Полисмен рассмеялся:
– Вы вспомнили легендарные времена, сэр.
– А посмотреть запись с камеры?
– У меня нет допуска к видео, сэр. И к тому же хулиганье в балахонах не отличить друг от друга. Так что, может быть, вы вернетесь домой? Вы нарушаете комендантский час.
Принц хотел было показать полисмену смятую записку, но что‑то удержало его. Едва слышный внутренний голос подсказывал, что где‑то он уже видел этот почерк. Вернувшись домой, Чарльз понял, что Камилла не предприняла никаких попыток убрать осколки. Она сидела с собаками на кухне. Пропылесосив ковер в гостиной и скотчем приклеив на дыру с зазубренными краями полиэтиленовый пакет, Чарльз посоветовал жене идти спать. Когда, по его расчетам, она заснула, Чарльз сел к письменному столу и отпер ящик, где у него хранились сувениры и памятные вещицы. Вынув последнюю открытку, полученную к своему дню рождения от Гарри, он разгладил ее на столе и сравнил руку. И взбесился вовсе не от кошмарного почерка принца Гарри.
Гарольд Баньян уже больше двадцати минут жал на кнопку звонка на тумбочке. Мочевой пузырь вот – вот не выдержит, но перебраться из кровати в коляску самостоятельно Гарольд не мог: от последнего удара ноги его стали будто свинцовые чушки. Дальше по коридору Эдна Харт надрывалась: «Помогите! Помогите!» – а еще дальше кто‑то стонал, словно от боли. Гарольд прислушивался, не раздадутся ли шаги в сторону его палаты, но нет, никто не шел.
Он закричал:
– Эй, кто‑нибудь!
Принц Филип зашевелился во сне, и Гарольд заорал опять:
– Есть кто‑нибудь?
Филип приподнялся на подушках и завопил:
– «Британия» тонет!
Гарольд представил, как переворачивается и пропадает в бездонной черной пучине королевская яхта, и удивился, почему королева уже который день не навещает мужа. По нетронутым подносам, скопившимся на тумбочке у кровати герцога Эдинбургского, Баньян заключил, что Филип не ел и не пил. При тусклом свете Баньян пошарил рукой по своей тумбочке в поисках какой‑нибудь посуды. Нащупал свой пластмассовый стаканчик для вставных зубов, но, попытавшись ухватить, только отпихнул его еще дальше. Он снова принялся истязать звонок, и на этот раз в коридоре послышались шаги. Незнакомая санитарка сунула голову в дверь и спросила:
– Это вы так шумите?
– Мне надо в туалет! – крикнул Баньян. – Помогите мне сесть в коляску.
– Перемещение больного в коляску осуществляется вдвоем, – ответила санитарка. – Сегодня суббота, и мы с напарницей тут одни на всю больницу, а у нее перерыв, так что вам придется подождать.
– Я не могу ждать! – разозлился Баньян. – Посадите же меня в кресло, ну?!
– Это нарушение техники безопасности, – не сдавалась санитарка. – Я не стану ломать спину за пять двадцать восемь в час. Сейчас принесу вам бутылку.
– Мы тонем! Меня накрыло с головой! – закричал принц Филип.
Послышался приглушенный грохот из палаты дальше по коридору, и по истошным крикам Баньян понял, что миссис Харт выпала из койки. Гарольд заплакал: в жизни давно все шло не по его воле, а теперь вот и мочевой пузырь его больше не слушается. Моча потекла из него, сначала теплая, но остывала она быстро, и вскоре Баньян уже дрожал в мокрой ледяной постели.
Принц Филип сказал:
– Я хочу пить и есть. Я хочу Элизабет.
– Она придет утром, – отозвался Гарольд. – А пока поспи.
Он и сам утешался мыслью, что утром их навестит королева. Он был республиканец и клеймил монархию со многих трибун, но ему нравилась миссис Виндзор, и ей он доверял. Он еще несколько секунд пролежал без сна, слушая дыхание Филипа.
33
Принцесса Кентская сидела за обеденным столом и писала авторучкой в большом блокноте на спирали. Она трудилась над романом, который собиралась назвать «Принцесса в изгнании». Героиня, Кристина фон Кроненбург, выходила у Марии Кристины[64] во многом похожей на нее самое: ослепительная статная красавица, с волосами, подобными золотой пряже, и улыбкой, мгновенно и навечно пленявшей мужские сердца. Муж героини, принц Майкл Кроненбургский, трагически погиб под лавиной, но тела его так и не нашли. Когда его жестокая родня, столетиями правившая маленьким государством Кроненбург, изгнала принцессу, та сменила не одну страну, но везде ее ждала лишь враждебность простонародья. После множества приключений она найдет мужа – он выдавал себя за капитана корабля. Воссоединившись, они вернут себе прежнее положение. Но принц усвоит важный урок: бедные, необразованные люди ужасны, а лучшие сыны человечества, самые добрые сердца, – это богатые и влиятельные. Из них выходят самые хорошие Друзья.
