Мадам де Брессак, думая, что речь пойдет об обычных проказах своего сына, дала слово, которого просила Жюстина, и та рассказала ей обо всем.
— Подлец! — вознегодовала несчастная мать. — Неужели я мало сделала для его блага? Ах, Жюстина, Жюстина, ты должна доказать свои слова, чтобы у меня не осталось сомнений; мне надо окончательно погасить чувства, которые все еще сохраняются в моем слепом сердце к этому чудовищу.
Тогда Жюстина показала ей завернутый в бумажку яд, и лучшего доказательства трудно было себе представить. Мадам де Брессак, цепляясь за последние остатки сомнения, захотела провести испытание: небольшую дозу дали проглотать собачке, и та издыхала в продолжение двух часов в ужасных муках. После чего мадам де Брессак перестала сомневаться и приняла решение: она взяла у Жюстины остальной яд и тут же написала письмо господину де Сонзевалю, своему родственнику, с просьбой пойти к министру, рассказать ему о жестокости сына, который собирается с ней расправиться, добиться lettre de cachet[23] как можно скорее избавить ее от монстра, покушающегося на ее жизнь.
Однако этому ужасному преступлению суждено было осуществиться: на этот раз небо, по каким-то непонятным причинам, захотело, чтобы добродетель склонила голову перед злодейством. Животное, на котором испытали зелье, выдало заговор: Брессак услышал жалобные крики собаки и поинтересовался, что с ней случилось. Никто не мог ничего объяснить ему, но у графа появились подозрения; он промолчал и не выказал своей обеспокоенности. Жюстина сочла нужным передать это госпоже, и та встревожилась еще сильнее, хотя не придумала ничего лучшего, как поторопить гонца и получше скрыть его миссию. Она сказала сыну, что отправляет с нарочным письмо в Париж, чтобы господин де Сонзеваль занялся наследством умершего своего брата, так как можно было ожидать кое-каких осложнений. Она добавила, что просит своего влиятельного родственника сообщить ей о результатах хлопот с тем, чтобы в случае необходимости она могла выехать в столицу вместе с сыном.
Но Брессак был слишком хорошим физиономистом, чтобы не обнаружить замешательство на лице матери и не заметить смущение Жюстины, и догадался обо всем. Под предлогом охоты он выехал из замка и подстерег гонца в безлюдном месте. Слуга, боявшийся графа больше, чем его мать, сразу отдал ему депешу, и Брессак, убедившись в предательстве Жюстины, дал ему сто луидоров, сопроводив деньги наказом не показываться больше в замке. Домой он вернулся в ярости, отослал всех челядинцев в Париж, оставив в замке только Жасмина, Жозефа и Жюстину. Взглянув в сверкающие гневом глаза злодея, наша несчастная сирота моментально почувствовала, что ее госпоже и ей самой грозят неслыханные кары. Между тем Брессак не терял времени: все двери и ворота были заперты и забаррикадированы, снаружи выставили охранников, чтобы в замок никто не вошел.
— Только что свершилось серьезное преступление, — громогласно объявил Брессак, — и я должен найти его авторов. Вы скоро все узнаете, друзья мои, когда я найду виновных, поэтому внутри остаются только свидетели и подозреваемые…
Увы, жуткое преступление еще не было совершено: совершить его предстояло злодею… Нас бросает в дрожь от необходимости описывать эти отвратительные подробности, но мы дали слово соблюдать точность, и мы его сдержим, пусть даже при этом пострадает наше целомудрие.
— Мерзопакостнейшая тварь, — сказал молодой человек, приступая к Жюстине, — ты меня предала, но ты сама угодишь в ловушку, приготовленную для меня. Зачем же ты обещала оказать услугу, о которой я просил, если с самого начала замыслила предательство? Как же ты собиралась послужить добродетели, подвергая опасности свободу, быть может, саму жизнь человека, которому обязана своим счастьем? Оказавшись перед выбором между двумя злодеяниями, почему ты выбрала самое отвратительное? Тебе надо было отказаться, сука! Да, отказаться, чтобы не предавать меня.
Затем Брессак рассказал Жюстине, как он перехватил депешу маркизы и как в нем зародились подозрения.
— Чего же ты достигла своим коварством, глупая девчонка? — продолжал Брессак. — Ты рисковала своей жизнью без надежды спасти госпожу: она умрет, умрет на твоих глазах, и ты последуешь за ней. А перед смертью ты убедишься, Жюстина, что путь добродетели не всегда самый лучший и что на «свете бывают обстоятельства, когда сообщничество злодейству предпочтительнее, чем донос.
После этих слов Брессак поспешил к своей матери.
— Ваша участь решена, мадам, — сказал ей монстр, — и надо ей покориться. Возможно, зная мои намерения и мою ненависть к вам, вы бы лучше сделали, если бы просто проглотили приготовленное зелье и тем самым избавились бы от жестокой смерти. Но вы сделали свой выбор, и время не ждет, сударыня.
— Варвар, в чем ты меня обвиняешь?
— Прочтите свое письмо.
— Но ведь ты покушался на мою жизнь, так разве не имела я права защищаться?
— Нет, ты самое бесполезное существо на земле, твоя жизнь принадлежит мне, а моя священна.
— О чудовище, тебя ослепляет страсть…
— Сократ без раздумий выпил яд, который ему дали, тебе был от моего имени предложен такой же выход, так почему же ты им не воспользовалась?
— О милый сынок, как ты можешь столь жестоко обращаться с той, которая носила тебя в своем чреве?
— С твоей стороны это была ничтожная услуга: ты обо мне не думала, когда совершалось зачатие, а результат поступка, принесшего удовольствие какому-то мерзкому влагалищу, ничего не стоит в моих глазах. Следуй за мной, шлюха, и не спорь больше.
Он схватил ее за волосы и повел в небольшой сад, усаженный кипарисами и окруженный высокими стенами; сад был похож на неприступное убежище, в котором, осененное могилами, царило жуткое молчание смерти. И там Жюстина, препровожденная Жасмином и Жозефом, стала ожидать, не в силах сдержать дрожь, участи, которая была ей уготована. Первое, что бросилось в глаза мадам де Брессак, была большая яма, очевидно готовая принять ее, и четыре чудовищного вида пса, исходивших пеной ярости, которых специально не кормили по такому случаю с того дня, когда был обнаружен заговор несчастных. Брессак сам оголил свою мать, и его грязные руки похотливо ощупали худосочные прелести этой добропорядочной женщины. Грудь, вскормившая его, мгновенно привела злодея в ярость, и он вцепился в нее скрюченными пальцами.
— Взять! — крикнул он одному из псов, указывая на сосок. Собака бросилась вперед, и из ее пасти, вкусившей белую и мягкую плоть, тотчас брызнула кровь.
— Сюда! — повторил Брессак, ущипнув материнскую промежность, после чего последовал новый укус.
