На аэродроме взвыла сирена. А из своих землянок уже выбегала рота охраны аэродрома, со стороны штаба эскадрильи тоже бежали военные. Только из казармы штрафников никто не появился – им было запрещено ночное передвижение.
Когда мимо стоянки пробегал солдат охраны, Михаил его окликнул:
— Эй! Боец!
Солдат наставил на Михаила винтовку.
— Выходи ко мне с поднятыми руками!
Михаил выбрался из-под крыла самолета, подняв правую руку – левая висела плетью.
— Левую руку подними! А то выстрелю!
— Не могу: ранен я.
Солдат обернулся, закричал:
— Товарищ сержант, я человека на стоянке задержал! К солдату подбежал запыхавшийся сержант, и с ним – двое бойцов.
— Ты что, гад, на стоянке ночью делаешь?
— Летчик я – из штрафников. Спал на стоянке, на чехлах. Услышал, как кто-то у самолета возится, окликнул его, а он в меня выстрелил.
Михаил кивнул на левую руку: ниже плеча на гимнастерке расползалось темное пятно.
— Что-то врешь ты – выстрелов никто не слышал.
— Наверное, у него пистолет с глушителем. Я и тревогу поднял, кричал.
— То, что кричали «тревога», часовые слышали, но не факт, что это был ты. Ничего, особист разберется.
Особист был легок на помине:
— Сержант! Доложите, что произошло.
— Так, товарищ лейтенант, сначала кто-то крикнул «Тревога!». Мы всполошились, прожектор зажгли. Видим – человек убегает. Мы по нем сначала из винтовок стрелять начали – он к лесу подался. Тогда кто-то из зенитчиков его из пулемета срезал.
— А этот почему ранен? О, да это же штрафник!
Особист посветил в лицо Михаилу фонариком.
— Борисов? — удивился особист.
— Так точно, он самый!
— Объяснитесь.
Михаил коротко и четко доложил свое видение событий.
— Хорошо. Сержант! Перевяжите ему руку и не спускайте с него глаз! Бойцы, вы – за мной!
Особист ушел с бойцами к месту, где лежал убитый неизвестный.
Обратно они вернулись не скоро – где-то через час. Особист держал в руке пистолет «вальтер» с глушителем на стволе, а бойцы несли за ним на плащ-накидке убитого.
— Гляди-ка, Борисов, не соврал. А я вначале не поверил. Как думаешь, что ему у самолетов надо было?
— Не знаю, но лючок у самолета он открывал – звук у лючка, когда его закрываешь, очень характерный. И на соседней стоянке, что справа, тоже такой звук был.
— Что-то с двигателем сотворил, гад! Только его сейчас не спросишь. Спасибо зенитчикам – метко стреляют. Сержант, механика ко мне!
Через четверть часа перепуганный Павел уже стоял на стоянке перед особистом.
— Открой-ка, боец, все лючки, проверь – все ли там в порядке? А то вот летчик твой утверждает, что чужой по самолетам лазил.
Самого Михаила к самолету не подпустили, и он только издали смотрел, как механик начал вскрывать лючки. Рядом стоял особист, подсвечивая фонариком.
Послышались матюги, механик вытащил из моторного отсека какой-то предмет и осторожно понес его на вытянутых руках к взлетной полосе, подальше от самолета. Там он бережно положил этот предмет на землю. Особист подошел к Михаилу.
— И впрямь тебе не почудилось: хороший у тебя слух. Нашли немецкую магнитную мину с часовым механизмом. Ты бы завтра взлетел, а она бы ахнула. Где еще этот диверсант побывал?
— Не знаю, спал я. Но проснулся оттого, что на соседней стоянке тоже лючок открывали.
Особист по тревоге поднял всех механиков эскадрильи и заставил их осмотреть все полости под лючками, подкапотное пространство рядом с двигателем, кабины пилотов – все, где можно было установить мины. По большей части фанерный фюзеляж и крылья Яков не позволяли поставить на них магнитную мину – только к железным частям вроде двигателя, вооружения и шасси. Их и осматривали в первую очередь.
Были обнаружены и сняты четыре мины, еще одну нашли поутру на поле. Видимо, диверсант выкинул ее во время бегства.
— Молодец, Борисов! Я это учту, когда судимость снимать будем, — удовлетворенно сказал особист.
Утром, при свете дня, механики еще раз осмотрели самолеты. Больше мин они не обнаружили. Вызванные саперы унесли все найденные мины в овраг и там взорвали смертельный сюрприз.