Принцесса Кентская показывала рукопись только одному человеку – Шанель Тоби, которая раз в неделю приходила к принцессе наводить порядок. Шанель пришлось читать роман до конца под пристальным взглядом писательницы, фиксировавшей мельчайшие реакции девушки и спрашивавшей то и дело:
– У тебя шевельнулись губы. Тебе смешно, правда?
Или:
– Ты подняла бровь, тебя удивил поворот сюжета, а?
Отмучившись, Шанель пробурчала, что, на ее вкус, «книга гениальная, гораздо лучше, чем все, что написали до сих пор все писатели».
Принцесса сказала на это:
– Детка, пожалуйста, не лукавь со мной. Я знаю, что книга хороша. Но вот гениальная — тут я не уверена.
Шанель отчаянно хотелось вырваться, и она поспешила заверить принцессу, что «книга лучше, чем Библия, Шекспир и» Гарри Поттер»».
Принцесса Кентская улыбалась. Что ж, она никогда не сомневалась в своей необыкновенной одаренности. Ее книга кометой взорвет литературный небосклон. Ее превознесут в «Хелло» и «Космополитен», ее будут чествовать серьезные писатели. Денежные трудности канут в прошлое. Принцесса жалела лишь о том, что приступила к роману столь поздно, потеряв немало лет. Тут с улицы донесся неясный шум, громкие голоса и собачий лай. Оторвав взгляд от блокнота, принцесса увидела возбужденную толпу соседей, окружившую продуктовый фургончик.
Принцесса дописала абзац:
«Кристину пригласили в камеру пыток полюбоваться черным искусством палачей. Она наслаждалась воплями и мольбами некогда обидевших ее крестьян. На их призывы она отвечала задорным звонким смехом – будто феи звонили в колокольчик первоцвета».
Вдохновляясь от собственного эпистолярного искусства, августейшая литераторша продолжила:
«Не ищите моего милосердия, крестьяне, ибо этим только вяще огорчите меня, а в этом случае ваши страдания усугубятся вчетверо».
Пересекая лужайку с За – За на руках, принцесса Кентская слышала, как у нее в голове представитель премии Уитбреда[65] объявляет: «Первая премия присуждается принцессе Кентской за роман» Принцесса в изгнании»».
Продукты не завозили шесть дней, и переулок Ад жестоко страдал от дефицита собачьего корма. Да и люди потихоньку затягивали пояса. Горше прочих пришлось мистеру Анвару и его жене: они привыкли поглощать огромные количества еды и в переулке Ад оказались именно потому, что страдали от лишнего веса и значились в официальном реестре пациентов с морбидным ожирением. Мистер Анвар, когда его занесли в реестр, сказал:
– Хорошо бы врачи уже определились. А то десять лет назад они говорили мне, что я толстый, пять лет назад сказали, что у меня ожирение, а теперь опять придумали новое: морбидное ожирение! Что дальше?
Он подписал кучу соглашений с министерством здравоохранения, в которых обязался не превышать дневную норму потребления калорий в две с половиной тысячи, но всякий раз, не проходило и сорока восьми часов, сдавался и спешил в китайскую закусочную Грайса. Мистер Анвар умолял своего консультанта по ожирению выписать направление к хирургу, который режет и перешивает желудок так, что тот становится не больше детского кулачка. Но консультант объяснял, что мистер Анвар слишком толст для операции и надо сбросить тридцать кило, чтобы можно было без опаски дать наркоз. Мистер Анвар пронзительным голосом возражал:
– Но я не смогу сбросить тридцать кило, пока мне не сделают операцию.
Так этот спор год за годом возвращался к исходной точке.
Радж, пес мистера Анвара, также страдал морбидным ожирением. Он редко выходил из дома, а в безопасности чувствовал себя только во дворе. С другими собаками он разговаривал изредка, громко лая из‑за ограды и слушая их ответный лай, но ожирение не позволяло ему бегать и играть с собратьями на травке, и он скучал по тонкостям собачьего общения.
Есть хотелось всем. Делегация тупиковых собак отправилась к полицейскому кордону и завела разговор с дежурными кобелями Судьей и Императором.
– Мы почти неделю сидим на кашах и человеческих объедках, – пролаял Гаррис, – мы без дураков голодаем. Что ж, вы не поможете нам?
– Я еще расту, мне питаться надо, – заскулил Лео.
