Бальзак стал одним из первых писателей, сделавших чиновников героями серьезной литературы, особенно в «Служащих» (Les Employés) и «Административных приключениях ужасной идеи» (Aventures Administratives d’une Idée Heureuse), где он совсем не по-кафкиански, с удовольствием, расписывает долгие и утомительные бюрократические процедуры. Как свидетельствуют его «бюрократические драмы», не утратившие своей злободневности и сейчас, чудище не столько злобно, как ведомо почти случайным вмешательством благодаря своей суетной гиперактивности. Священники, заводившие романы с похотливыми прихожанками, всегда были одними из главных персонажей бульварной литературы. Бальзак читал такую историю, изданную в 1820 г. некой мадам С. П. (Софи Паннир). Оттуда он даже заимствовал сюжет. Но, если «Священнику» мадам С. П. шесть лет удавалось избегать судебного преследования, книга Бальзака едва успела дойти до книжных магазинов. И все же самые скандальные сцены – например, поцелуй в исповедальне – блистают своим отсутствием в «Викарии» Бальзака. Он всерьез отнесся к фривольной теме, и, может быть, именно его серьезность в сочетании с язвительностью и нападками не на религию, но на литературные клише так разгневали цензуру.
26 ноября 1822 г. инспектор по делам печати написал министру внутренних дел, а тот, в свою очередь, написал начальнику полиции, который ответил опять же министру. Роман был конфискован; рукопись забрали из дома автора, несмотря на заступничество г-жи де Бальзак, которая пыталась свалить вину на издателя. Обыскали все публичные читальни в районе Пале-Рояля на предмет случайно оказавшихся там экземпляров. Кто-то поработал очень усердно. Начальник полиции обратился к главе Бюро по печати и книгоизданию, который попросил у своих агентов составить рапорт на автора. Административная кувалда вот-вот должна была обрушиться на Бальзака. И она обрушилась – но не на ту голову. «Рапорт на г-на Бальзака» появился 8 января 1823 г. В нем утверждалось, что г-ну Бальзаку семьдесят восемь лет, что у него четверо детей, старший из которых уже закончил обучение; он придерживается вполне благонамеренных взглядов на религию и монархию. Самое же похвальное то, что у него имеются высокопоставленные друзья. После такого рапорта дело спустили на тормозах. Бальзак (он же СентОбен) выжил и написал продолжение романа, который удостоился столь пристального внимания властей.
Очевидно, Бернар Франсуа открыл дверь шпионам и выдал себя за преступного романиста. Бернар Франсуа нисколько не переживал из-за того, что одурачил государственных служащих. В своем письме к Оноре он объяснил свое поведение хаосом, который «…вот уже почти 2300 лет управляет миром, с тех пор как человек узнал, что обладает бессмертной душой. Тем самым нас выделили из бесчисленной массы частиц, которая движется в непостижимом пространстве Вселенной. Это тоже славное зрелище, но какую сумятицу создают все эти души, особенно потому, что нет ни верха, ни низа, и, может быть, однажды все они восстанут, явятся сюда и будут жалить нас, как невидимые краснотелки, и тогда женщины вынуждены будут задрать юбки, чтобы не скрестись перед всем Израилем»252.
В союзе с отцом Бальзак с успехом манипулировал бюрократическим хаосом, притворявшимся порядком, что тоже можно считать важным творческим достижением. Фантастическое предисловие, в котором он говорил о том, как стоял перед «уголовным судом» общественного мнения, послужило фактическим поводом для судебного преследования; и на тот случай, если сонный чиновник упустит намек, в «Заметке от издателя» на последней странице хвастливо рассказывалось о вымышленном деле против автора. Сент-Обен уверял: как только вынесут вердикт, в продажу поступит его следующий роман; «и этот новый роман будет называться “Преступник”». Роман «Аннет и преступник» вышел в свет, как и было обещано, в декабре следующего года, с хвастливым подзаголовком «Продолжение “Арденнского викария”». Бальзак ссылался на конфискацию и, снова оскорбляя власти, указывал: не так-то просто придумать продолжение романа, в котором к концу сюжета почти все персонажи умирают.
Похоже, что его язвительные замечания, вполне, впрочем, оправданные, направлены скорее не на бюрократию, а на узость границ тогдашней беллетристики. К его досаде, в литературу довольно часто вмешивалась повседневная жизнь – и брешь между двумя жанрами как будто исчезала.
Жизнь и вымысел особенно тесно соприкасались в журналистике, которая отнимала у Бальзака все больше времени после того, как он познакомился с Орасом Рессоном, еще одним предпринимателем школы Лепуатвена. Делакруа, написавший портрет Рессона, нашел «деятеля», которого он знал еще по школе, интересным натурщиком: Рессон был лжецом, неисправимым снобом, любил изображать бестолковость и «есть и всегда будет худшим шарлатаном из всех, кого я знаю»253. Рессон принадлежал к новой породе «литературных маклеров», служивших предтечами литературных агентов. Несмотря на дурную репутацию, в то время, когда издатели одновременно были книгопродавцами, а иногда и типографами, литературный агент часто становился правой рукой писателя. В одном из многих пособий, которое вместе состряпали Бальзак и Рессон в 20-х гг. XIX в. (в их число входит «Пособие для честных людей»), описывается работа «литературного посредника», courtier littéraire: «Ему совершенно не обязательно уметь писать, зато он должен уметь говорить, и говорить долго, очень долго, одним словом, завлекать покупателя». Бальзак выучил урок очень хорошо; потом он сумел довести до банкротства по крайней мере одного издателя.
Кроме того, у Рессона имелся весьма полезный отец, который, до 1822 г., занимал важное положение в министерстве полиции254. Подобно многим другим, даже мужу мадам де Берни, Рессон-отец был коллегой Бернара Франсуа. Невольно задаешься вопросом, не был ли Рессон в какой-то мере причастен к решению не привлекать Сент-Обена к суду. Хотя в романах Бальзака нередки самые невероятные совпадения и хотя он сам придумал тайное общество, они едва ли оправдывают обширную сеть, из-за которой Париж начала XIX в. напоминал деревню для среднего класса, которая жила своей жизнью в сердце пролетарского города.
Вместе с Рессоном и Лепуатвеном Бальзак исследовал глубины журналистики и в некотором смысле быстро достиг дна своего ремесла. Он писал статьи, в том числе рецензии на собственные произведения, сотрудничая с двумя газетами. Обе славились своим либерализмом – как в смысле политики, так и нравственности. Одно происшествие в наши дни довольно трудно объяснить. Тогда вдруг в обществе возникла дискуссия о феодальном праве первородства. По отношению к праву первородства судили о взглядах человека. В соответствии с законом семейное состояние должно в нераздельном виде переходить к старшему сыну, таким образом сохраняя то, что Бальзак называет «постоянными земельными преимуществами». В каком-то смысле вся «Человеческая комедия» отстаивает этот консервативный закон; он служит средством защиты от демократического хаоса и распада государства на множество хапуг. Однако в 20-х гг. XIX в. Бальзак был в союзе с либералами. Он похож на представителей прессы из «Утраченных иллюзий», чьи лучшие замыслы приходили к ним незадолго до того, как они в полночь падали под стол:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
