Смерть Ивана Мартова принесла в их дом траурную тишину, потом мелькание чужих людей в квартире и, в конце концов, непривычный покой. Никого не ждали к ужину, никто не пел в ванной купаясь, не выходил на лестницу курить и не приносил в дом ненавистный Жорке запах табака. Никто больше не играл на гитаре, сиротливо украшавшей старенький ковер. Их крохотная однокомнатная квартира в коммуналке казалась просторнее, лишившись жильца. Стало больше места, но меньше света. Георгий был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что потеря невосполнима. Мальчик сказал себе, что теперь он в доме за мужчину. Он должен присматривать за мамой, поддерживать ее. Осталось немного потерпеть, пока он окончит школу и пойдет работать. Так решится материальный вопрос, а пока нужно привыкнуть к переменам и не давать повода для лишних переживаний. Он очень по-взрослому рассуждал. Видя, как держится мама, он тоже не делал себе поблажек.
Нина Петровна ходила тихая, молчаливая, но не убивалась по безвременно ушедшему супругу до беспамятства. Одна соседка додумалась утешить ее тем, что, мол, теперь на нее никто не будет повышать голоса, что уже это делает ситуацию менее драматичной. Мартова только молча покрутила пальцем у виска и с тех пор перестала замечать эту женщину. Кощунственным казалось желание увидеть что-то светлое в смерти близкого человека. Она держала чувства в себе, не позволяя любопытным взглядам и пустым словам касаться принадлежащего только ей и сыну. К тому же, она не могла себе позволить распускаться, была сильной, потому что рядом был Жорка. Его карие глаза напряженно следили за малейшим изменением ее настроения.
Нина Петровна старалась не задумываться о том, какие перемены ожидают их. Безусловно, станет труднее, придется потуже затягивать пояса. Следующий год был выпускным для Жорика, плюс трудности переходного возраста, когда найти общий язык было очень сложно. Желание выглядеть не хуже других было понятно, но в сложившейся обстановке все менее выполнимо. Сын будто бы и не просил ничего, но ей, матери, можно было ничего не говорить. Время шло, шок от неожиданной утраты сменился монотонностью будней. Потребности росли, и каждый день Нина Петровна начинала с того, что просчитывала предстоящие расходы. Выводы делались неутешительные – денег и раньше лишних не было, теперь их просто катастрофически не хватало. Еще молодая женщина, она была вынуждена отказывать себе во многих необходимых мелочах. Она убедила себя, что это временные трудности. Брала работу на дом. Чертила, чертила бесконечные проекты, чьи-то дипломные работы, курсовые. Свою профессию архитектора она любила, но во всем есть мера. Порой чертежная доска с кульманом вызывала у нее раздражение и так не хотелось брать в руки отточенные карандаши, но это ничего. Главное, дать Жорику возможность выучиться, прилично выглядеть. Он не должен чувствовать, что ради него она в чем-то ущемляет себя. Замечая это, он приходил в ярость. Мог даже повысить на нее голос, обвинял в том, что она выставляет его бесчувственным чурбаном. Кричал, что может есть хлеб и воду, только бы она имела возможность отдохнуть и не задаваться постоянно вопросом, где взять деньги. Это был пик его любви к ней. Он просил ее немного потерпеть, пока сам начнет зарабатывать. Он ни на секунду не сомневался в том, что будет получать приличные деньги. Он всегда отличался усидчивостью и трудолюбием, смекалкой и отличной памятью. Родители сумели внушить ему, что умная голова никогда не помешает в жизни. Претворяя их теорию в жизнь, мальчик окончил школу с двумя четверками. Похвальные грамоты по многим предметам доставили Нине Петровне большое удовольствие. Отец часто говорил, что красота плюс разработанные мозги – оружие, против которого не устоит тот, на кого оно направлено. Вообще Иван Львович любил подчеркнуть красоту сына, ведь что ни говори, а Георгий был его копией. Только с еще более отточенными чертами, более усовершенствованный, что ли, более идеальный. Внешне похожий на него, характер он взял у матери. Лишь иногда прорывался откуда-то изнутри неистовый нрав отца. Нина Петровна наблюдала за тем, как взрослел ее мальчик, а его карие глаза внимательно следили за нею, она даже чувствовала, что он способен прочесть ее мысли.
