Ирина медленно повернула голову.
— Петя!
Она знала, что это так и не так. Тот, кто стоял на пороге, был очень похож на ее сына. Но это был не он. Безумные, совсем без белков, глаза цвета болотной жижи, изо рта и ноздрей тянутся дорожки густой черной, с зеленоватым отливом, слизи, голова качается, как камыш на ветру, но больше всего ее поразило не это.
Штаны у Пети, как раз в том месте, где уже якобы выросли волосы (она помнила, как сказала это подругам, сболтнула по глупости, просто, чтобы похвастаться, даже не похвастаться — вызвать легкую зависть), были сильно оттопырены, они буквально трещали, не выдерживая напора, — боже, что ТАМ такое? этого не может быть! но не такой же большой! ОГРОМНЫЙ! — и то, что было там, росло прямо на глазах.
Ирина поняла, кого ей напоминает Петя: ритуальную фигурку ацтеков. Маленький человечек с огромным фаллосом. Символ плодородия.
— Петя!
— Зовите меня Микки… — проскрипел странный голос.
Ирину захлестнула новая волна пламени. Оно распространялось все дальше и дальше, жадные языки облизывали шею и лицо, руки горели, они уже дымились. Она напряглась, предчувствуя новый, еще более сильный… Оргазм? Взрыв? Разряд?
Петя двинулся к ней, дергая руками и ногами, как марионетка, послушная злой воле невидимого кукловода.
У нее не было сил сопротивляться. Ирина почувствовала, как неожиданно сильные руки задирают сзади юбку. Сильные, умелые, ни перед чем не останавливающиеся руки. Она хорошо — даже спустя десять лет! — помнила эти руки. Крепкая ткань трещала, как сухое дерево в ураган.
Еще до того, как он вошел в нее и третья, самая мощная волна смяла и сокрушила — целиком! раздавила, захлестнула, растворила в себе! — Ирина поняла…
…что это был за подарок! Нет, это называется по-другому! Это — не подарок! Это — цена! Цена, которую придется заплатить!
Еще — где-то на задворках затухающего сознания — она успела подумать, что если бы можно было вернуть все назад, тогда…
Она отключилась.
* * *
Бледный силуэт зыбко дрожал в черной пустоте дверного проема, так дрожит пламя догорающей в плошке свечи.
— Лиза! — позвал Пинт. — Это я. Я, Оскар. Ты не узнаешь меня?
Бледная тень медленно вышла на крыльцо. Пинт увидел… Лизу? Или нет?
Тень была похожа на Лизу… Словно бы она перенесла тяжелую болезнь и теперь с трудом шла на поправку. Или же… наоборот: болезнь доедает ее, пожирая последние, самые сладкие куски слабой плоти.
Вся в белом, как женщина из романа Уилки Коллинза, только вместо шляпы на голове платок, и вокруг шеи повязано что-то белое, вроде шарфа.
Оскар не знал, как ему называть девушку в белом: Лизой… или нет? Он до сих пор не мог понять, кто она.
— Лиза! Это ты? Ты узнаешь меня? Это я, Оскар. Лиза, что случилось? Что с тобой? Ты больна?
Конечно же она больна. Она тяжело, может быть даже смертельно, больна, и всегда знала об этом. Вот откуда взялась фраза: «У нас мало времени. У нас его совсем нет». Она все знала и поэтому сбежала от него. Не хотела, чтобы он видел, как она догорает.
Боже, Лиза, неужели ты думала, что я испугаюсь? Что я откажусь от тебя, узнав о твоей болезни? Как ты могла? Девочка моя, как ты могла? Зачем ты лишила нас этих четырех месяцев? Лишила МЕНЯ? Зачем?
— Лиза, можно я войду? — Он взялся за крючок, на котором держалась калитка.
— Я тебя знаю, — внезапно сказала девушка.
Этот голос, слабый и тихий, звучал почти как ЕЕ голос… почти. Или — это все-таки ЕЕ голос, просто немного измененный болезнью?
— Я тебя знаю, — повторила белая тень. — Ты — тот, кто читает ЗНАКИ. Я знала, что ты придешь.
Пинт растерялся. Он хотел подойти ближе: тогда бы он обнял девушку, прижал ее к груди и сразу бы все понял — Лиза это или нет. Отсюда, с десяти шагов, он не мог разобрать. К тому же эти странные белые тряпки, в которые она была замотана…
Оскар не знал, как поступить. Первым его порывом было снести с петель эту чертову калитку, броситься к дому, взбежать на крыльцо…
Но что-то его останавливало. То самое, уже испытанное однажды чувство, когда в библиотеке он боялся поднять глаза, опасаясь, что прекрасное видение исчезнет. Тогда она не исчезла. Точнее, исчезла, но не сразу. Тогда она подарила ему двенадцать часов. Двенадцать часов — все, что у них было. Много это или мало? Наверное, много, если он все бросил и примчался сюда, как только увидел ее ЗНАК. И, наверное, мало, если ему нужно еще. Еще— хотя бы час. Полчаса. Пятнадцать минут, господи, пятнадцать минут, или я сдохну!!!
Оскар проглотил комок, подступивший к горлу. Перед глазами все расплывалось, двоилось и троилось. Он моргнул: по щекам покатились две слезы. Это ненадолго вернуло изображению резкость. Но ненадолго. Он отвернулся и крепко потер ладонями глаза. Теперь лучше.
— Я… войду? Можно я войду?
Девушка, стоявшая на крыльце, выставила руку ладонью вперед, она словно останавливала его.
Пинт откинул крючок на калитке. Девушка покачала головой: нет.
— Хорошо, я буду стоять здесь. Но… Я прошу тебя: подойди ближе. Скажи мне, кто ты? Я… — Он всхлипнул.
Не разводи сырость, кретин! Ты стал неврастеником: так и норовишь разрыдаться по пустякам.
Но это были вовсе не пустяки. Он понимал это. Пинт собрался.
— Я не могу понять, — продолжал он. — Я не могу понять, нашел я тебя или нет? Я многого не могу понять. С тех пор, как ты исчезла. Сжалься надо мной. Объясни. Ты знаешь… Я никого никогда еще так не любил, как тебя. — Он замолчал, ожидая ее реакции.
Девушка тоже молчала.
— Я все забыл, когда увидел тебя. И не могу вспомнить— с тех пор, как ты ушла. Ты для меня — все. Ты и твои фотографии. Откуда ты про них узнала? И зачем взяла их с собой? Лиза, в конце концов…
В конце концов, что это со мной?
Пинт решительно отворил калитку и сделал шаг.
Девушка вскинула руку и повернулась, еще мгновение, и она скрылась бы за дверью.
— Хорошо, хорошо. Я не буду. Только не уходи. Пинт отступил назад и даже притворил за собой калитку.
— Пожалуйста, выслушай меня. Я… Я не знаю, что говорю… Все не то, совсем не то, что я хотел сказать…
— ОН уже близко. ОН уже здесь, — внезапно сказала девушка. — Опасность.
Пинт оглянулся. Поблизости никого не было.
— Кто он? О ком ты говоришь?
Вместо ответа девушка стала разматывать белую тряпку на шее. Быстро и как-то ожесточенно. Еще мгновение, и кусок белой материи отлетел в сторону, и на тонкой — такой тонкой, что, казалось, она просвечивала — шее Пинт увидел страшную отметину.
Странгуляционная борозда, промелькнул у него в голове бездушный медицинский термин. Точнее, судебно-медицинский, такие борозды бывают у повешенных. У покойников. Но у живых людей?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
