Не так он и рассеян – всё продумано. А я не мог выдать ему трактор, хоть тресни.
– А давай Просю в тебя запряжём для конспирации?
Дед с сомнением покосился на гулявшего с независимым видом кабана. Тот, почуяв, что его свободе приходит конец, шмыгнул между пеньками и затаился. Дохлый номер – его ловить, если даже десантный взвод не справился при поддержке с воздуха. Вся надежда на помощь няни. Но я не решился её побеспокоить: бабка, бормоча себе под нос, плела веночек из представителей местной флоры.
Что ж, рано или поздно Горыхрыч узнает правду. Надо подготовить старика.
– Дед, я уже не могу в трактор.
Он понял сразу. Телега замерла. Развернулась. Посыпались листочки с куста, задетого оглоблями.
– Гор, внучек мой… За кого ты отдал душу?
– За отца.
Дед с облегчением перевёл дух.
– Слава Ме, твоя рота недействительна. Дарин вернётся, верь мне. Попробуй ещё раз мимикрировать.
Попытка едва не довела меня до обморока. Проще оживить камень, чем стёртую иноформу. Я обессилел.
– Не получается, дед. Рота принята.
– Да ведь нашего Гора шглажили! То-то я шмотрю – не в шебе он, – старая принцесса, сидевшая в телеге, спрыгнула, деловито сняла с шеи и положила на ближайший пенёк ожерелье из черепов и когтей. – Гор, дай-ка мне кушочек родовой шкорлупы. Я Горыхрычу накажывала, чтоб хранил. У тебя ешть ш шобой?
– Есть.
– И чешуйку ш груди.
Я протянул ей требуемое. Чешуйку она отвергла: старая, мол, легко вырвалась. Выдрала из меня новую, подцепив когтем вместе с клочком кожи. Я сразу вспомнил колдовство первой «Йаги». Чувствуется одна школа. И даже очень чувствуется: у меня ещё старая ранка толком не зажила, а ведь я сменил достаточно иноформ, чтобы избавиться от шрамов.
– Мне нужен чёрный алмаж и белый, Горыхрыч. И чтоб по вешу одинаковые.
Получив ингредиенты, каждый с куриное яйцо, моя няня с королевской кровью в узловатых жилах уколола себе палец медвежьим когтем. Её кровь была совсем не голубая, и даже не красная, как у людей, а почти чёрная, как у драконов.
Резким ударом белого камня Йага раскрошила положенный на черный алмаз окровавленный кончик медвежьего когтя. Та же судьба стать костяной мукой в алмазных жерновах постигла и птичий череп с ожерелья. Когда-то он летал, – с сожалением подумал я. А вот драконы не обижают птиц – братьев наших меньших – но что требовать с людей, когда они сами к себе относятся как к диким обезьянам и даже хуже? С обезьян они не берут платы за лечение и, тем более, алмазов. И не заставляют рыть себе могилы, как в фильмах по телевизору.
Пенёк покрылся желтоватой пыльцой. Бабка бормотала заклинания на том языке, на каком говорил князь Зувверрон с нашим царём: я узнал некоторые слова, смысл которых так и остался непонятным.
Йага собрала костяную пыль в горку, положила сверху мою чешуинку. Получился крошечный вулкан с кратером. Сюда бы ещё огонька.
– Гор, подожги.
Может, моя няня – телепатка? Или – я, что куда интереснее?
Я осторожно выпустил искру. Крошка-вулкан полыхнул, словно под ним пробудился ещё один, настоящий. Мы шарахнулись в стороны. Не знал, что порох можно добыть из медвежьего когтя. Но порохом не пахло, дыма от горящего дерева не чувствовалось.
– О-о-го! – восхитилась бабка. – Вот это мощь!
Я не успел погордиться собой ни мига – няня тут же уточнила:
– Не твоя, драконь ты наш неподкованный, не твоя. И не моя. Того, кто навёл на тебя порчу. Вот это враг у тебя! Я бы гордилашь таким.
– Кто он? – прохрипел дед севшим голосом.
– Попробуем ужнать.
Йага, зажав камни в подмышках (черный слева, белый, если кто не догадался – справа), потёрла ладошки, словно они чесались немедленно пожать лапу моему врагу. Вытащила правой рукой черное алмазное яйцо, бросила в огонь. Я еле удержался, чтобы не броситься вслед. За такие камушки царства бились в старину, а эта ведьма сжигает сокровище, как мусор! Дедова телега тоже дёрнулась.
Это не жадность. Это ужас, который сильнее нас. Страх бескрылья.
Одного такого проглоченного алмаза хватит на месяц непрерывного полёта. А живём мы долго. Живём, чтобы летать, даже если сотни лет ползаем.
С огнём что-то происходило – он не расползался по трухлявым пенькам, а свивался в клубок, и вскоре ослепительным воздушным шаром повис в полутора аршинах над землёй. Магия! А я в неё никогда не верил… Придётся пересмотреть картину мира с учётом нового фактора.
Шар, похожий на плазмоид, только раз в пять больше, дрогнул. На нём появились пятна, как на солнце. Пятна сложились мозаикой. Проступили размытые очертания рогатой головы, и через мгновенье на нас смотрел… я сам.
– Это как понимать? – присвистнул Горыхрыч.
Мы были так потрясены, что и не дрогнули, когда няня швырнула в шар белый алмаз, выкрикнув заклинание. Огонь вспыхнул с новой силой. Двуцветный: пышущий жаром чёрный мрак и холодный белый свет. Несколько мгновений они пожирали друг друга, крутясь бешеной спиралью. Даже драконьим глазам стало невыносимо больно смотреть на яростные вспышки.
Чешую взъерошил смертный крик. На уцелевшем пеньке вился чёрный дым с запахом жжёной кости. Скрюченная, почерневшая головёшкой няня повалилась наземь. Кабан Прося забегал вокруг с отчаянным визгом потерявшей хозяина собаки.
Я поднял старушку, убедившись, что она дышит, и сердце её бьётся, погрузил на телегу. Дед гигантскими прыжками помчался к реке. Кабан Прося за ним, я – за кабаном в иноформе велосипеда.
Когда я вырулил к берегу, застал полную идиллию: мокрая бабка в веночке из луговых цветов сидела на травке, прислонившись к колесу телеги, и почёсывала взгромоздившуюся на её колени кабанью голову. Прося растопырил копытца и нежно похрюкивал.
– Что случилось, няня? – спросил я, переведя дух.
– Приехали, Гор. В полном шмышле.
Мы прибыли на место впадения речки Эн в Каму.
Ни людей, ни сигнальных огней поблизости не наблюдалось. Брательники опаздывали. Оно и к лучшему: мне необходима полноценная медитация для следующего перелёта. Вот только я не был уверен, что теперь смогу достичь даже второго уровня сознания Ме.
– У меня не получилось шнять порчу, – призналась Йага. – Если бы ты не дал эту дурачкую клятву мешти, вщё было бы не так бежнадёжно, деточка.
Даже не знаю, что мне более неприятно: её ругань или сюсюканье.
Дед кашлянул.
– Всё дело в кровной роте, Йага. Никакой порчи нет. Как только Гор уклоняется от выполнения, его карает собственная кровь.
– Ты меня, Жмей, с панталыку не шбивай! – нахмурилась бабка. – Я не первый век на швете живу, жа вами пришматриваю. Говорю тебе – не вшё так прошто. Чую жлую волю.
Я бы на месте деда не спорил. Уж кто-кто, а ведьма обязана быть профессионалкой по части злых воль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