В одежде убитого никаких документов найдено не было, но маркировка на минах не оставляла сомнений: производство германское, такими минами пользуются диверсанты. И подготовка диверсии была специальной. Это не вредитель какой-нибудь доморощенный – из потенциальных врагов, ждущих прихода немцев как освободителей.
Полеты в этот день начались поздно, а охрану аэродрома усилили настолько, насколько это было возможно. Большую территорию все же тяжело охранять: колючей проволоки нет, а посты редкие. Да и оборудовать периметр всерьез никто не собирался. Аэродромы часто менялись, под них присматривались любые мало-мальски пригодные поля и поляны подходящих размеров.
А Михаила отправили в госпиталь в Великие Луки. Он думал, что поедет свободным человеком: получившие ранения в штрафных ротах и батальонах и смывшие кровью прегрешения перед Родиной от дальнейшего отбывания наказания освобождались. Но это положение не касалось летчиков. То ли их впопыхах не внесли в приказ, то ли это было сделано умышленно.
Узнав об этом, Михаил огорчился.
В госпитале ему пришлось пролежать три недели, пока рана не затянулась. Возвращения в штрафную эскадрилью он уже не боялся, зная, что и там можно жить и воевать с достоинством.
Однако же по выписке из госпиталя он совершенно неожиданно для себя попал в эскадрилью легких ночных бомбардировщиков, иначе говоря – У-2, или «кукурузников». Объяснялось это тем, что после ранения по состоянию здоровья он в течение месяца не сможет управлять истребителем, где требования к здоровью пилота были высоки.
Глава 9
Легкий ночной бомбардировщик У-2, переименованный в 1944 году в По-2, был машиной простой, даже, можно сказать, примитивной. Небольшой мотор, фюзеляж и крылья выполнены из древесины, обтянутой перкалью, иначе говоря – полотном. Двухместный биплан еще до войны служил школьной «летающей партой» для начинающих летчиков в аэроклубах. Но грянула война…
Из-за крайней нужды в самолетах и отсутствия летчиков с высокой квалификацией этот самолет в начале войны служил во многих ипостасях: связным, санитарным, легким ночным бомбардировщиком.
По отзывам пилотов, в управлении он был легок и прост, прощая даже грубые ошибки при пилотировании. Летали на нем начинающие пилоты, женщины и пилоты, отстраненные по ранению от полетов на истребителях и более тяжелых и скоростных бомбардировщиках.
Наши пилоты относились к У-2 снисходительно, находя в них в отдельных случаях преимущество перед другими типами легких самолетов, а немцы сначала презрительно называли их «русфанер». Но летчики на У-2 заставили фашистских пилотов изменить мнение об этом самолетике. И было за что: они бомбили по ночам, с малых высот, и попадали точно. Причем подкрадывались к цели на малом газу, когда работы двигателя почти не слышно. И получалось, что ночью самолетик не слышно и не видно, — ведь ночных прицелов и радиолокатора еще не было. И вдруг с неба на ничего не подозревающих, отдыхающих солдат и офицеров падают бомбы.
Поскольку в подавляющем большинстве на «кукурузниках» летали женщины, немцы их прозвали «ночными ведьмами». Конечно, днем выпускать в воздух эти утлые машины было для экипажа смертельно опасно: скорость маленькая, вооружения почти никакого. Чтобы взять побольше бомб, часто и пулемет не ставился. Для истребителей врага У-2 был легкой добычей.
Вот в такую штрафную эскадрилью Михаил и попал.
На маленьком аэродроме взлетно-посадочная полоса представляла собой узкую вытянутую поляну. Самолеты укрывали среди деревьев. После посадки два человека брались за хвост самолета и закатывали его под маскировочную сеть.
Кроме штрафников на аэродроме базировались и другие эскадрильи ночных бомбардировщиков, причем женские. Только вот отношение летчиц к штрафникам было презрительно-брезгливым. При нечаянных встречах летчицы старались быстрее пройти мимо.
Михаил как-то попытался завязать разговор с двумя летчицами, шедшими в столовую. Но не тут-то было! Одна из них презрительно хмыкнула в ответ, вторая странно оглядела Михаила с головы до ног, фыркнула и отвернулась.
Конечно, выглядел Михаил непрезентабельно: выданная в госпитале бывшая в употреблении застиранная гимнастерка, такие же бриджи, порыжевшие от долгой носки кирзачи и петлицы рядового. И, как контраст, — они в отглаженных гимнастерках, синих юбках и с медалями на груди. К тому же – офицерские звания. Одна – капитан, вторая – лейтенант, и ему явно не пара. Да Михаил и сам это почувствовал. Капитан еще и добавила жестко при неожиданной встрече:
— Тебя послать или сам адрес знаешь?