Они уже привыкли к жизни вдвоем. Но иногда на Георгия нападала одному ему понятная хандра, и он просил, чтобы мать вспомнила что-нибудь интересное об отце. О том, как они познакомились, как жили до его рождения. Постепенно из этих рассказов ушло все негативное. Хотелось вспоминать только доброе, светлое, а проблем с этим не было. Мать намеренно каждый раз воскрешала образ заботливого, строгого, справедливого человека, боготворившего свою семью. Ее сыну нужны воспоминания только о таком отце. Бог с ними, с обидами. Человека нет, а об ушедших на небеса плохо не говорят. Вторая, темная половина натуры Ивана Львовича осталась в потустороннем мире.
Тем неожиданнее и болезненнее для Георгия стало появление в их жизни другого мужчины. Вернувшись из армии, он обнаружил, что в их устоявшийся, наладившийся порядок вторгся совершенно чужой ему человек. Самое ужасное, что поводов быть недовольным отчимом не было. Олег Викторович был виноват уже только в том, что посмел занять место отца, причем по доброй воле матери. Ее намеки в письмах о том, что судьба подарила ей встречу с замечательным человеком, привели к новому браку. Они нашли друг друга в этом союзе. До возвращения Жорки из армии они успели переехать из одинарки в шумной коммунальной квартире в просторную двухкомнатную, где одна комната изначально предназначалась для него. Но, переступив порог своей комнаты, Георгий почувствовал себя отвергнутым матерью. Он был согласен ютиться в крошечной комнате, только бы иметь возможность, повернув голову, увидеть находящуюся рядом маму. Теперь его место занял этот писака. Она будет делать вид, что уделяет внимание обоим. Конечно, но ночью, в постели, она будет с отчимом. Можно ли назвать это сыновней ревностью? Пожалуй, да, без натяжек. Произошедшие перемены он расценивал как предательство. Не могла дождаться его возвращения, ухватилась за первого попавшегося мужика. Она сделала свою жизнь вновь наполненной светом – так она объяснила. А как же быть ему? Кто спросил, что ему нужно? На этот вопрос он никогда бы не ответил: отчима. Их противостояние наметилось сразу и не ослабело до сих пор. Время не сближало. Даже то, что Олег Викторович бережно относился к нему и трепетно – к его матери, не образумило юношу. Он не желал прятать иголки, сворачивался в клубок и не подпускал никого к себе. Это состояние затворничества в доме, который он считал чужим, больше беспокоило Нину Петровну, а не его. Она находилась в постоянном стрессе, ожидая очередных выходок сына. Доходило до того, что часто поздно ночью, когда все уже спали, она закрывала дверь кухни и давала волю слезам. Они не приносили облегчения, но должны были выливаться наружу, иначе напряжение внутри просто разорвало бы страдающую женщину. Мысленно обращаясь к высшим силам, просила вразумить Георгия, дать ему почувствовать, что не произошло ничего, что уменьшило бы ее любовь к нему. Но при этом она надеялась, что ее терпение к выходкам сына останется безграничным. Сердце сжималось от его ненавистного взгляда и едва сдерживаемой открытой грубости. Он умел ранить словом, будто и не говоря ничего откровенно лишнего. Все прикрыто напускной маской вежливости. В этом он был полной противоположностью своему отцу. Тот, бывало, кричит так, что посуда в буфете звенит, но за душой камень не носит, весь на ладони. Нина говорила себе, что это честнее. В кого же пошел характером сын? Какаято адская смесь, хорошо приправленная индивидуальностью. После таких поздних размышлений засыпать было трудно. Утром она вставала с отекшими глазами. Муж не спрашивал ее ни о чем, сын делал вид, что ничего не замечает.
