взять?
Вот и патриарх, придя, завёл шарманку со всякими: «придоша», «сумняша»… Хотя нет, начал он вполне разумно.
— Для благоугождения Богу и для спасения души надобно, во-первых, познание Истиннага Бога и правая вера в Него; во-вторых, жизнь по вере и добрые дела, — сказал патриарх, едва войдя в палаты.
— А что есть — ВЕРА? — спросил он со значением в голосе. — Есть вера мертвая, не дающая жизни; вера демонов, состоящая в страхе и отчаянии; и, наконец, вера живая и деятельная, соединенная с любовью, доставляющая нам вечное спасение. Вера — корень, дела наши — само дерево, а спасение — это уже плод. Спасение, таким образом, есть добровольное наше оправдание перед Богом. Для достижения спасения требуется известная мера наших забот и трудов, и наше спасение — изобильная награда, которою Бог Отец награждает всякого работника, послушавшегося гласа Его Единородного Сына.
Для спасения недостаточно одной веры, холодной и мертвой. Нет, спасает нас вера живая, деятельная, выражающаяся нравственно в добрых делах; последние должны быть рассматриваемы не как простые свидетельства нашей веры, но как непосредственное ее выражение, как живые, действительные плоды веры. Где нет добрых дел христианских, там, без всякого сомнения, нет и истинной христианской веры, и наоборот, где является истинная христианская жизнь, там необходимо предполагается истинная христианская вера.
«Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня», — сказал Христос. А эта деятельная любовь есть необходимое выражение живой действительной веры во Христа Спасителя, дающей силу к нравственному самоусовершенствованию в деле любви, есть высочайший образец, который представил Спаситель наш Иисус Христос и которому мы обязаны подражать.
Прослушав вступление, которое мне, прямо сказать, понравилось, я ушёл в транс и приказал Стёпке слушать и отвечать, если спросят.
Я плохо спал эти ночи, представляя, как меня тут же сажают на кол, или отдают на дознание палачу. Не ради наказания, нет. Ради правды. Прав был Тимофей. Послал наместник в Персию гонца на разведку.
Стёпка был несказанно рад, что его будут крестить и не кто-нибудь, а «целый» патриарх всея Руси. Единственное, что я попросил Стёпку, это не сильно открывать рот. Была у него такая привычка, но он с ней упорно боролся. И, с моей помощью, конечно, потихоньку справлялся.
Периодически выходя из транса, я и слышал это «придоша-сумняша».
И царь, и царевич, и боярин Морозов стояли на коленях и сосредоточенно били поклоны. Стоящий на коленях, но не молящийся Стёпка, постепенно тоже впадал в исступление и стал произносить слова из первой суры, но я его остановил, благо, что он только начал. А то погнал бы его патриарх «поганой метлой» из царских покоев.
После этого казуса я решил не оставлять всё на самотёк и выслушал концовку «введения в веру».
— Чудо есть внешнее поразительное явление, имеющее истинную причину свою вне естественных сил и законов природы — в сверхъестественном действии божественного всемогущества. По своей цели чудо способствует достижению религиозно-нравственных интересов людей.
Услышал я.
— Чудеса, описанные в Священных книгах, служат ясным доказательством их Божественного происхождения. Кто творит чудеса, тот, очевидно, близок к Богу и может получать от Него Божественную силу. Этой силой он руководствуется в учении о вере. Особенно необходимо признать, что он учит по откровению Божию, когда передает это учение от лица Самого Бога. Так именно и учили о предметах веры священные писатели, изложившие свое учение в священных книгах.
— Сам Господь Наш Иисус Христос указывал на Свои чудеса как на ясное свидетельство Своего Божественного посланничества: «Дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня» (Ин.1:36).
— Чудеса не есть нарушение законов созданного Богом мира, Бог не разрушает то, что Сам создал, и то, что Сам установил, но препобеждение естественных законов силою, несравненно большею, чем сами эти законы: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин»
— Ты веруешь в магию? — вдруг спросил патриарх.
— Не верю, — сказал, покрутив головой я.
— А мать твоя, сказывают, магиней была. И отец колдует.
— Вот те раз! — подумал я. — Попался!
— Это он просто казаков дурачит. Чтобы слушались и боялись.
— Не призывает ли он бесов? — продолжил пытать патриарх.
— Не. Дождь призывал, но не приходил дождь.
— Во что верит твой отец?
— Думаю, в Бога единого, творца всего сущего. Но в какого, — не пойму. Сказывал, Христос ему люб.
— Христос? Люб? — удивился патриарх. — И покрестится?
— Да, как бы уже не покрестился. И мне наказывал: «Крестись в Москве обязательно!»
Патриарх переглянулся с царём Михаилом.
— Ладное дело! Стану его крестить! Завтра! Крёстных ему подобрать надоть.
— Подберём, — кивнул головой боярин Морозов. — А дозволишь, ли государь Михаил Фёдорович, мне самому ему крёстным быть.
— Ты это серьёзно⁈ — удивился Михаил Фёдорович. — Ты не крёстный ещё никому?
— Не сподобил господь. — ответил боярин и склонил голову.
— И не женат. Сколько тебе годков?
— Пятьдесят, великий государь.
— А что не женишься?
— Снова ты, государь, с праздным словом пристаёшь. Весь в делах ведь я. Алёшку люблю больше сына. А как женюсь, то на жену да на детей тратить любовь придётся.
— Не хочу, чтобы он женился, — сказал царевич. — Давно ему говорю. Я вырасту — вместе женимся. На сестрах.
Морозов развёл руками.
— Потакаешь ты ему Борис Иванович, — проговорил царь, смущённо откашливаясь и косясь на меня. — Почему так решил?
Морозов посмотрел на меня. Я смотрел на него, как кот из мультфильма про «Шрека».
— Правильный отрок. Подрастёт — верным соратником Алёшеньке станет. Он уже сейчас и смело глядит, и не дерзновенно. И говорит справно. Немного не по-нашему, но весьма складно. Слышал, ты цифири складывать умеешь?
— Ух ты! — подумал я. — Так они подслушивали, а может даже и подглядывали?
— Умею, господин. И множить, и углы считать, — сказал я со всем почтением.
— О, как⁈ И пишешь картинки ты ладно. Лубочные картинки, которые печатают и размалёвывают на Лубянке, совсем не сравнятся с твоими. Они плоские. А твои, словно живые.
Видели мы те лубки. Плоское народное творчество с медведями, волками и мужиками с растопыренными руками и ногами. Лубки — это, хоть и забавно и революционно для России, но примитивно. Я так и сказал:
— Лубки, это — просто. Такие
