возьми, вложивши за них пятьдесят тысяч,- продолжал Яким Прохорыч.- Не теперь, а после, по времени, ежели дело на лад пойдет. Не сможешь один, товарищей найди: хоть Ивана Григорьича, что ли, аль Михайлу Васильича. Это уж твое дело. Все барыши тоже на сто паев - сколько кому достанется. - Ладно, хорошо, а другие-то пятьдесят паев куда?- спросил Патап Максимыч. - Епископу Софронию,- отвечал паломник. - Даром? - Даром. - И половина барышей ему? спросил Патап Максимыч. - Конечно. - Жирно, брат, съест! - возразил Патап Максимыч.- Нет, Яким Прохорыч, нечего нам про это дело и толковать. Не подходящее, совсем пустое дело!.. Как же это? Будь он хоть патриарх, твой Софрон, а деньги в складчину давай, коли барышей хочешь... А то - сам денег ни гроша, а в половине... На что это похоже?.. За что? - А за то, что он первый опознал про такое богатство,- отвечал Стуколов.- Вот, положим, у тебя теперь сто тысяч в руках, да разве получишь ты на них миллионы, коль я не укажу тебе места, не научу, как надо поступать? Положим, другой тебя и научит всем порядкам: как заявлять прииски, как закрепить их за собой... А где копать-то станешь?.. В каком месте прииск заявишь?.. За то, чтобы знать, где золото лежит, давай деньги епископу... Да и денег не надо - барыши только пополам. Задумался Патап Максимыч. - Было бы с него и десяти паев,- сказал он.- Право, больше не стоит - сам посуди, Якимушко. - Меньше половины нельзя,- решительно ответил Стуколов.- У него в Калужской губернии такое же дело заводится, тоже на пятидесяти паях. Землю с золотом покупают теперь у помещика тамошнего, у господина Поливанова, может, слыхал. Деньги дали тому господину немалые, а епископ своих копейки не истратил. - Ну пускай бы уж его пятнадцать паев взял. Больше, право, обидно будет,- сказал Патап Максимыч. - Как сказано, так и будет, а не хочешь, других охотников до золота найдем,- спокойно ответил Стуколов. И, вынув опять замшевый мешок, посыпал из него золотой песок себе на руку перед Патапом Максимычем. Не раз и не два такие разговоры велись у Патапа Максимыча с паломником, и все в подклете, все в Алексеевой боковушке. Были при тех переговорах и кум Иван Григорьич и удельный голова Михайло Васильич. Четыре дня велись у них эти переговоры, наконец, решился Патап Максимыч взяться за дело. Решили до поры до времени про затеваемое дело никому не сказывать. Стуколов говорил, что если пойдет оно в огласку - пиши пропало. В сибирских тайгах, по его словам, зачастую бывает, что один отыщет прииск, да ненароком проболтается, другой тотчас подхватит его на свое имя. После масленицы Патап Максимыч обещался съездить на Ветлугу вместе с паломником повидать мужиков, про которых тот говорил, и, ежели дело окажется верным, написать со Стуколовым условие, отсчитать ему три тысячи ассигнациями, а затем, если дело в ход пойдет и окажутся барыши, давать ему постепенно до пятидесяти тысяч серебром. Патап Максимыч только и думает о будущих миллионах. День-деньской бродит взад и вперед по передней горнице н думает о каменных домах в Петербурге, о больницах и богадельнях, что построит он миру на удивленье, думает, как он мели да перекаты на Волге расчистит, железные дороги как строить зачнет... А миллионы все прибавляются, да прибавляются... "Что ж,думает Патап Максимыч,- Демидов тоже кузнецом был, а теперь посмотри-ка, чем стали Демидовы! Отчего ж и мне таким не быть... Не обсевок же я в поле какой!.."
* * *
На первой неделе великого поста Патап Максимыч выехал из Осиповки со Стуколовым и с Дюковым. Прощаясь с женой и дочерьми, он сказал, что едет в Красную рамень на крупчатные свои мельницы, а оттуда проедет в Нижний да в Лысково и воротится домой к середокрестной неделе, а может, и позже. Дом покинул на Алексея, хотя притом и Пантелею наказал глядеть за всем строже и пристальней. Накануне отъезда, вечером, после ужина, когда Стуколов, Дюков и Алексей разошлись по своим углам, Аксинья Захаровна, оставшись с глазу на глаз с мужем, стала ему говорить:
- Максимыч, не серчай ты на меня, кормилец, коли я что не по тебе молвлю, выслушай ты меня, ради Христа.
- Чего еще надо? - взглянув на жену исподлобья, спросил Патап Максимыч.
- Завтра уедешь ты?.. - На кого же дом-от покидаешь? Прежде Савельич, царство ему небесное, был, за всем, бывало, приглядит, теперь-то кто?
- Кто на его месте... Не могла догадаться? - сказал Патап Максимыч.
- Алексей Трифоныч, значит? - тихо проговорила Аксинья Захаровна.
- Что ж, по-твоему, на Никифора, что ли, дом-от покинуть?- рявкнул Патап Максимыч.- Так он в неделю весь его пропьет да и тебя самое в кабаке заложит.
-Про этого врага у меня и помышленья нет, Максимыч,- плаксиво отвечала Аксинья Захаровна.- Себя сгубил, непутный, да и с меня головоньку снимает, из-за него только попреки одни... Век бы не видала его!.. Твоя же воля была оставить Микешку. Хоть он и брат родный мне, да я бы рада была радешенька на сосне его видеть... не он навязался на шею мне, ты, батько, сам его навязал... Пущай околел бы его где-нибудь над кабаком, ох бы не молвила... А еще попрекаешь!
- Замолола!.. Пошла без передышки в пересыпку! - хмурясь и зевая, перебил жену Патап Максимыч.- Будет ли конец вранью-то? Аль и в самом деле бабьего вранья на свинье не объедешь?.. Коли путное что хотела сказать - говори скорей,- спать хочется.
- Да я все насчет Алексея Трифоныча,- робко молвила Аксинья Захаровна.
- Что еще такое?
- Да как прикажешь: сюда ли ему без тебя обедать ходить, аль в подклет ему относить? - спрашивала Аксинья Захаровна.
-Здесь места не просидит, пущай его с вами обедает,- сказал Патап Максимыч.
- Ладно ль это будет, кормилец? Сам посуди, что люди зачнут говорить: хозяин в отлучке, дочери невесты, молодой парень с ними ест да пьет... И не знай чего наскажут! - говорила Аксинья Захаровна.
-Не смеют!..- решительно сказал Патап Максимыч.- Да и парень не такой, чтобы вздумал нехорошее дело... Не из таких, что, где пьют да едят, тут и пакостят... Бояться нечего.
- Да так-то оно так, Максимыч,- отвечала Аксинья Захаровна.- А все бы лучше, кабы он в подклете обедал и без тебя бы наверх не ходил... Что ему здесь делать?.. Не поверишь ты, кормилец, все сердечушко изныло у меня...
- Да отвяжись ты совсем,- с нетерпеньем крикнул Патап Максимыч,- ну, пущай его в подклете обедает... Ты этого парня понять не можешь. Другого такого не сыщешь... Можешь ли ты знать, какие я насчет его мысли имею?..
- Как я могу знать, Максимыч? - отвечала Аксинья Захаровна.- Где же мне?
- Так, значит, и молчи,- ответил Патап Максимыч.
- Да что ж такое?.. Какие у тебя мысли про Алексея Трифоныча? заискивающим голосом спросила Аксинья Захаровна.
