отличается оригинал. Этот фильм особенно любопытен, потому что выбор текста для киноадаптации оказался совершенно непредсказуемым. Я очень рада, что написанную в конце XIX века пьесу о жизни неизвестного фехтовальщика XVII века удалось превратить в один из самых популярных, запоминающихся и вместе с тем довольно безумных фильмов 1980-х годов. Мартин работал над сценарием три года и создал 25 черновиков. Лучшая сцена в фильме очень близка к фрагменту из пьесы: в ней прохожий задирает Сирано (в фильме его зовут Си Ди Бэйтс), называя его «длинноносым». Как бы вопрошая: «Это лучшее, на что ты способен?» – Си Ди парирует удар и разражается двумя десятками более изобретательных оскорблений в свой адрес. («Здорово, наверное, просыпаться по утрам и чувствовать запах кофе… в Бразилии».)
В этом фильме также ощутима тихая любовь к «французскости». Над камином у Си Ди висит репродукция картины Шагала. Один из сотрудников пожарного участка читает «Бытие и ничто» Жан-Поля Сартра. Это дает толчок к сцене, где Крис – мужчина, в которого Роксана влюбляется за его красоту, – берет в книжном магазине книгу, после чего продавец здоровается с ним по-французски, но Крис не понимает ни слова. Роксана же делает вывод, что у Криса утонченный вкус, и это делает его интересным. Есть и неожиданный поворот: Си Ди в фильме вдвое привлекательнее. (Или втрое?) Он умен, остроумен и знаком с французской культурой. Когда Роксана просит его сказать что-нибудь романтичное, он говорит не что-то вроде: «И почему только птицы появляются из ниоткуда всякий раз, когда ты рядом?» Вместо этого он сравнивает себя с «синим человеком на картине Шагала, который парит над [ней] в иступленном поцелуе». Какое блаженство! (Только осторожнее с носом.)
Стоит отметить, что и фильм, и пьеса не чураются обыгрывать забавные ляпсусы, следуя традиции французской комедии (и многих европейских комедий), которая сохраняется по сей день. Стендап и многословные монологи – удел англосаксонской комедийной традиции. У французов герой скорее упадет, споткнувшись о порог, застрянет носом в двери, а затем расплющит этой дверью собственную шляпу. (В «Роксане» это происходит на пятнадцатой минуте.) В этом, несомненно, есть и радость, и веселье, но еще я бы сказала, что такие вещи кажутся совершенно не французскими, потому что им словно бы недостает утонченности. На мой взгляд, один из стереотипов о французах состоит в том, что они моднее, элегантнее и круче нас, а потому должны быть выше подобных глупостей. Но правда в том, что именно они фактически и изобрели забавные ляпсусы, которыми полнится традиционная французская комедия.
Возможно, мы даже не услышали бы о пьесе Cyrano de Bergerac, если бы не импозантный актер Бенуа-Констан Коклен. (Фамилия Коклен, в которой слышны отголоски слова coquin [ «кокетливый»], пожалуй, моя любимая из французских. Ах, только представьте: мадам Коклен! Гораздо лучше, чем мадам Шеваль.) Эдмон Ростан написал пьесу специально для Коклена, и считается, что именно его исполнение главной роли принесло постановке такой успех. Коклен гастролировал по США с Сарой Бернар, а еще в 1900 году снялся в первом, как полагают, фильме, в котором на пленку были записаны и цвет, и звук. Фильм сохранился (это удивительная картина длиной две минуты), и видно, что Коклен был солидным, весьма примечательным мужчиной, преисполненным чувства собственной важности. Судя по фотографиям, дело здесь не в том, что он играл Сирано: Коклен выглядел так всегда. Посмотрев фильм, можно составить представление о характерной особенности французских пьес того времени: Cyrano написан в стихах, рифмованными двустишиями по двенадцать слогов в строке. В исполнении Коклена хорошо слышны их ритм и метр – и такая речь прекрасно подходит фехтовальщику Сирано, который может делать выпады и размахивать клинком, чтобы подчеркивать стихотворный ритм и рифму.
Разумеется, такое встречается у Шекспира, а также в поэзии и театре на многих языках, но слушать это на французском особенно приятно – и это говорит о том, что веками ценилось во французском высшем обществе, а именно об остроумии и красноречии. Еще один прекрасный пример этого – блестящий фильм Патриса Леконта «Насмешка», вышедший в 1996 году. Действие в нем происходит позже, чем в Cyrano, примерно в одно время с событиями Les Liaisons Dangereuses. В фильме рассказывается история небогатого благонамеренного аристократа-инженера, который очень хочет заручиться финансовой поддержкой двора Людовика XVI, чтобы осушить болота в своих краях. Прибыв в Версаль, он понимает, что единственный способ снискать благосклонность и привлечь деньги – это проявлять остроумие, или esprit. Он узнает, что существует l’esprit d’escalier, «остроумие на лестнице»: так называют остроумные замечания, которые приходят в голову, когда спускаешься по лестнице на обратном пути. При дворе наибольшим расположением пользуются те, кто демонстрирует свое остроумие рифмованными двустишиями и соревнуется друг с другом. Нельзя, однако, сказать, что во Франции такое практикуется и сейчас или что французская культура просвещеннее других. Но остроумие, которым так и блещет Сирано, пропитывает французский язык, и потому английский заимствует из него множество подобных понятий, которые, как мы знаем, англичанам не принадлежат. Именно поэтому мы, англичане, и говорим l’esprit d’escalier, не имея подходящего выражения в своем языке[36].
Время шло, и длинноносый персонаж Ростана затмил своего создателя, но при этом не дал умереть памяти о настоящем Сирано. Он был довольно интересным человеком, хотя и не носил усов, и создал несколько сочинений о путешествиях на Солнце и Луну, которые порой называют первыми пробами пера в научной фантастике, поскольку они содержат самое раннее описание космического путешествия на ракете. При жизни Сирано славился как прогрессивный мыслитель, написавший десятки писем и памфлетов о возможностях будущего и глупости суеверий и колдовства.
Учитывая, что склонности настоящего Сирано были достойны Микеланджело, довольно забавно, что один из самых ярких примеров суеверия в действии случился в местах, где он родился, вскоре после его смерти. Как подробно объясняет Роберт Дарнтон[37] в книге «Великое кошачье побоище», XVII и XVIII века были временем суеверий и легенд. Люди верили в колдовство и сверхъестественное. Они видели в этом совершенно логичное объяснение многих наблюдаемых вещей и действовали соответствующе. Так, считалось, что кошки пособничают дьяволу и обладают волшебными свойствами. Такое заблуждение привело к исключительному случаю, когда группа рабочих решила отловить всех кошек в округе, «судить» их и приговорить к смерти через повешение. Рабочие устроили настоящий суд, убили кошек и хорошенько посмеялись над всем этим. Впоследствии они повторяли эту процедуру много раз, причем с каждым разом им становилось все смешнее.
В такой атмосфере и вырос Сирано. Тогда было нормально думать,
